Юра, все так же осторожно продвигаясь, отправился на кухню. А Свистунов — в большую комнату.
— Вообще она уже дня два как перестала выть… — вдруг робко созналась гражданка Беленькая, которая, презрев опасность, продвигалась за Ростовским и жарко дышала ему в затылок. — Вы, Юрочка, так долго к нам собирались… Вот собака, видно, и перестала. Не дождалась вас.
— Ишь какие! Долго им. Вы что — у меня одни-единственные? — резонно возразил участковый.
— Да нет, конечно, Юрочка. Что вы… Напротив, нас-то много, собак и людей, а вы один!
— Почему не предупредили, что собака больше не воет? На кой мы квартиру-то вскрывали? — возмутился участковый.
— Не могла! — решительно возразила гражданка Беленькая. — Вы бы тогда не пришли. А вдруг она опять начнет выть?
— Ага… отдохнет немного — и завоет, — вздохнул Юра.
— Ростовский, глянь-ка! — позвал его Свистунов.
В углу пустой, совершенно свободной от мебели комнаты лежал на полу человек.
Лежал, свернувшись как-то по-звериному, калачиком…
Юра наклонился и сморщился:
— Пахнет, гаже не придумаешь!
Участковый брезгливо дотронулся до голой лодыжки, высовывающейся из задранной брючины.
— Мертвый, кажется.
— Какое там «кажется»! — возразил Свистунов. — Окоченел уже… Стопроцентный труп.
— А зарос-то как… — заметил Ростовский.
— Ага…
— Да, на трупах, говорят, волосы быстро растут, — глубокомысленно вздохнул участковый.
— Ну, на этом, и когда живой был, видно, росли неплохо!
— А когда ему было бриться, если он все время выл?
— Ты думаешь, это он выл?
— Да это я так… к слову. Шутка!
— Слушай… А костюм-то на нем совсем новый. Дешевый, правда. Но, видно, совсем недавно купленный.
— Точно. Даже бирка внутри еще не отрезана. — Юра с удивлением дотронулся до магазинного ярлыка, край которого высовывался из-под полы пиджака. — Странно: костюм новый, а такой измятый и испачканный! Будто, как купил и надел, так и не снимал ни разу.
— Думаешь?
— Ага. Уж больно заляпан костюмчик.
— Да… Похоже, парень не слишком любил пользоваться салфетками. Как так можно есть? Прямо как свинья! — морщась, заметил Свистунов, продолжая рассматривать лежащий в углу труп.
— Да он и пуговицы, кажется, застегивать не умел.
— Ага… Потому, видно, и рубашку не стал надевать. Смотри, даже нижнего белья на нем нет. На голое тело пиджак и брюки натянул.
— А может, он не сам надевал?
— То есть?
— Может, на него надели?
— На труп?
— Ну, может, не на труп, а на бездыханное тело. Или на человека, временно выведенного «в отключку».
— На человека? — Участковый пожал плечами. — Да он и на человека не похож…
— Это хозяин квартиры? — строго обратился Юра к пенсионерке Беленькой, указывая на скрюченный труп.
— Нет! — Ида Сергеевна испуганно покачала головой. — Это не хозяин. Не Петухов это, не Георгий…
— А кто же это?
— Бомж какой-то, может? — выдвинул предположение Свистунов.
— Да уж больно дико выглядит этот тип, — заметил Юра.
— Ну так бомж ведь!
— Даже — для бомжа.
— Тогда кто это?
— А почем я знаю?
— Слушай-ка, Ростовский… — вдруг озадаченно стал озираться по сторонам Свистунов.
— Чего?
— А где же все-таки собака?
— Верно, нет…
— Может, она выбежала, когда мы дверь открыли?
— Да непохоже.
— Но ведь нет же собаки?
— Нет.
— Но ведь была!
— Да, жильцы говорят, что выла… Очень выла.
— Да что там выла… Погляди! — Милиционер Свистунов указал на обглоданные кости, разбросанные по комнате. — Видно, сырым мясом пса кормили.
— Точно.
— Знаешь, что… Осмотри-ка еще эту квартирку!
И милиционеры, снова разделившись, стали обходить квартиру, рассматривая немногие под толстым слоем пыли находившиеся в ней вещи.
— Ну что? — не обнаружив ничего примечательного, наконец окликнул Свистунова Юра. — Нашел что-нибудь интересное?
— Я — нет…
— Вот и я — нет.
— Если только вот это?
