Отъезды превратились в паническое бегство. “Когда была получена помощь МВФ, — рассказывал мне Борис Йордан, — большинство инвесторов подумало: прекрасно, мы получим ликвидные средства и постараемся перевести все, что сможем, за границу”. Другими словами, это не успокоило инвесторов, а лишь привело их к мысли, что им, возможно, удастся превратить свои акции и облигации в доллары прежде, чем устремиться к выходу. Проблема “ликвидности” — возможность превращения рублевых активов в доллары — была главной. Банковская система становилась все более неликвидной.
Не каждому удавалось добраться до выхода. Одни инвесторы получали наличность, а другие нет — в зависимости от сочетания факторов: связей, удачи, слухов, взяток и выбора времени. С 20 июля по 19 августа Центробанк израсходовал для поддержания рубля 3,5 миллиарда долларов. Рейтинговые агентства “Мудиз инвесторе сервис” и “Стандард энд Пурз” понизили оценку России и ее ведущих банков. Банк Смоленского “СБС-Агро” попытался избавиться от горы государственных ценных бумаг в отчаянной надежде получить наличные деньги. В российской банковской системе наступил настоящий кризис ликвидности, и банки перестали предоставлять кредиты друг другу.
Беспокойство на рынке вызвало то, что Сбербанк, долг государства которому составлял 17 миллиардов долларов, отказался в конце июля реинвестировать доходы от погашения ГКО. Государство, испытывая нехватку наличных денег, было вынуждено еще больше влезть в долги, чтобы расплатиться по облигациям, срок погашения которых приближался. Контрольный пакет акций Сбербанка принадлежал Центробанку. Почему они неожиданно отказались продолжать игру? Они уходили со своего собственного рынка? Если так, то дела обстояли очень плохо. Илларионов сказал мне, что Сбербанк был крупнейшим игроком, ушедшим с рынка ГКО в течение двух недель, предшествовавших 14 августа. Он задавал себе вопрос: повлиял ли на это решение Центральный банк? По мнению Илларионова, Центральный банк играл в политические игры, пытаясь подорвать позиции правительства Кириенко или отвести от себя вину за кризис, который могла вызвать приближающаяся девальвация. В конце июля Центробанк по непонятным причинам на несколько дней заморозил счета Министерства финансов, парализовав его способность производить обычные платежи. Согласно мемуарам Батурина и его коллег, пришлось вмешаться Ельцину. Дмитрий Васильев, часто критиковавший Центробанк, также упомянул этот эпизод в качестве примера того, как банк играл в опасную политическую игру с правительством. “Это была полная, стопроцентная провокация, — говорил Васильев о замороженных счетах. — Думаю, что они хотели свергнуть правительство или заставить правительство сделать что-то”.
Чубайс признал, что перестал ощущать настроение рынка. “Мы были уверены, что сможем решить проблему благодаря помощи МВФ, — сказал он. — Я ошибался. Ситуация не изменилась”. Как отметил Гайдар, они не сумели понять, насколько глубоким было недоверие рынков к правительству. “Многие люди, включая меня самого, считали, что июльский транш изменит отношение рынка”, — вспоминал он. Они ошибались, но Гайдар был слишком занят текущими финансовыми проблемами; он даже не допускал мысли, что они обречены на поражение.
Ельцин также чувствовал себя беспомощным. Как вспоминали его помощники, “когда Центральный банк заявил, что ситуация контролируется, что случались вещи и похуже, что мы справимся, он нервничал и испытывал мучительные сомнения, но все еще верил в это”. Ельцин не разбирался в экономике, но часто опасался, что допустил ошибку с единственной валютой, в которой разбирался очень хорошо, — с политической властью. Кому он не предоставил достаточно власти, спрашивал он себя? Кого не сумел поддержать?{549}
Обреченный Кириенко не мог сделать ничего существенного, чтобы смягчить гнев рынков. Он пытался составить ответственные долгосрочные планы, но они были бесполезными в условиях неумолимо приближавшегося кризиса, и никакое количество обещаний не могло прекратить панику. “Рынки вынесли собственный приговор, — жаловался он позже. — Они читали наш бухгалтерский баланс не хуже нас самих”.
