Гусинский говорил мне, что на предложение Леонтьева смотрел с другой точки зрения. Честно говоря, он вряд ли понимал идеалы и романтические представления таких журналистов, как Леонтьев и Добродеев, людей, видевших свою миссию в том, чтобы формировать общественное мнение. “Я не воспринимал средства массовой информации как средства массовой информации. Я даже не понимал, что это такое”, — сказал мне Гусинский. Скорее Гусинский искал орудие влияния и власти. Он играл по тем же правилам, что и остальные предприниматели его поколения: когда было нужно для реализации его планов и достижения его целей, он давал по необходимости взятки, создавал по потребности службу безопасности, льстил высшему политическому руководству. Но Гусинский признавал, что ничтожность такой торговли влиянием иногда вызывала в нем ощущение пустоты; взяточничество вело в тупик, потому что в конечном итоге любой, у кого есть достаточное количество денег, может заплатить больше. В результате все более дорогостоящая и напряженная борьба за приобретение влияния, казалось, себя изжила.
“Взяточничество унижает меня, — говорил мне Гусинский. — Оно означает, что я либо делаю что-то, о чем не могу сказать открыто, что я мошенник, либо деньги у меня вымогают насильно. Это значит, что я боюсь и поэтому откупаюсь”.
“Я давал взятки, это не секрет. Жить в России, жить в Советском Союзе и не давать взяток — это абсурд. Но я старался делать это как можно реже”. Гусинский задумался о том, можно ли проявлять свою власть более ярко и последовательно, чем в ходе бесконечной борьбы за приобретение влияния. Потом его осенило: “Газета!”
“Когда я основывал газету — скажу прямо, как есть, — она была ничем иным, как инструментом влияния, — сказал Гусинский. — На сто процентов инструментом влияния на чиновников и на общество. Я создавал газету именно для этой цели. Если чиновник вел себя неправильно, я мог бороться с ним через газету, мог сказать правду о том, что он требовал деньги, вымогал их или не выполнил своих обязательств”.
Леонтьев не питал никаких иллюзий. Он понимал, что Гусинский “старается создать систему, с помощью которой будет через прессу распространять положительную информацию о себе и защищаться от нападок”. Гусинский нанял профессиональных лоббистов, таких, как Зверев. “Главная цель российского пиара заключалась не в том, чтобы создать в обществе определенное мнение о фирме, — говорил Леонтьев. — Общество играет здесь второстепенную роль. Главное — это те, кто принимает решения: силовые структуры, Кремль и правительство. Цель заключалась в том, чтобы получить ту или иную подпись”.
Когда в феврале 1993 года появилась газета Гусинского “Сегодня”, это был респектабельный либеральный печатный орган, вскоре привлекший к работе многих из наиболее талантливых журналистов Москвы. Она возникла из не вполне оформившейся и мало совместимой смеси идеалов журналистов и стремления Гусинского к власти и влиянию. “Если кто-нибудь скажет вам, что мы ясно понимали, что мы делаем, не верьте”, — признавался Зверев. Первоначально Гусинский и два компаньона, одним из которых был Смоленский, вложили шесть миллионов долларов. Но компаньоны отказались от дальнейшего участия, не выдержав напряжения, связанного с ситуациями, когда газета подвергалась критике или переходила в наступление. Гусинский не скрывал, что для него это тоже был нелегкий выбор, потому что газетная статья могла задеть очень многих людей. Но несмотря на потоки жалоб и давление конкурентов — “я остался, решив, что надо попробовать”.
Газета “Сегодня” имела маленький тираж, сорок тысяч экземпляров, распространялась только в Москве и размещала мало рекламы, но она заняла свою нишу среди лучших изданий Москвы. Гусинский относился к газете как к хобби. Однажды Леонтьев попросил его назначить менеджера, поскольку газетой никто не занимался. Гусинский не хотел переводить в газету хорошего менеджера. Руководя каким-нибудь другим предприятием, объяснил Гусинский, хороший менеджер может заработать 100 миллионов долларов в год. “Если я попрошу его работать в газете, он сможет покрыть ее убытки, составляющие 6 миллионов долларов. Для меня будет лучше, если он заработает 100 миллионов долларов. 6 миллионов долларов я отдам вам, а 94 миллиона долларов оставлю себе!”