— Камень?
— Ага… Камень какой-то!
— Орехи колоть?
— Да нет… Смотри, как упакован. В коробке лежит.
— Да?
— Там еще что-то есть.
Свистунов достал из коробки вслед за серым, размером с два милицейских кулака камнем какую-то тетрадь.
— Что в ней?
— Откуда я знаю? На обложке написано: «Тетрадь для рисования». И листы, видишь, какие плотные…
Свистунов открыл первую страницу тетради.
Она была довольно мелко исписана карандашом. Свистунов перевернул страницу.
— Смотри-ка, Ростовский, а тут и правда рисунки.
— Ага. — Юра тоже заглянул через плечо Свистунова в тетрадь.
— Ростовский, ты когда-нибудь такое видел?
— Вроде нет. Не приходилось.
— Похоже, это дневник. И, похоже, девчачий…
— Почему ты так решил?
— А почерк мелкий… аккуратненький такой… как у отличницы.
— Да?
— Ну говорю же. У меня девчонка знакомая была — такие же тетрадочки все вела.
— Знаток, значит?
— Тут и имя, кажется, есть. В самом начале. Элла. Так и написано. Элла Фишкис. Дневник.
— Фишкис? Это что — фамилия? Или так — кликуха?
— Не знаю. Может, фамилия, а может, кто-то прикалывался…
— Вот именно — «кто-то»! Зачем этой девчонке писать свое имя? Дневник пишут для себя.
— Ну, может, на случай, если потеряется.
— Кто?
— Не «кто», а «что» — дневник.
— А может, на случай, если потеряется она сама?
— Ага. А эта тетрадка вроде бутылки с запиской, которую она в море бросили?
— Скажешь тоже…
— А вообще, Ростовский, мне пора.
У Свистунова и правда в это время ожила и забубнила рация.
— Я тут с вашими несуществующими «собаками Баскервилей» и так сильно подзадержался, — заметил патрульный.
— Ну уж и задержался.
— Короче! Давай, Ростовский, составляй протокол. Пусть твои понятые подпишут. А я пошел!
— А камень?
— Его что — убили этим камнем? Этого парня?
— Да вроде нет. Никаких следов, свидетельствующих, что камень использовали как орудие преступления, — стараясь выглядеть солидно, заметил Юра, — крови запекшейся или чего другого вроде бы не заметно.
— Ну вот видишь!
— Да и голова у мужика не пробита, — заметил Юра. — Я вообще не понимаю, почему он умер? Вроде не душили. Непонятно, в общем! Причин, во всяком случае видимых, нет.
— Ну так и оставь его, этот камень, — посоветовал Свистунов. — Кому он нужен?
— А тетрадь?
— Ну хочешь, почитай на досуге.
И Свистунов протянул Юре тетрадь.
— Почему я?
— Ну твой же участок… твоя территория. Может, чего обнаружишь. Какие-нибудь заметки содержательницы притона. Вот и будешь «в курсе».
— Только притона не хватало на мою голову.
— Ну, не хочешь — не читай. Мне как-то по фигу.
Лучше б Юра не читал…
Дневник
«Каждый год недельку-другую я непременно гощу в столице одной из стран Балтии — у своей тети Агнессы Йозефовны Горчицкой.
Дело в том, что тетя Агнесса и ее муж профессор Мирослав Горчицкий умудрились появиться на свет в один и тот же день и в один тот же год…
Это совпадение настолько их спустя даже и сорок лет после женитьбы потрясает, что на этот свой «сдвоенный» день рождения они непременно приглашают всех самых дорогих им людей, где бы они в это время ни находились.
А уж приедут гости — не приедут, как получится…
В общем, они приглашают всех, кого только можно пригласить.
А судьба, по правде сказать, разбросала наш родственный клан по всему свету.
«Выписывают» Горчицкие и меня вместе с Диди на недельку из Москвы.
Диди — это моя собачка. Удивительная собачка. Диди, на мой взгляд, обладает немыслимыми достоинствами. Сверхчувствительностью, интуицией, знанием людей, мудростью и необъяснимой для такого хрупкого и легко уязвимого существа храбростью. Легко быть смелым, если ты весишь сто килограммов и вооружен здоровенными клыками, а вот попробуй сохранить чувство собственного достоинства, когда твоя бесстрашная душа вселилась в такое смешное и хрупкое тело. И весит вся эта конструкция — душа плюс тело — не более килограмма. Но бесстрашному Диди это удалось!