Елена, откровенно делясь своими навыками и возможностями, ведь их все равно никто не мог повторить, – разъясняла технику «феномена»:

– Что касается угадывания мыслей, слов и букв, каждый раз, когда надо передать чью-то мысль посредством стуков… нужно в первую очередь поймать мысль запрашивающего. Сделав это, хорошенько запомнить ее, поскольку она часто пропадает, – подробно объясняла она. – Потом необходимо следить за буквами алфавита, когда те читаются или выбираются, подготовить поток энергии, который должен произвести стук на правильной букве, и затем заставить его выплеснуться в нужный момент, выбрав в качестве проводника стол или любой другой объект. Это намного труднее, чем автоматическое письмо.

Секрет феномена с привинченным к полу столиком Елена тоже попыталась объяснить, но родственники выразили большое сомнение ее словам, так как представить себе действующих лиц этого феномена было совершенно невозможно.

Елена объясняла его следующим образом:

–  Усилием своей воли я направляю магнитные потоки так, чтобы давление на стол неимоверно возросло. Второй вариант: я делаю это с помощью тех шумных существ, с которыми постоянно нахожусь в контакте или моего «маленького горбуна», с которым вы должны быть уже давно знакомы. Оставаясь незримыми, мои «шаловливые чертики» могут удерживать столик, какая бы сила ни пыталась его поднять. У них игра такая, и они очень радуются, когда их баловство удается.

Словом детский сад, да и только! Только детки довольно странные.

Неожиданно в жизнь «заколдованной» страны ворвалась болезнь. Она нарушила обычный ритм жизни обитателей усадьбы Ругодево, вызвав их немалое беспокойство. У Елены открылась старая рана в области сердца, полученная еще на Кавказе. Из раны сочилась кровь, больная испытывала невыносимые боли, часто вызывавшие бред, судороги, за которыми следовал транс, подобный смерти. В бреду Елена все время твердила: «Я же еще не сделала главного!.. Главного не сделала!.. Как же так!..»

Ее лихорадочное состояние длилось около трех дней, но после этого рана затянулась так же быстро, как и появилась, словно какая-то невидимая рука ее закрывала. От болезни не осталось и следа. Однако радоваться было рано. Не прошло и нескольких дней, как болезнь повторилась.

Тогда родственники решили обратиться не к местному врачу, а к настоящему специалисту. Они поехали в ближайший город за хирургом. Врач прибыл, но мало чем смог помочь, так как в результате пришлось помогать ему самому.

Когда врач начал осматривать рану у лежавшей без сознания пациентки, то внезапно увидел большую темную руку, протянутую между своей рукой и раной, которую он собирался перевязать. Глубокая рана находилась вблизи сердца, а рука передвигалась от горла до середины туловища. Кроме того, ото всюду стали слышаться бешеные стуки. Звуки неслись с середины потолка, с пола, от оконных рам и всей мебели – настоящая какофония звуков, наводящая ужас. Хирург растерялся, по всей видимости, сильно испугался и… упал в обморок. Очнулся он от нашатыря, поднесенного Верочкой к его носу. Придя в себя, хирург собрался с духом и попытался продолжить работу. Но когда он увидел свою пациентку, здоровую, веселую, с затянувшейся раной и очаровательной улыбкой на лице, он… опять упал в обморок.

Больше ему Елену не показывали, еще раз привели в чувство нашатырем, извинились, заплатили за визит и отправили домой.

После благополучного выздоровления Елена выпросила у дедушки, который был на нее очень обижен, разрешение снова приехать в Тифлис. Она пообещала вести себя скромно и даже попытаться вновь сойтись со своим мужем. Сердце дедушки, несмотря на глубокую рану обиды, дрогнуло, и он разрешил ей приехать.

Как только закончилась распутица и дороги пришли в более-менее нормальное состояние, Елена вместе с сестрой Верочкой и ее домочадцами отправилась на Кавказ. Кроме бабушки с дедушкой, ей предстояла встреча и с семьей тетушки Витте, которая с нетерпением ждала ее в Тифлисе.

