– Ну почему мы все время должны воевать? – с тоской проговорила я. – Почему мы не можем хотя бы на этот раз быть только любовниками, а не противниками. Я хочу тебя…

– Какая разница, хочешь ты или нет? Я намерен взять тебя, женщина, здесь и сейчас, нравится тебе это или нет.

– Зато для меня есть разница, – прошептала я. – Я хочу запомнить эту ночь навсегда. Пожалуйста, будь со мной ласков, мой дорогой.

Гарт сжал меня в объятиях и застонал.

– Временами я готов убить тебя, Элиза, – сказал Гарт, поглаживая мне шею. – Я мог бы одной рукой свернуть твое белое горлышко и выдавить из тебя жизнь.

– Зачем? Я засела у тебя в печенках?

– Ты слишком хорошо знаешь об этом, – хрипло проговорил Гарт.

Мы слились в долгом томном поцелуе. Он вонзил в меня свое трепещущее орудие. Я захлебнулась готовым вырваться криком. Должно быть, Гарт почувствовал, что со мной что-то не так.

– Ты боишься?

– А тебе не все равно?

Гарт долго молчал. Он лежал недвижим, укрывая меня своим великолепным телом, а потом сказал, убирая с моего лица черную прядь:

– Да, черт возьми, не все равно.

– Я не боюсь, – тихо сказала я. – Я только боюсь, что не смогу…

– Сможешь, – сказал он, начиная внутри меня медленное плавное движение.

– Так вот твое знаменитое лекарство, доктор? – поддразнивая, спросила я. – Что, если мне не поможет?

– Никуда не денешься, – засмеялся Гарт, – если не хочешь так провести всю ночь.

Со вздохом удовлетворения я забылась в его объятиях. Язычки зажженного им пламени ласкали меня, огонь его любви согревал меня. В эту ночь мы спали мало, истосковавшись по любви. Сама не знаю как, но ему удалось освободить меня от страшной боли, которую я носила в себе с того самого дня, когда мы любили друг друга в маленьком домике на границе «Ля Рев» и Хайлендса. В эту ночь я не думала о будущем. Я жила только настоящим.

Перед рассветом Гарт прижал меня к себе крепко-крепко и сказал:

– Ты не вернешься во Францию.

– Но, Гарт…

– Я не пущу тебя. И не спорь со мной, Элиза.

– Но ты не…

Протесты мои потонули в его поцелуе. Я слышала его жаркий шепот:

– Ты нужна мне, Элиза. Бог видит, как ты мне нужна. Будущее само о себе позаботится.

Вскоре после рассвета мы уже пересекали в шлюпках Баратарский залив. Жан и Пьер плыли в первой лодке с самыми крепкими людьми, увозя лучшие из принадлежавших ему вещей: Рембрандта, несколько великолепных серебряных кубков, которые предназначались губернатору Клайборну, но загадочным образом не попали по назначению, и несколько простых подсвечников-канделябров, привезенных с Гаити, где они украшали родительский дом. Мы с Гартом плыли на лодке вместе с Августом, Жаном-Пьером и еще тремя крепкими матросами. За нами шла еще одна лодка с оставшимся драгоценным грузом, который Жан не захотел оставлять британцам.

Я была в простом сером платье и с шалью на плечах. Помогая мне зайти в лодку, Гарт сказал:

– Твой друг Лафит сияет как сытый кот.

– То же можно сказать и о тебе.

– Приятно знать, что тебя не удостоили пожизненного клейма круглого дурака за то, что ты был дураком только временно.

Я оглянулась на Жана, который, победно улыбаясь, чуть погладил ладонью живот, одними губами спросив:

– Ты сказала?

– Что это он сейчас делает? – спросил Гарт.

– Наверное, тоскует по завтраку, – смущенно проговорила я и, сложив трубочкой губы, так, чтобы понял один Жан, показала: «non!» Жан пожал плечами и опустил руку.

Клочья тумана висели над водой. Несмотря на декабрь, воздух был густым и влажным, обещая теплый и слякотный день. Слышалась лишь птичья перекличка да хлюпанье наших багров в болотистой жиже, покрывавшей дно мелководного залива.

Внезапно тишину разорвал ружейный залп. Я во все глаза смотрела вперед, на лодку Жана, но она попала в полосу тумана, и я ничего не увидела. Мужчины в нашей шлюпке насторожились, схватившись за ружья.

