Опасность всегда там, где деньги. Когда Гусинский начал штамповать браслеты, он лицом к лицу столкнулся с мелкими рэкетирами. Преступные группы, существовавшие за фасадом советской жизни (и под пятой советской власти), в годы перестройки, когда появились кооперативы, стали вести себя более дерзко. Бандиты появлялись у дверей, как только чувствовали запах денег. Сначала Гусинский полагался на самого себя, пытаясь отпугнуть их той вулканической яростью, которая выручала его во дворе, когда он был подростком. “Я брал что-нибудь тяжелое и прогонял их”, — вспоминал он. Но вскоре он создал собственную службу безопасности, чтобы избавиться от бандитов, требовавших деньги за “защиту”. Гусинский знал, что живет в мире, где законы не действуют, и что обращаться в милицию бесполезно. Ему нужно было устанавливать собственные порядки, потому что он действовал вне законов советской эпохи, в соответствии с которыми предпринимательство считалось преступлением. “У нас было только два пути, — признавался он, — либо платить бандитам, либо содержать собственную службу охраны”. Позже, когда масштабы предпринимательской деятельности Гусинского увеличились, и особенно когда он создал свою строительную и банковскую империю, бандитов держала в страхе его служба безопасности, насчитывавшая тысячу человек. Бобков, в прошлом высокопоставленный генерал КГБ, руководивший преследованием диссидентов, стал играть важную роль в руководстве корпорации Гусинского. Гусинский характеризовал Бобкова как аналитика, но на самом деле в его ведении находилась безопасность Гусинского во всех ее проявлениях. В созданной Гусинским империи, как и во многих других, частная служба безопасности занималась различными аспектами защиты компании, начиная с телохранителей и кончая анализом деятельности конкурентов и контактами с государственными органами безопасности. Гусинский одним из первых создал частную службу безопасности, в которую набирались военнослужащие из элитных военных подразделений и сотрудники КГБ. В течение ряда лет Гусинский отметал любую критику в адрес его службы безопасности, говоря, что она необходима для защиты от бандитов, для охраны строительных площадок и отделений банка. “Бандиты, бандиты и еще раз бандиты!” — простонал он, когда я спросил его о том, какие опасности ему угрожают. А если его критиковали за то, что он привлек к работе Бобкова, Гусинский заявлял, что “нанял бы самого дьявола, если бы он мог обеспечить безопасность”{141}.
Финансовый центр Гусинского “Мост-банк”, начавшийся практически с бухгалтерии, расширился при покровительстве Лужкова. В начале 1990-х в банке были открыты главные счета городской администрации. Привилегированное положение позволяло Гусинскому использовать муниципальные вклады для получения крупной прибыли для себя, выплачивая небольшие проценты городу. Гусинский разместил свой офис в том же высотном здании, из которого Лужков управлял городом, недалеко от российского Белого дома. Банкоматы Гусинского стояли в вестибюлях, и московская элита пользовалась кредитными карточками “Мост-банка”. Он сказал тогда, что деньги можно делать из воздуха.
Что потребовалось для того, чтобы выжить? Глядя из окна своего офиса на расстилавшийся перед ним город, Гусинский размышлял о своем успехе. Нужно было иметь какую-то внутреннюю силу, внутреннюю энергию, побуждающую таких людей, как он, быть первыми. Таких людей, готовых идти на риск, отчаянно стремящихся к успеху, было очень мало.
В период горбачевских перестройки и гласности, да и позже, уже в ходе радикальных перемен первых лет правления Ельцина, путь надежды российскому обществу указывали журналисты. Они пользовались особым уважением и восхищением после распада Советского Союза. “Они были властителями умов, — вспоминал в интервью много лет спустя известный телевизионный редактор и руководитель Олег Добродеев. — В составе первого Верховного Совета России десятую часть составляли журналисты. Их популярность и авторитет после августа 1991 года были фантастическими!”{142} Довольно часто журналисты открыто занимались политикой. Как вспоминал Добродеев, журналисты стали глазами и ушами интеллигенции, знаменосцами реформ и демократии. Его самого иногда даже приглашали на закрытые заседания правительства. “Люди, составлявшие фундамент реформ: техническая интеллигенция, врачи, учите-ля — те, кто искренне хотел перемен, считали журналистов своими наиболее яркими представителями и выразителями своих чаяний”.
