Но очевидно, Чубайс быстро отбросил эти сомнения, потому что осенью 1995 года возникла угроза для всего процесса приватизации. Политическая обстановка ухудшилась. В течение года Ельцин перенес два сердечных приступа, чеченская война продолжалась, и Ельцин, казалось, перестал играть роль лидера демократического движения. Опросы общественного мнения показывали, что каждая неделя приближала коммунистическую партию к победе на декабрьских выборах в Государственную думу. Российских коммунистов возглавлял Геннадий Зюганов, в прошлом идеологический работник КПСС. Зюганов любил представлять себя перед иностранцами современным социал-демократом, но в собственной стране проповедовал более радикальные националистические взгляды. Позиция Зюганова в отношении экономики была неопределенной; он говорил о расприватизации некоторых банков, но также высказывался в поддержку “смешанных” форм собственности. Когда Зюганов сказал, что он повернет приватизацию вспять, Чубайс воспринял угрозу всерьез.
Чубайс, ставший в те годы чрезвычайно непопулярным у российских избирателей, чувствовал себя все более изолированным на посту заместителя премьер-министра. Ему отводилась второстепенная роль при Черномырдине; достижение его целей было “полностью заблокировано” другим заместителем, Олегом Сосковцом. Чубайс рассказывал мне, что Черномырдин, по его мнению, держал в своих руках 50 процентов правительства, Сосковец — 40, а он — лишь ю процентов. “Приватизация была практически остановлена”, — вспоминал Чубайс. Российские реформаторы предусматривали после ваучерной приватизации вторую стадию приватизации, в ходе которой принадлежавшие государству предприятия, нефтеперерабатывающие заводы и шахты продавались бы за наличные деньги тем, кто предложит самую высокую цену. То, что не удалось перейти к этому этапу приватизации, Чубайс считал большой неудачей не только для бюджета, но и для создания нового класса частных собственников, с которым у него были связаны большие надежды. В то время, вспоминал он, “не было консолидации, не было политической силы, поддерживавшей частную собственность”{373}.
Йордан и Дженнингс постоянно ездили по России, заглядывали на устаревшие заводы и обсуждали, как лучше продавать верфи и шахты. Они всегда заходили в кабинет директора предприятия и подсчитывали то, что они наполовину в шутку, наполовину всерьез называли “индексом Ленина”: количество портретов Ленина, увиденных ими в кабинетах директоров. Можно было предположить, что с распадом Советского Союза “индекс Ленина” уменьшится. Но, как они обнаружили, этого не произошло. Одна из причин тому заключалась в компромиссе, на которые во время массовой приватизации пошел Чубайс, дав советским директорам предприятий шанс сохранить контроль над ними. Портреты Ленина остались на своих местах. “Красные директора” по-прежнему управляли российской промышленностью. В сочетании с недовольством населения это делало Зюганова влиятельной фигурой и вызывало беспокойство Чубайса.
Потанин привел довод, оказавшийся для Чубайса убедительным. Он сказал, что план “займы в обмен на акции” устранит последствия компромисса, продлившего господство “красных директоров”. Потанин особенно хотел подорвать позиции Андрея Филатова, директора “Норильского никеля”. Его ставшее легендарным влияние ощущалось повсюду, от тундры до Кремля. “Заявлять об этом при проведении аукционов было нельзя, так как это было недопустимо с политической точки зрения, — признавал позже Потанин. — Но истинная цель заключалась в том, чтобы обеспечить нормальное руководство для крупных компаний и уничтожить лобби “красных директоров”. Это было самым важным”{374}. Однако Потанин не сказал, что под “нормальным руководством” он подразумевал неопытных финансистов, таких, как он сам и Ходорковский. Могли ли они справиться лучше, чем старое заводское начальство? Чубайс знал, что действия директоров заводов, перекачивавших прибыль в собственные карманы, губительны для рынка, но откуда было знать, что Ходорковский, Потанин или Березовский окажутся лучше? Тем не менее он считал магнатов воплощением современной России, а директоров — символами прошлых неудач. Как вспоминал Пол Боград, политический консультант, сблизившийся с командой Чубайса, Чубайс считал, что молодые магнаты привнесут “некое подобие компетентного корпоративного управления и не будут бездействовать, допуская разграбление предприятий, что при прежнем руководстве было вполне вероятным”{375}.