Ехали долго. В то время железную дорогу на Кавказ еще не построили, поэтому путь через Кавказский хребет, как и прежде, был длинным и неудобным. Наконец, после трех долгих недель дорожной тряски на тарантасе, Елена вместе с Верочкой, ее детьми и слугами не без мелких приключений добрались до Тифлиса.

Тифлис. Как здесь все было знакомо! Старый дедушкин замок-дом, сад, полный роз, высокий забор, вымощенная камнем тропинка, решетчатые ворота. Тарантас, устало поскрипывая, въехал во двор, шурша колесами по заросшему крапивой внутреннему дворику.

Однорукий юркий слуга, казалось, всегда служивший в доме дедушки, заметил подъезжающий тарантас еще издали и уже стоял на нижней ступеньке парадного входа в ожидании дорогих гостей. Когда тарантас остановился, он радостно бросился к нему, судорожно отстегнул передок и с низким поклоном беспрестанно повторял, подставляя дамам по очереди для опоры свою единственную руку: «Пожалуй-те-с, барыня!.. Милости просим!.. Пожалуйте-с!..»

Радостная весть быстро разлетелась по дому. Слуги высыпали во двор. У дверей появилась бабушка, опиравшаяся на палочку, и дедушка, поддерживавший ее под руку. Генерал Фадеев сильно поседел, но был по-прежнему величественно высок, строен, могуч и солиден. Бабушка, напротив, сильно похудела, сморщилась и выглядела точно маленький сухой комочек, завернутый в вязаную шаль. Одной рукой она держалась за палочку, другой опиралась на своего мужа, нежно улыбаясь подслеповатыми, слезящимися глазами. Слабым голосом она пыталась приветствовать своих дорогих гостей. Елена с Верочкой и дети бросились обнимать стариков. Последовали звонкие поцелуи, радостные причитания, возгласы восхищения, объятия, после чего все направились в дом.

Дом Фадеевых совсем не изменился. В длинном, высоком и мрачном холле все также висели семейные портреты Фадеева и князя Долгорукова, стены были покрыты гобеленами, а бабушкин музей был полон собраний раритетов, чучел животных и птиц. Во дворе потухшим голосом лаяла старая собака, в доме суетились слуги. Елена отметила, что однорукий слуга и почти вся дворня, которую она знала с детства, остались на своих местах. Получив вольную, они не ушли от барина, а продолжали, уже за зарплату, работать на своих местах, как и десять лет назад. И все шло по-старому – в привычном, сложившемся годами ритме и со старым дедовским размахом.

Новость о том, что Елена вернулась в родной дом после долгого путешествия, быстро облетела весь Тифлис. Об этом вспоминали:

«К ней ежедневно заезжали старые знакомые, а также знакомые знакомых, которые Елену лично не знали, но были наслышаны о ее долгом путешествии. Всем было любопытно услышать рассказы о дальних краях, а также увидеть ее после долгого отсутствия. Как правило, она рассказывала какой-нибудь примечательный эпизод из своих путешествий, особенно по Америке, который мог бы быть интересен публике. Обворожить слушателей своими рассказами она умела так же легко, как и заинтересовать феноменами, поэтому часто беседа принимала мистическую окраску, и она начинала "вызывать духов". В такие вечера в мерцающем свете длинных догорающих свечей появлялись человеческие фигуры, тени на гобеленах, потом они "оживали", так что присутствующие невольно чувствовали дрожь…»

Вскоре Елена Петровна приобрела необыкновенную популярность и стала неотъемлемой частью Тифлиса, где ее знали все без исключения, от мала до велика.

Мужчины отмечали, что мадам Блаватская «довольно хороша собой», правда, несколько располнела, но молодость освежала ее полноту и придавала ее юному облику некоторую пикантность. Благородные дамы, глядя на Елену Петровну, не могли беспристрастно оценивать ее внешние достоинства, а только недоумевали: «Даже странно, такая женщина и путешествует одна!»