Утром 13 августа Кириенко подвергся критике в письме Сороса, опубликованном газетой “Файнэншл тайме”. Известный всем как человек, который разорил в 1992 году Банк Англии, сделав ставку против английского фунта стерлингов, Сорос писал: “Катастрофа на российских финансовых рынках достигла конечной фазы”. Сорос предложил западным промышленно развитым демократическим государствам незамедлительно осуществить денежные вливания в размере 15 миллиардов долларов, произвести девальвацию рубля на 15—25 процентов и создать механизм, позволяющий поддержать оказавшуюся в трудном положении валюту с помощью более надежной валюты, например доллара. Сорос заявил, что хочет, чтобы его письмо стало “сигналом” для западных государств, и не стремится извлечь выгоду из этой ситуации. Как ни странно, Сорос написал это письмо отчасти потому, что российское правительство, не привлекая к этому внимания, обратилось к нему с просьбой о предоставлении еще одного краткосрочного кредита до запланированной продажи следующего пакета акций “Связьинвеста”{550}. Его письмо прозвучало как раскат грома. На российской фондовой бирже произошел резкий спад, и торги были прекращены. Вскоре на улицах появились первые признаки беспокойства. Перед пунктами обмена валюты начали выстраиваться небольшие очереди. Обычные российские граждане в очередной раз избавлялись от собственной валюты и пытались купить доллары.
Утром в пятницу, 14 августа, Ельцин, у которого начался отпуск, вылетел в Новгород. В ю:оо, как только вертолет приземлился, журналисты забросали его вопросами. Будет ли девальвация? “Девальвации не будет, заявляю об этом твердо и ясно”, — сказал Ельцин.
“Я ничего не придумываю и не фантазирую”, — добавил Ельцин. “Нет, — заверил он журналистов, — мы не выпустим ситуацию из-под контроля”. Ельцин сказал, что не прервет свой отпуск и не вернется в Москву. “Если я вернусь назад, будут говорить: это значит, что ситуация ужасная, что началась катастрофа, что все разваливается... Нет, наоборот, все идет так, как должно идти”{551}.
Но к этому времени рев драконов заглушал голос Ельцина. В течение недели несколько банков, включая “СБС-Агро” Смоленского, не смогли выполнить требование дополнительного обеспечения. В среду “Токобанк”, который раньше считался образцовым российским банком, но начиная с мая испытывал трудности, не выполнил обязательства по кредиту в размере 60 миллионов долларов. В пятницу банк “Империал” не выполнил обязательства по синдицированному кредиту в размере 50 миллионов долларов. Следующим стал МЕНАТЕП — в понедельник банк Ходорковского должен был произвести платеж по кредиту в размере 80 миллионов долларов, но не смог сделать этого. В интервью, опубликованном І2 августа в газете “Коммерсантъ-Daily”, Йордан сказал: “Сегодня все наши олигархи — банкроты. Почему, например, МЕНАТЕП борется за “Токобанк”, долг которого составляет 250 миллионов долларов? Почему им нужен этот банк? Потому что на возрождение “Токобанка” Центральный банк выделяет 100 миллионов долларов и МЕНАТЕП надеется решить свои проблемы, использовав их для уплаты собственного долга”. Йордан привел руководителей МЕНАТЕПа в ярость.
14 августа, в тот самый день, когда Ельцин утверждал, что девальвации не будет, российское правительство и Центробанк пришли к выводу, что девальвация неизбежна. Алексашенко вспоминал, что на совещании в кабинете Кириенко в Белом доме был подтвержден “окончательный диагноз”. “Перед пунктами обмена валюты во всех крупных городах России появились длинные очереди, — рассказывал он. —- Центральный банк воспринял это как признак того, что люди потеряли веру в рубль”. По его мнению, банк мог бы противостоять психологии рынка, но не психологии масс. Кроме того, стало ясно, что к прыжку готовится и второй дракон: денег для погашения ГКО, срок которых истекал на следующей неделе, не было. Запасы Центробанка были истощены. Иностранные государства и инвесторы отказывали в помощи. Никто ни при каких условиях не предоставил бы ссуду России{552}.
