Фабрика “Большевик” была продана за 654 тысячи долларов.
“Мы посмотрели друг на друга и сказали: “В этой сделке мы оказались не на той стороне”, — вспоминал Йордан. — Нужно было не представлять правительство. Нужно было покупать акции!”
“Увольняемся!” — сказали они друг другу.
Йордан и Дженнингс стали свидетелями начала преобразования России. Предстояла не просто продажа огромного количество фабрик, шахт, заводов, а дешевая распродажа по бросовым ценам, если сравнивать с другими странами мира. Чубайсу было все равно, для него был важен сам процесс перераспределения. Но вскоре запах денег привлек самых разных инвесторов: иностранцев с огромными капиталами, акул, стервятников и аферистов.
Гайдар, реформатор-“камикадзе”, считавший, что продержится всего несколько месяцев, был смещен с должности под давлением съезда народных депутатов в декабре 1992 года, менее чем через год после своего назначения, как раз тогда, когда Чубайс продавал фабрику “Большевик”. Чтобы умиротворить промышленное лобби, Ельцин заменил Гайдара невозмутимым Виктором Черномырдиным, некогда занимавшим пост министра нефтяной и газовой промышленности СССР и превратившим свою монополию в “Газпром”, крупнейшую компанию России. Молодым реформаторам это назначение, казалось, не предвещало ничего хорошего. Первые слова Черномырдина поразили их. “Я за реформы, за настоящий рынок, — сказал он, — а не за базар”{191}.
Но хуже всего было то, что кошмарный сон Гайдара — гиперинфляция, при которой цены стремительно взмывают вверх, — быстро становился реальностью. Инфляции способствовали огромные кредиты, которые Центральный банк России закачивал в экономику по воле “красных директоров”, директоров промышленных предприятий советской эпохи и их покровителей в Верховном Совете. Летом парламент назначил директором Центрального банка Виктора Геращенко, и бывший советский банкир с готовностью открыл шлюзы для новых кредитов. Центральный банк давал кредиты заводам под 10—25 процентов годовых, а инфляция составляла 25 процентов в месяц{192}. Поток кредитов мало способствовал оживлению промышленности, но оказывал негативное воздействие на экономику, вызывая инфляцию, имевшую и политические последствия, поскольку люди видели, как тают их деньги. Бергер рассказывал, как пытался убедить Гайдара проявить сочувствие к пострадавшим людям. Но Гайдар настаивал на том, что с точки зрения экономики рублевые накопления были просто цифрами на бумаге. В действительности они давно были потрачены Советским Союзом на гонку вооружений. Деньги были просто “цифрами на счетах людей”.
— Егор, — настаивал Бергер, — нам нужно, по крайней мере, пообещать людям, что через пять или семь лет ты им все вернешь. Не ты, так другие, это неважно.
Гайдар отказался давать обещание, сказав, что не может обманывать людей.
— Не обманывай, но используй немного популизма! — уговаривал Гайдара Бергер с растущим раздражением. — Скажи: “Да, мы вернем деньги позже. Все украли красные бандиты”.
— Нет, — серьезно ответил Гайдар. — Я знаю, что мы не сможем вернуть их позже. Я не могу обманывать людей.
— Пообещай! — закричал Бергер. — Иначе ты не сможешь работать.
— Нет, — сказал Гайдар. — Мы не имеем права так поступать{193}.
Уход Гайдара сделал Чубайса уязвимым. Его беспокоило усиливавшееся противодействие реформам. Чубайс подумывал даже, не уйти ли ему вместе с Гайдаром, но согласился остаться и закончить начатую им работу{194}. Верховный Совет рассматривал проект закона, полностью блокировавшего приватизацию. В декабре Ельцин предупредил, что реформе грозит “серьезная опасность”, которая усугубилась, когда он пошел на прямую конфронтацию с коммунистами и националистами в парламенте. Критиков Ельцина возглавляли Хасбулатов и вице-президент Александр Руцкой, ветеран войны в Афганистане и бывший генерал, отзывавшийся о молодом правительстве Гайдара как о “мальчиках в розовых штанишках”. Ельцин призвал к проведению референдума по реформам, и Чубайс с головой ушел в его подготовку. К зиме 1992 года Чубайс начал приватизацию небольших магазинов, но еще не продал заводы. Процесс еще не стал необратимым. “Его еще можно было задушить в колыбели”, — считал сам Чубайс{195}.
Напряженность между Ельциным и парламентом нарастала. Владимир Шумейко, в то время первый заместитель премьер-министра, показал Чубайсу пистолет, который носил с собой. “Он сказал, что носит его недавно, и если Хасбулатов попытается его арестовать, то будет стрелять и наверняка убьет 5—10 человек, — вспоминал Чубайс. — И хотя, с одной стороны, это была чушь, с другой стороны, я думаю, это была правда; он действительно застрелил бы человек пять. Ситуация была довольно опасной”{196}.
Референдум по ельцинским реформам был назначен на 25 апреля 1993 года и стал поворотным моментом. Участникам референдума задали четыре вопроса: і) Поддерживаете ли Вы Ельцина? 2) Поддерживаете ли Вы экономическую политику Ельцина? 3) Хотите ли Вы досрочных выборов президента? 4) Хотите ли Вы досрочных выборов парламента?
Идея проведения референдума была рискованной: если бы Ельцин потерпел поражение, оно стало бы крахом всего того, что он собою символизировал. Команда Ельцина организовала кампанию под лозунгом, состоявшим из коротких ответов на вопросы референдума: “Да, да, нет, да”. Чубайс представил референдум как противоборство между народом и политиками. “Наша основная поддержка — это люди, — утверждал он на пресс-конференции за четыре дня до референдума. — Люди, ставшие акционерами своих предприятий, люди, обменявшие свои приватизационные ваучеры на акции предприятий, люди, получившие право приобрести магазины и рестораны”.
Чубайс был уверен, что если они потерпят поражение на референдуме, его борьба за приватизацию окажется напрасной. Недели, предшествовавшие голосованию, он провел в отчаянной борьбе против законопроектов и резолюций Верховного Совета, способных блокировать приватизацию. Был момент, когда, ничего не сказав Ельцину или Черномырдину, он подготовил распоряжение, резко отменяющее всю программу приватизации и, положив его в карман, пришел в парламент, где был готов, если необходимо, пожертвовать своим проектом и возложить ответственность на Хасбулатова. Чубайс не реализовал этот замысел, но был готов на все. Когда коммунисты в Челябинске, на Урале, попытались организовать в своей области выступления против приватизации, Чубайс немедленно прилетел туда и публично выступил против них. Но народ не слышал тирад, которые Чубайс в течение четырех часов обрушивал на челябинского губернатора в Москве. Чубайс обещал, что не оставит его в покое. “Я вас просто задушу”, — пригрозил Чубайс{197}.
Чубайс не разрешал говорить об этом, но он использовал секретное оружие, чтобы помочь Ельцину победить на апрельском референдуме. Чубайс неофициально встретился с Джорджем Соросом, знаменитым финансистом и филантропом, родившимся в Венгрии, который приехал в Москву, чтобы начать осуществление программы помощи ученым. Сорос согласился финансировать кампанию в поддержку Ельцина, приуроченную к референдуму, в первый, но не в последний раз придя на помощь реформаторам. Представитель Чубайса, гражданин одной из западных стран, поехал в Швейцарию и оформил перевод миллиона долларов, полученного от Сороса, на офшорные счета, которыми Чубайс мог пользоваться в ходе кампании. Эти деньги помогли сторонникам Ельцина организовать рекламную акцию, заглушившую голоса оппозиции[23].
