В начале лета 1998 года Сачер ежедневно наблюдал снижение цен на фондовом рынке. Котировки на экране его компьютера никогда не отражали реальной стоимости акций; любая попытка продать их приводила к еще большему снижению цен. Эффект был убийственным. “Все это напоминало боксерский поединок с Рокки, — рассказывал он. — Один из тех идиотских эпизодов в фильме, когда на подбородок и живот боксера сыпется град ударов, противостоять которым не в состоянии ни один человек. Никто не мог нанести столько ударов, и никто не мог выдержать столько ударов”{532}.
“Каждый день цены на фондовом рынке снижались на три, пять, семь, десять процентов! Каждый день! Приходя каждое утро, мы пытались определить, есть ли шансы на то, что дела пойдут лучше, чем вчера вечером”. Предположим, рассказывал он, вчерашняя цена какой-то акции составляла ю долларов. Сачер предлагал 9 долларов 75 центов, чтобы прощупать почву. Никаких результатов. Клиент в Нью-Йорке, купивший акции по 15 долларов, хотел продать их по ю долларов, но не по 9 долларов 75 центов. Однако по мере ухудшения ситуации положение клиентов и брокеров становилось все более отчаянным. “На следующий день происходит то же самое. Не успеешь оглянуться, как цена снижается до 9 долларов 50 центов или 9 долларов 40 центов”. Наметившаяся тенденция была крайне неблагоприятной.
Биржевые маклеры прекрасно понимали причину падения цен — российское государство жило не по средствам, и рубль необходимо было девальвировать. Но правительственные чиновники не могли пойти на это. Между позициями рынков и государства образовалась опасная пропасть. Рынки слышали рев драконов, а государство — нет{533}.
В июне Кириенко пригласил в Москву иностранных частных инвесторов, включая представителей крупных инвестиционных домов Уоллстрита и Лондона. Кириенко и другие официальные лица чуть ли не умоляли банкиров остаться и не терять надежду на то, что ситуация в России нормализуется. Но такой нажим лишь выдавал их нервозность и производил обратный эффект. “Иностранные инвесторы очень внимательно слушали чиновников, — вспоминал Илларионов. — Они были удивлены тем вниманием, которое было оказано им в течение двух недель, и пришли к естественному выводу: ситуация серьезная, нужно уходить как можно скорее”'{534}. Аугусто Лопез-Кларос, бывший представитель МВФ в Москве, позже ставший экономистом корпорации “Леман Бразерс” в Лондоне, вспоминал, что инвесторы спросили Кириенко, нуждается ли правительство в помощи со стороны МВФ. “Нет, мы в этом не нуждаемся, — сказал Кириенко, обещая, что его правительство сможет справиться с дефицитом бюджета. — Финансовые меры дадут свои результаты, и ситуация на рынке изменится”.
“Они не сразу поняли, что Россия — следующее звено в цепи кризиса, — сказал мне Лопез-Кларос. — Было уже поздно”{535}.
Кириенко предстояло сделать трудный выбор. Он очень хотел избежать развала банковской системы. Кроме того, он хотел по-прежнему держать олигархов на дистанции. Но становилось все более очевидным, что магнаты и банки — это одно и то же. Они были неразделимы. Девальвация привела бы к краху банков, в том числе тех, которые являлись сердцевиной империй олигархов. “Легкого выхода не было”, — вспоминал Гайдар. По словам Ельцина, Кириенко “знал, что на страну надвигается страшный финансовый кризис”{536}.
Тем не менее в Кремле были настроены оптимистично. Ельцин получал обнадеживающие доклады правительства и Центробанка о том, что худшие варианты развития событий можно избежать. Ему сообщили, что “пик” неприятностей пришелся на июль и что осенью денег будет больше: возможно, удастся организовать новые продажи акций газовой монополии “Газпром” и “Связьинвеста”, чтобы получить больше наличных денег{537}. Это была чушь.
По мере того как снижалась цена их рублевых активов, магнаты с каждым днем несли все большие убытки. Ситуация была болезненной для всех. Разочарование постигло Гусинского. После длительного ожидания он был готов пустить в обращение в Соединенных Штатах акции НТВ. Но в последний момент его финансовые советники сказали, что настроение рынка слишком неустойчивое. Они убеждали его подождать до осени, когда ситуация наверняка улучшится. Гусинский согласился подождать, но это было роковое решение. Он так и не вышел на фондовый рынок{538}.
Наконец наступил момент, когда олигархи не могли и дальше оставаться вне игры. После шести месяцев бездействия они пробудились. i6 июня “совет директоров” встретился в клубе ЛогоВАЗа у Березовского. Они пригласили Чубайса, который незадолго до этого был назначен на новую должность руководителя РАО ЕЭС. Чувствуя опасность, они уговаривали Чубайса взять на себя дополнительные обязанности специального представителя России в МВФ и Всемирном банке. Они хотели, чтобы он отправился в Вашингтон и вернулся домой с многомиллиардным кредитом. Они понимали, что международная помощь была их единственной надеждой. Другого источника денег для спасения России не существовало: ни рынки, ни Центробанк с этим не справились бы.
Чубайс неоднократно критиковал тесный клуб олигархов и давал обещания покончить с его влиянием на власть. Теперь олигархи, собравшиеся под крышей Березовского с дюжиной своих ближайших помощников, просили его спасти страну и их самих. На встрече, вспоминал Чубайс, он предложил, чтобы кто-то другой взял на себя новую ответственность: или Гайдар, или руководитель Государственной налоговой службы Борис Федоров, или поддерживавший близкие отношения с реформаторами член парламента Александр Шохин. Но магнаты настаивали на Чубайсе. Они решили провести тайное голосование. Чубайс получил двадцать голосов, остальные получили по одному или по два голоса. Чубайс уступил. “Я согласился на голосование, — сказал он мне, — значит, должен был согласиться с его результатом”. Это был его день рождения, и бизнесмены подарили ему дорогие часы, а Михаил Фридман сыграл на фортепьяно “Happy Birthday”, и они хором спели ему на английском языке{539}.
Даже Березовский был готов, хотя и неохотно, протянуть руку Чубайсу. “В то время я считал Чубайса лучшим переговорщиком, — вспоминал позже Березовский. — Я думал, что никто не сможет решить эту проблему лучше Чубайса”{540}. Бадри Патаркацишвили, заместитель Березовского, повернулся к нему в изумлении. “Послушай, мы как идиоты потратили два года на то, чтобы уничтожить этого человека, а теперь просим его спасти нас?”{541}
Затем магнаты направились в Кремль, чтобы Юмашев завершил сделку. Юмашев уговорил Ельцина подписать указ, и олигархи поехали к Кириенко в старый правительственный дом отдыха “Волынское” на западе Москвы. “Кириенко был вынужден нарушить свою клятву никогда не иметь дело с олигархами и никоим образом не зависеть от них, — вспоминал Ельцин. — Кириенко прямо сказал им, что нуждается в помощи”. Он понял, что выбора у него нет.
Чубайс заявил, что постарается получить от ю до 15 миллиардов долларов в виде кредита от МВФ. Чубайс считал, что одной демонстрации силы, получения большого кредита и пополнения запасов Центрального банка, будет достаточно для того, чтобы успокоить рынки. Он еще не был готов к тому, чтобы думать о девальвации. Григорий Глазков, друг Чубайса, споривший с ним в колхозе в 1979 году, стал в то время заместителем министра финансов. Он рассказывал о своем разговоре с Чубайсом после того, как тот был назначен специальным представителем.
