…Нинель и проводника в лагере не было. А Оскар сидел возле палатки и как ни в чем не бывало возился с кинокамерой. Успел опередить меня? Вернулся и сделал вид, «что он ни при чем»?
Решительным шагом самоубийцы я подошла к палатке и протянула Оскару гильзу…
«А что мне уже особенно терять? — решила я. — К чему гадать, нервничать, прятаться, уворачиваться от пуль, что-то предпринимать. И так все фигово — дальше некуда… Теперь еще и выступать в роли мишени! Нет уж… Лучше покончить со всем разом!»
— Ваша? — спросила я, когда Оскар взял в руки протянутую мною гильзу.
— Ну допустим…
Оскар отвел глаза.
«Батюшки, да наш киллер, кажется, застеснялся!» — ахнула я про себя.
— И допускать тут нечего, — решительно возразила я. — Конечно, ваша! Кроме вас, здесь стрелять больше некому.
— Ну хорошо, хорошо… Признаюсь, это я. — Оскар наконец взглянул мне в глаза. — Но только не думайте, что охотился на вас. Или, боже упаси, собирался вас убить!
— А что же, по-вашему, вы собирались сделать?
— Видите ли, — Оскар потупился, — как я вам уже объяснял, охота — это моя страсть… Хлебом не корми — дай побродить с ружьишком. Но, если честно, я довольно скверный стрелок.
— Ах, вот оно что…
— Признаваться в этом — большой удар для самолюбия. Но вы меня вынуждаете! Вы, Элла, что называется, просто меня «взяли с поличным»!
— Извините…
— Да, я плохо стреляю! Можно сказать, скверно… Очень даже скверно.
— Я догадалась… — не без понятной радости подтвердила я этот диагноз. — К счастью, вы правы. Стреляете вы плохо! Иначе бы мы с вами сейчас уже не беседовали.
— Да, я очень плохо стреляю. Но очень люблю. Очень люблю это дело.
— Так-так…
— Видите ли, Элла… В общем, вы и понять не можете, как манит человека прекрасное добротное оружие. Это, знаете, как фобия… Достать из футляра, протереть, подержать в руках…
— Стрельнуть разок-другой, да? — вздохнула я.
— Ну пострелять… Конечно… Разумеется. Не без того! Но метился-то я не в вас.
— Не в меня?!
— Видно, так уж получилось.
— Вот как?
— Клянусь!
— А в кого же вы стреляли, Оскар?
— Ну мне показалось… В общем, не стоит об этом пока. Пока не стоит, Элла.
— Не скажете?
— Скажу только, что метился я не в вас.
Так мы препирались еще некоторое время.
Но что мне остается делать?
В общем, мне остается только поверить Оскару на слово.
А тем же вечером меня опять пригласили на ужин. Очевидно, в знак примирения. По-видимому, это своего рода «извинение» Звездинских «за доставленные неудобства».
За ужином я предложила не закапывать более наши консервные банки, а использовать в качестве мишеней, чтобы Оскар мог на них тренироваться.
Мне кажется, что моя заинтересованность в том, чтобы господин шоумен научился стрелять более метко, вполне понятна.
Кроме того, мы договорились, что Звездинский будет с утра, отправляясь на прогулку, предупреждать меня, где именно он собирается «побродить с ружьишком». А я соответственно постараюсь держаться от этого места как можно дальше.
В просторной долине стало тесновато после того, как в ней появился такой «стрелок», как Звездинский.
День двадцать восьмой
Сегодня с утра у нас с Диди была удивительная встреча…
Диди первым заметил это чудо. И — вот умнейшее существо! — не залаял, а только ткнулся носом мне в ладонь, давая знать, что впереди нечто интересное.
Это была прелестная серебристо-серая козочка с закрученными в спираль рогами. Она пощипывала траву и время от времени поднимала голову, настороженно прислушиваясь к малейшим шорохам. Мне очень хотелось ее нарисовать. Хотя бы сделать набросок… Но я боялась даже пошевелиться и протянуть руку к сумке, в которой лежал блокнот.
