Он сложил посуду в седельный мешок. Женевьева подошла ближе. Огромный жеребец обнюхал ее и толкнул носом.

Она рассмеялась и потрепала его по морде. Конь потерся головой о ее ладонь.

— Вы ему понравились, — сухо заметил Тристан.

— Почему бы и нет? — Женевьева почесала коня за ухом. — Привет, дружище! — Она взглянула на Тристана. — Как его зовут?

— Пай.

— Пай… Такой огромный, и такой послушный!

— Как щенок, — подтвердил Тристан.

— И он участвовал в сражениях, слышал стрельбу и лязг мечей…

— Как и многие мужчины. Самых отважных из них можно уподобить укрощенным зверям. Пай отлично вышколен, можете не сомневаться.

— А я и не сомневалась.

— Вот и хорошо. Мы едем в замок, и немедленно. И впредь не пытайтесь бежать, Женевьева. В этом лесу водятся звери — их больше, чем вы думаете.

— А какое вам дело до того, что станет со мной?

— Терпеть не могу терять боевые трофеи.

Она промолчала. Пай фыркнул и снова толкнул ее носом. Он казался Женевьеве совсем не норовистым. Тристан повел коня из чащи леса к тропе, и Женевьева последовала за ним. Только теперь она разглядела то, чего не увидела в темноте: стены монастыря возвышались на расстоянии полмили. Свобода была совсем рядом. Возможно, ей уже никогда не представится такого шанса.

— Вы натерли ноги? — спросил Тристан. Она кивнула. — Я пойду пешком, а вы сядете в седло.

Она опустила ресницы. Тристан обхватил ее талию и подсадил в седло. Женевьева взяла поводья и шагом пустила коня по тропе. Тристан скоро отстал, и тогда она склонилась, прошептала что-то на ухо жеребцу и вонзила пятки ему в бока. Конь послушно свернул вправо. Этот огромный жеребец оказался поразительно проворным и так взял вправо, что она чуть не вылетела из седла, но вскоре конь перешел на плавную рысь. Пригнувшись к шее коня, Женевьева вцепилась в гриву. Холодный ветер развевал ее волосы, жег глаза. Но от этого полет к свободе был еще более прекрасным.

Копыта Пая глухо постукивали. Монастырь быстро приближался. Женевьева отчетливо видела низкую ограду сада, а чуть дальше — вторую стену, за которой монахини, похожие на неуклюжих птиц в своих мешковатых черных одеяниях и апостольниках, возделывали грядки. Казалось, они совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Наверняка ее заметили… Но тут послышался резкий свист.

Услышав его, Пай остановился как вкопанный, а затем развернулся и сбросил всадницу. Женевьева ударилась о землю так, что из глаз посыпались искры. Она была уверена, что конь затопчет ее, но Пай стоял неподвижно. А звук шагов приближался. Она попыталась встать, прикидывая, удастся ли убежать. Монахини спасут ее! Приставив ладони ко лбу, они наблюдали за происходящим.

Женевьева бросилась вперед. Расстояние до стены и до Тристана было одинаковым. Если она доберется до стены, Тристан едва ли посмеет увезти ее — тем более на виду у святых сестер. Женевьева задыхалась, ее ноги саднило, в икры словно вонзились иголки. Но все это не имело значения. Она уже видела удивленное лицо одной из молоденьких монахинь, почти добралась до стены…

И вдруг рухнула, придавленная к земле чем-то неимоверно тяжелым. Над ней стоял мрачный Тристан.

— Боже милостивый! — послышался возглас, и Женевьеву охватила радость: одна из монахинь смотрела на них из-за ограды. Но тут Тристан одним махом разрушил ее надежды.

— Женевьева, любимая, дорогая! Я же предупреждал: будь осторожна с этой лошадью! — воскликнул он и крепко поцеловал ее.

Женевьеве казалось, что жизнь вот-вот покинет ее.

— О Господи! — пробормотала вторая монахиня.

Тристан оторвался от губ Женевьевы, когда у нее уже закружилась голова и она потеряла дар речи. Тристан поспешно вскочил, поднял девушку на руки и поклонился сестрам.

— Добрый день, леди! Прошу простить нас. Да благословит вас Бог! — Он расплылся в обаятельной улыбке. — Мы только что поженились.

Из-за ограды донеслись обрадованные голоса и смешки. Опомнившись, Женевьева выпалила:

— Поженились?! Да это же… — Она не успела договорить: закрыв ей рот новым поцелуем, Тристан изящным жестом поднял руку и помахал сестрам. К ужасу Женевьевы, монахини замахали в ответ, а несколько совсем молодых как зачарованные наблюдали за происходящим. Только старые женщины неодобрительно качали головами. Вскоре все вернулись к работе.