Ходорковский вспоминал, что в начале 1995 года “сложилась ситуация, когда всем стало ясно, что крупная промышленность осталась в руках “красных директоров”, которые, если ничего не случится, вернут к власти коммунистов”{376}. У Чубайса имелось много мотивов, но этот был главным: нанести Зюганову и коммунистам поражение раз и навсегда. Было ясно, что если Зюганов добьется хороших результатов на выборах в декабре, он станет главным соперником Ельцина на выборах в 1996 году. Чубайс знал, что Ельцин слаб физически, а опросы общественного мнения показывали, что политически он слаб тоже. Он боялся, что победа Зюганова приведет Россию назад. Чубайс никогда не говорил об этом публично и старался скрыть свою цель, чтобы не насторожить оппозицию, но план “займы в обмен на акции” следовало бы назвать “магнаты за Ельцина”. Чубайс был готов передать собственность без конкуренции, без открытости и, как оказалось, по низкой цене, но так, чтобы удержать предпринимателей на стороне Ельцина во время избирательной кампании 1996 года.
Лично у меня в то время имелись сомнения относительно дальновидности позиции Чубайса. Было трудно представить себе, что Ельцин снова выдвинет свою кандидатуру на пост президента. Оглядываясь назад, могу сказать, что ошибался относительно и Чубайса, и Ельцина. План “займы в обмен на акции” стал первым этапом кампании по переизбранию Ельцина в президенты. Он объединил магнатов и Кремль, богатство и власть слились в объятиях. Позже Чубайс подтвердил это. “Не было никаких сомнений в том, что эти силы будут защищать свою частную собственность и что в политическом процессе они, по определению, будут выступать против коммунистов и за реформы, — сказал мне Чубайс. — Так и случилось”.
Гайдар, с которым Чубайс поддерживал доверительные отношения, несмотря на то что он уже не входил в состав правительства, признавал: “Это была не самая приятная альтернатива. Мне бы не хотелось оказаться в положении, когда нужно делать такой выбор. Но я думаю, что если бы Ельцин, Черномырдин и Чубайс не согласились на план “займы в обмен на акции”, радикально изменивший расстановку сил в экономической элите, у Зюганова было бы гораздо больше шансов одержать победу на выборах и он, возможно, был бы непобедим”{377}.
“Не надо забывать, — объяснял Йордан, — что до переизбрания Ельцина все в этой стране, включая меня, боялись, что коммунисты вернутся. Не думаю, что они заглядывали намного дальше — прежде всего нужно было устранить коммунистическую опасность. Вот о чем они думали — они не думали об экономике!”
30 августа 1995 года Ельцин подписал указ, приводивший план “займы в обмен на акции” в действие. План подвергался изменениям, которые делали его еще более привлекательным для лоббировавших его магнатов. Когда Дженнингс писал свой окончательный вариант, он настаивал в нем на участии иностранных конкурентов: иностранные нефтяные компании должны были принять участие в борьбе за богатство России. Однако осенью перед иностранцами захлопнули дверь, отчасти благодаря усилиям Ходорковского и его прозорливого заместителя Константина Кагаловского, бывшего представителя России в Международном валютном фонде и Всемирном банке. Кагаловский, в числе других помогавший Гайдару на даче в 1991 году, проводил кампанию, направленную против участия иностранцев в аукционе по продаже ЮКОСа. Он сделал правила настолько неопределенными, что у инвесторов должны были возникнуть сомнения относительно возможности сохранить собственность в случае победы. Отпугивая иностранных инвесторов, магнаты преследовали и другую цель — они были не настолько богаты, чтобы одержать верх над иностранными нефтяными компаниями в открытом соперничестве. Ходорковский не хотел иметь дело с “Бритиш петролеум” в аукционной войне за ЮКОС. Перекрывая иностранцам доступ к аукционам, он гарантировал то, что цена собственности будет минимальной.