Следующее, по очереди, желание… Как насчет подоить? Я так давно не пила свежего молока… Кажется, я превращаюсь в Робинзона Крузо? Преодолев и это желание, мы отправились с Диди дальше.
Так мы с Диди гуляли довольно долго, а когда, изрядно проголодавшись, повернули обратно в лагерь, произошло нечто ужасное.
Бежавший впереди меня Диди тревожно залаял — и я поспешила ему на помощь.
То, что вызвало у отнюдь не кровожадного Диди, для которого в смысле добычи нет ничего лучше пакетика «Педигри», такое испуганное изумление, испугало и меня!
Очевидно, это была та самая козочка… Может быть, конечно, и другая — не та, которой я любовалась накануне.
Но сейчас ее серебристая шерсть была забрызгана кровью. А тушка мертвого животного была уже наполовину освежевана. Какой-то дикий зверь, хищник, который, очевидно, и убил красивую козочку, уже вырвал у своей бедной жертвы часть внутренностей: сердце, печень…
Кровь еще дымилась — тело было еще теплым. Значит, убили совсем недавно, может, меньше часа назад.
Я испуганно огляделась. Я смотрела по сторонам, крепко сжимая в руке свою «Леди Смит», которую, надо признаться, почти всегда беру с собой.
Что, если я вспугнула зверя, лакомившегося своей добычей, и он где-то рядом? Возможно, он даже наблюдает за мной сейчас из-за листвы… В таком случае мне не сдобровать!
Однако Диди, который уже вполне адаптировался к виду кровавого натюрморта, поначалу так его поразившего, вел себя теперь довольно спокойно. Песик более не выражал никаких признаков тревоги…
Значит, хищник ушел? Но почему? Зверь ведь, судя по всему, только начал пировать… Он испугался нас с Диди? Но кто это был? Кто убил несчастное славное травоядное животное с красивыми рожками? И почему этот хищный зверь испугался меня?
Испугался настолько, что даже бросил лакомую добычу? Нелогично. Ведь, если это был хищник, то я — тоже добыча!
Я вдруг вспомнила лошадиную голову, так когда-то поразившую меня. Животное тоже, очевидно, от кого-то убегало. И было, вероятно, напугано до смерти… Иначе не угодило бы в смертельную ловушку.
Так кто же этот кровожадный страшный хищник?
Удивительно, что за все время моего пребывания в долине мне ни разу не довелось с ним столкнуться.
Более того, ни разу я не видела никаких следов его существования!
Если не считать, конечно, убитых и напуганных им жертв. Что не так уж и мало!
И еще… И еще странного воя, который доносится иногда. И тех пятен на уступах горы Скалистой!
Значит, турфирма не обманывала Звездинских, когда обещала им в Прекрасной долине «экзотическую охоту»?
День двадцать девятый
— Оскар, это и есть оптический прицел? — поинтересовалась я, разглядывая его ружье, которое он, достав в очередной раз из футляра, «приводил в порядок»: любовно протирал, поглаживал.
— Угадали, голубушка.
— А можно мне в него, в этот прицел, посмотреть?
— Попробуйте… — Звездинский протянул мне винтовку.
Я осторожно взяла ее в руки и навела на серые уступы Скалистой.
Но сколько я ни разглядывала неровную поверхность горного склона, ничего не обнаружила.
Странных движущихся пятен, которые наводили тогда на меня такой страх, не было.
— Ну что? Ничего не разглядели? — усмехнулся Оскар.
— Н-нет… — неохотно призналась я.
— А что желали увидеть?
Я пожала плечами:
— Сама не знаю…
— Как же так?!
— Да сама не знаю. То ли чудится, то ли… — Я растерянно замолчала.
— То ли — что? — заинтересовался Оскар.