Тристан быстро и бесцеремонно посадил Женевьеву в седло. Едва она собралась позвать на помощь, он зажал ей рот ладонью.

— Одно слово — и да поможет мне Бог, у вас появятся волдыри не только на ногах! И никакие святые сестры вас не спасут!

Измученная и взволнованная, Женевьева приникла к шее Пая и тяжело вздохнула. Тристан вскочил в седло и стиснул ее талию. Поводья он держал сам. Пай сразу двинулся рысью. Тристан молчал, сидя за спиной Женевьевы. Она изнемогала от усталости.

— Когда мы будем в Иденби?

— К ночи.

На глаза девушки навернулись слезы. А она шла так долго! И все напрасно! Ей следовало отправиться в путь верхом.

Но раньше она об этом не подумала. Пай преодолел расстояние до замка вдвое быстрее, чем Женевьева.

В пути они остановились только однажды, Тристан молча протянул Женевьеве хлеб с сыром и перекусил сам. Еду они запили элем из одной кружки.

Когда они двинулись дальше, она уже не могла прямо держаться в седле: усталость и бессонница сломили ее. Она устало закрыла глаза и прислонилась к груди Тристана.

Женевьева проснулась, как от резкого толчка. Она и вправду падала — но только в руки Тристана.

— Где мы? — сонно прошептала Женевьева.

— Дома, — ответил он, и она тут же начала отбиваться. — Нет, миледи, даже не вздумайте! — Тристан стиснул ее в объятиях.

Передав поводья конюху, он понес Женевьеву к двери. Дверь открылась, из зала пахнуло теплом. Джон и Эдвина посторонились, пропуская Тристана.

— Вы нашли ее! — Эдвина даже не взглянула на племянницу, и та поняла, что тетка глубоко оскорблена. Все правильно, подумала Женевьева, она предала их.

— Да, нашел. — Тристан прошел мимо них, девушка снова забилась у него в руках.

— Тристан, прошу, позвольте только объяснить им… Эдвине и Джону… что мне очень жаль…

Он скептически посмотрел на нее:

— Жалеете о том, что сбежали?

— Нет! Я должна сбежать от вас, и когда-нибудь вы поймете это! Мне жаль, что я…

— Предала их?

— Черт возьми, отпустите меня…

— Они не станут вас слушать, Женевьева.

Она промолчала. Тристан прошел мимо двери ее спальни и стал подниматься по лестнице в маленькую башню.

— Вы прошли мимо моей комнаты.

— Моей, миледи. Она пришлась мне по душе.

Удивленная Женевьева промолчала. Тристан распахнул дверь комнаты, расположенной в башне, и она огляделась.

Комнату убрали и приготовили к ее возвращению. В очаге пылал огонь. Широкая мягкая кровать была застелена, возле нее стояли стол и стулья, а вдоль стен — сундуки.

Здесь не было окон — кроме одного, почти под потолком. Комната не казалась мрачной и неуютной, но она находилась в стороне от остальных покоев замка. Тристан поставил Женевьеву на ноги, но, крайне утомленная, она чуть не упала, поэтому он отнес ее на постель.

— Вы решили запереть меня здесь? — спросила она. Тристан кивнул. — Вы так долго преследовали меня, чтобы притащить в замок и запереть в башне?!

— Вот именно, миледи.

Обезумев от ярости, Женевьева вскочила с постели, как разъяренная тигрица, и ударила его. Ее ногти оставили кровавые полосы на щеке Тристана. Схватив ее за волосы, он дернул их так резко, что она с криком упала на пол. Тристан тут же отпустил ее, но Женевьеве казалось, что она избита до полусмерти. Устремив на него ненавидящий взгляд, она молчала, а по щекам ее текли слезы.

— Вы чудовище, — тихо вымолвила она. — Я никогда не встречала более бессердечного существа.

— Я пытался проявить милосердие, миледи.

— Вы сама жестокость!

— Нет, миледи. Объяснить вам, что такое жестокость? — Глаза Тристана вдруг потемнели, и Женевьева поняла, что в этот момент он не видит ее. — Жестокость… — В его голосе слышалась такая боль, что у Женевьевы сжалось сердце. — Жестокость — это когда людей убивают среди ночи, в постелях. Жестокость — это когда крестьянок убивают возле печей, где они пекут хлеб, а седых мужей этих женщин приканчивают их собственными серпами. Жестокость — это насилие, грубое насилие, за которым следует смерть… несмотря на все крики женщины, мольбы о пощаде, о том, чтобы ее не калечили и не убивали хотя бы ради ребенка, которого она ждет… — Он осекся. Казалось, Тристан вновь увидел Женевьеву но это было для него невыносимо. Он поднялся. Она уже не сознавала, что по ее щекам струятся слезы. Кто-то вошел в комнату.