Несмотря на двойственный подход Гусинского к газете, она стала зерном, из которого вырос его самый крупный проект. Когда появилась газета “Сегодня”, группа недовольных журналистов с государственной телевизионной станции “Останкино” обратила на нее внимание. До этого момента Гусинский ни у кого не ассоциировался со средствами массовой информации. Но его новая газета была острой, прогрессивной и принадлежала частному лицу. Это был знак, и они его поняли.
Евгений Киселев был на телевидении одним из тех, к кому всегда прислушивались. Он говорил медленно, задумчиво и взвешенно, звучным и глубоким голосом. Его красивое, строгое лицо с квадратной челюстью почти всегда имело глубокомысленное выражение. Его облик завершали каштановые волосы и неизменные усы. Но телевизионной звездой Киселев стал благодаря голосу. Он говорил неторопливо, часто делая эффектные паузы.
Когда-то Киселев служил в Афганистане в качестве переводчика с фарси, а потом преподавал фарси в Академии ФСБ. Там ему не понравилось, и он воспользовался возможностью стать журналистом службы “Радио Москвы”, вещавшей на фарси. Позже он перешел на телевидение и в январе 1992 года, вскоре после распада Советского Союза, начал вести на государственном телевизионном канале “Останкино” новую еженедельную аналитическую передачу “Итоги”, которая быстро завоевала популярность, во многом благодаря убедительному стилю изложения Киселева{145}.
На протяжении 1992 года Ельцин подвергался все большей критике со стороны парламента, и Киселев заметил, что Кремль стремится усилить контроль над “Останкино”, чтобы упрочить позиции Ельцина. Игорь Малашенко, ранее работавший в пресс-службе Горбачева, а затем ставший директором “Останкино”, внезапно подал в отставку, жалуясь на растущее политическое давление. От последовавшей серии кадровых перестановок веяло зловещим холодом, и Киселев боялся, что скоро его попросят выполнять прямые приказы ельцинских чиновников. “Я почувствовал, что тучи сгущаются”, — вспоминал он{146}.
Киселев знал, что Гусинский вложил большие деньги в ежедневную газету, и подумал, не захочет ли он финансировать телевизионную передачу. Киселев обсудил ситуацию с руководителем “Итогов” Добродеевым и предложил вместе обратиться к Гусинскому. Киселев позвонил своему старому другу Звереву, который уже работал на Гусинского и его компании.
Зверев сразу же загорелся этой идеей. Киселев позвонил ему утром, и они договорились встретиться в тот же день. Киселев и Добродеев поднялись на лифте на двадцать первый этаж высотного здания мэрии, в котором находился и офис Лужкова — тут же располагались и офисы принадлежащей Гусинскому группы компаний “Мост”. Добродеев вспоминал, что офисы группы “Мост” выглядели “очень серьезно”.
В кабинете Зверева Киселев изложил свою идею. Он хочет найти независимого финансиста для своей программы “Итоги”. Они уйдут с государственного канала “Останкино”. Им как журналистам нужна свобода, и, кроме того, они хотят зарабатывать деньги. “Журналисты жили почти в нищете, в том числе и я сам, — вспоминал Киселев. — Мы хотели стать независимыми, потому что хотели выпускать то, что считали нужным. Нам хотелось привлечь новых, молодых, талантливых людей, предложить им за их работу хорошие деньги и заработать что-нибудь самим”.
К их удивлению, Зверев вскочил с кресла и бросился в кабинет Гусинского. Вернувшись через несколько минут, он тут же пригласил изумленных Киселева и Добродеева к Гусинскому. Они прошли по коридору в его кабинет, который, несмотря на великолепный вид, открывавшийся из окон, выглядел довольно мрачно. Гусинский уже не был тем худощавым юношей, который проводил своих друзей в театр “Ленком”. Он поправился, носил очки в металлической оправе и мятую белую рубашку с галстуком. Но его лицо сохранило необыкновенную способность отражать его безграничные, постоянно меняющиеся эмоции. Его брови взлетали вверх и опускались, а фразы вылетали, едва он успевал подумать о чем-то. Появление Киселева привело Гусинского в необыкновенное возбуждение. Он никогда раньше не встречался с Киселевым, но восхищался им как телевизионным обозревателем. Гусинский еще не стал знаменитостью, Киселева же знали в каждом доме, он был русским Уолтером Кронкайтом.