Появились новые дерзкие издания, резко отличавшиеся от серой и послушной прессы советской эпохи, такие, как газета “Коммерсантъ”, которая стала библией делавшего первые шаги кооперативного движения. Ее главный редактор, Владимир Яковлев, брал на работу молодых репортеров, легко воспринимавших новый язык коммерции, капитализма и денег, язык, просто не существовавший в степенном мире советской журналистики. К этому поколению принадлежал Михаил Леонтьев, друживший с первыми кооператорами. Его первая публикация появилась в первом номере “Коммерсанта” в 1989 году. Позже Леонтьев перешел в не менее известную “Независимую газету”, созданную демокра-тами-реформаторами, одержавшими триумфальную победу на московской политической арене. Редакция газеты, разместившаяся в здании старой типографии, привлекла к сотрудничеству многих самых талантливых журналистов того времени, которые надеялись, что она останется подлинно независимой.
Но Леонтьев был недоволен. Хотя зарплата была выше, чем в других газетах, она все же была невелика. Со временем романтические настроения первых дней потускнели под воздействием непреложных законов рыночной экономики: газета, не приносившая прибыли, неизбежно испытывала финансовые трудности. “Нам приходилось покупать газетную бумагу по рыночной цене, — сказал мне Леонтьев. — Рекламы, естественно, было очень мало. И основным источником денег были спонсоры”. Леонтьев поссорился с Виталием Третьяковым, редактором “Независимой газеты”, сказав, что “нечестно тянуть деньги из спонсоров и считать себя независимыми”. “Спонсоров находил в основном я, — добавил Леонтьев. — Не все они были честными людьми, и нам приходилось принимать это в расчет. Они должны были испытывать удовлетворение оттого, что давали нам деньги. Такова была система”{143}.
Вскоре Леонтьев и другие журналисты уже думали о том, чтобы уйти из “Независимой газеты” и основать собственную газету. Их идеализм умеряла мысль о необходимости поиска владельца, дабы не выпрашивать периодические денежные вливания у стремившихся прославиться спонсоров. Они знали, что у московского банкира будут свои желания и требования, но им казалось, что будет гораздо удобнее иметь одного конкретного инвестора, чем постоянно искать спонсоров на стороне и угождать им. Леонтьев познакомился с Гусинским как с членом кооперативного движения и представил его своим друзьям. Он ушел из “Независимой газеты” и стал просить Гусинского, чтобы тот финансировал новую газету. “Вы сами могли бы стать медиамагнатом”, — сказал Леонтьев Гусинскому. Они обсуждали этот проект в течение нескольких месяцев 1992 года, первого года постсоветской России.
Леонтьев вспоминал, что Гусинский с самого начала был очарован этой идеей. “Он — очень честолюбивый человек. Думаю, что я попал в яблочко. Наверное, он и сам подумывал об этом. Не претендую на то, что именно я подал ему эту мысль, но я просил его принять решение. Идея заключалась в том, чтобы создать профессиональную газету. В то время банкиры имели огромное количество очень дешевых денег. Эти деньги никто не брал. Было невозможно найти им применение. И тогда все начали оказывать поддержку различным газетам”.
Сергей Зверев, специалист по оперативной политической работе, состоявший у Гусинского в штате на протяжении большей части 1990-х годов, вспоминал, как расстраивала Гусинского критика, которой газеты подвергли его предпринимательскую деятельность в городе{144}. Вскоре Гусинский понял, что может защитить себя и свой имидж в глазах общественности. Леонтьев согласился. “Володя очень заботился о своем имидже”, и, став издателем уважаемой газеты, он смог улучшить его.