– Эй, кто-нибудь, дайте мне ружье, – прошептала я, и чья-то рука положила в мою протянутую руку нож, Август снабдил меня заряженным пистолетом.

Выстрелы приближались, я уже различала крики и красные всполохи. Наша лодка оказался в кольце.

– Британская разведка, – тихо сказал Гарт. – Они, вероятно, догадались, что после их визита Лафит что-то предпримет.

Британцы были повсюду. Казалось, их не меньше сотни, они наступали со всех сторон. Наша шлюпка накренилась и едва не потонула, когда нас попытались взять на абордаж. Затем, совсем рядышком, я услышала новые залпы и крики. Пираты Лафита. В который раз Жан переиграл врага, устроив ему засаду.

Бой был жестоким. Я посмотрела на Гарта, отстреливавшегося от врагов.

– Ложись, Элиза. Ты хочешь, чтобы тебе оторвало твою дурацкую голову? – приказал он.

«Милый Гарт, – усмехнулась я про себя. – Как всегда, сама внимательность и такт!»

Атака была отбита, и наша шлюпка поплыла дальше. Густой туман скрывал от нас картину боя. Вдруг шлюпка с глухим стуком ткнулась в деревянную стену; из тумана прямо на нас выползли красномундирники.

– Гарт, – закричала я.

Он увидел их и кинулся ко мне. Гарт отшвыривал солдат одного за другим, пока здоровый детина не ударил его прикладом. Гарт упал на дно, и британец уже был готов проткнуть Гарта штыком, но не успел: я выстрелила ему в голову. Несчастный с простреленной головой с громким плеском упал в воду. Я склонилась над Гартом, чтобы проверить, насколько серьезно он ранен, и вдруг почувствовала чьи-то руки на горле. Мир стал чернеть. Эти же руки вытащили меня из лодки и куда-то поволокли. Последнее, что я помнила, взрыв смеха, а за ним – пустота.

– Когда она придет в себя, приведите ее ко мне.

Голос показался знакомым.

– Да, сэр.

Кто-то хлопал меня по щекам.

– Вставай, красотка. Ты не умерла, только поспала немножко.

Я открыла глаза. Чьи-то сильные руки помогли мне подняться.

Я была на корабле, а мужчины, окружавшие меня, были британскими солдатами. Они были одеты в синие мундиры, а на головах – твердые шляпы, похожие на суповые тарелки. Солдаты мерзко ухмылялись.

– Та самая дьяволица, что застрелила сержанта, – сказал один из них. – Должно быть, это и есть знаменитая луизианская дикая кошка.

– Пойдем, маленькая леди, – сказал самый высокий солдат. – Адмирал хочет с тобой увидеться.

Я вспомнила, где слышала этот голос.

– Адмирал Кокрейн?

– Он самый. Так вы знакомы?

Я пригладила волосы и оправила платье.

– Мы встречались, – сказала я, – во времена не столь отдаленные, но куда более счастливые.

Солдаты развеселились. Мой конвоир хлопнул меня по спине.

– Какое удивительное совпадение. Не так ли, ребята? Пошли, мадам. Уверен, что вы так же жаждете встречи с ним, как и он с вами.

Солдаты встретили эту сентенцию дружным взрывом хохота. Мы поднялись на палубу. Вдали за бортом смутно виднелись очертания Гранд-Терры.

Мы были на борту адмиральского флагмана «Королевский дуб». Генерал Росс не раз приводил меня сюда, когда корабль стоял на якоре на реке Потомак вблизи Вашингтона. Адмирал устраивал балы и праздники для офицеров и их жен. Мой конвоир, боцман по имени Керби, подвел меня к адмиральской каюте и постучал. Голос из-за двери приказал войти.

Керби отсалютовал.

– Пленница доставлена по вашему приказанию, сэр.

Форрест Кокрейн сидел за массивным столом и писал.

Когда он поднял на меня глаза, холодные, голубые глаза на длинном, с резкими чертами лице с крючковатым носом и всклоченными белыми волосами, я невольно поежилась. Кокрейн напомнил мне хищную птицу.

– Мадам, какое волнующее стечение обстоятельств, – сказал он. – Вначале вы – почетная гостья генерала Росса, а сейчас я вдруг нахожу вас в компании воров и бандитов. Ваш выбор друзей поистине удивляет, впрочем, не меня: я знаю, что женщины вашей породы не очень разборчивы.

– И тем не менее и Лафит, и генерал – мои друзья, – сказала я, натянувшись, как струна. – Могу я спросить, как поживает генерал?