Первоначально задуманные как средство получения государством заемных средств, ГКО превратились в ценные бумаги. Облигации приобрели новый смысл, стали частью нежизнеспособной схемы, построенной по принципу пирамиды, отчаянно нуждавшейся в новых инвесторах, чтобы расплатиться со старыми. Она мало чем отличалась от аферы с МММ. В 1994 году три четверти доходов от ГКО поступали в Министерство финансов и шли на покрытие дефицита, но к 1997 году 91 процент доходов использовался для погашения ранее выпущенных ГКО и только 9 процентов шли в бюджет{518}.
В 1996 году, после переизбрания Ельцина, для России открылись мировые рынки капитала. Как и Ходорковский, федеральное правительство России пристрастилось к западным займам. Для городов и областей соблазн также оказался непреодолимым{519}. Получив “зеленую улицу” от рейтинговых агентств “Стандард энд Пурз”, “Фитч инвесторз сервиз” и “Мудиз инвесторз сервис”, представители российского правительства вскоре начали разъезжать по свету, рекламируя еврооблигации, предназначенные для продажи иностранцам. Цена облигаций была указана в твердой валюте: долларах, немецких марках или итальянских лирах. Доходы от еврооблигаций поступали в российский бюджет, маскируя язвы и хаос дефицита в сфере внутренней экономики. В 1997 и 1998 годах Россия выпустила еврооблигации на общую сумму 14,9 миллиарда долларов{520}. Углубляющийся дефицит бюджета и займы с целью покрыть его, как внутренние, так и внешние, породили первого опасного дракона 1998 года — долг.
Потребовалось время, чтобы опасность стала очевидной. В 1997 году, в атмосфере лихорадочного энтузиазма, вызванного бумом на фондовом рынке, облигации ГКО пользовались большим спросом. Это были казначейские облигации, гарантируемые правительством, признак стабильности, неинфляционное средство получения средств на государственные расходы. Но вскоре в России поняли, что развивающийся рынок остается “горячим”, лишь пока сохраняется спрос. Иностранные инвесторы могли покинуть рынок почти сразу после своего появления на нем — и по причинам, совершенно не связанным с Россией.
Так и случилось. В 1990-е годы Ельцин оказывал повышенное внимание преуспевающей Южной Корее в ущерб обнищавшей Северной Корее, и его дипломатия дала результаты: южнокорейцы способствовали началу бума портфельных инвестиций. Но когда в 1997 году в Восточной Азии разразился финансовый шторм, южнокорейские инвесторы первыми покинули Россию. Они быстро ушли с рынка ГКО и забрали свои деньги из страны. Бразильские инвесторы последовали их примеру. Центральный банк России тщетно пытался компенсировать это, покупая ГКО на открытом рынке. В ноябре 1997 года Центробанк израсходовал колоссальное количество денег, стараясь стабилизировать рынок ГКО. В течение месяца его резервы сократились с 22,9 миллиарда долларов до 16,8 миллиарда долларов. За одну неделю он лишился 2 миллиардов долларов — пугающая потеря{521}.
Эта ошибка обошлась дорого, и Центробанк принял решение больше не пытаться оживить рынок ГКО, используя свои резервы только для того, чтобы поддержать рубль. Центробанк не располагал достаточными резервами, чтобы заниматься и тем и другим. Ельцин одобрил это решение, и оно вступило в силу і декабря. Сергей Алексашенко, занимавший в то время должность заместителя директора Центробанка, вспоминал, с каким волнением он наблюдал за реакцией инвесторов. Он с облегчением заметил, что на следующей неделе некоторые инвесторы вернулись на рынок ГКО и купили облигации еще на 400 миллионов долларов. По словам Алексашенко, он считал это “серьезным признаком того, что самые трудные времена остались позади”{522}. Он ошибался.
Чтобы и дальше привлекать инвесторов и таким образом покрывать дефицит бюджета, і января 1998 года российское правительство либерализовало рынок ГКО, облегчив приобретение ГКО иностранным инвесторам и разрешив им вывозить прибыль. Двери казино были теперь широко открыты: новые иностранные инвесторы заняли место южнокорейцев и бразильцев. Пирамида ГКО стала еще больше. К весне 1998 года иностранцам принадлежало 28 процентов ГКО.
Каждую среду Министерство финансов погашало ГКО, срок действия которых истек, но предотвратить развал пирамиды было непросто. Каждую неделю происходило следующее: государству приходилось занимать в среднем 8 миллиардов рублей, чтобы вернуть долг, подлежащий оплате. Чтобы сохранить доверие инвесторов, треть которых составляли иностранцы, каждую неделю приходилось реинвестировать достаточное количество денег для погашения облигаций с наступившим сроком. В условиях, когда олигархи вели войну друг с другом, бюджет нес потери, а азиатский кризис достиг Москвы, у инвесторов имелось много причин для беспокойства. По мере того как инвесторы теряли доверие к ГКО и переставали вкладывать в них деньги, государство задерживало погашение облигаций. Это приводило к еще большей потере доверия инвесторов и еще большим задержкам погашения. Долг рос как снежный ком.
Кризис усугублялся снижением мировых цен на нефть. Нефть была главным экспортным товаром России; в 1998 году цены на нефть упали по сравнению с 1997 годом примерно на 25 процентов, что привело также к снижению налоговых поступлений. Чтобы покрыть нехватку денежных средств, государству приходилось влезать в новые долги. Поворотный момент наступил і апреля 1998 года, когда Министерство финансов провело очередной еженедельный аукцион по продаже новых ГКО. Неожиданно денег, полученных от продажи нового выпуска облигаций, впервые оказалось меньше, чем требовалось государству для погашения ГКО, подлежащих оплате. Государству пришлось выделить еще 164 миллиона долларов только на то, чтобы рассчитаться с прежними инвесторами. Рынок ГКО, который, как предполагалось, должен был финансировать федеральный бюджет, теперь приходилось финансировать за счет бюджета. Разница между доходами от еженедельных аукционов и суммами, необходимыми для погашения ГКО, в мае составила 3,7 миллиарда рублей, в июне — 12,8 миллиарда, а в первые две недели июля — го миллиардов{523}. Дракон взревел.
Иностранным инвесторам нравился высокодоходный рынок ГКО, но они требовали гарантий. Номинальная стоимость ГКО указывалась в рублях, поэтому если в течение трех- или шестимесячного периода рубль обесценивался, инвесторы несли убытки. Они хотели обезопасить себя от этого риска, и Россия шла им навстречу, так как нуждалась в них. Центробанк одобрил применение финансового инструмента, известного под названием “долларовый форвардный контракт”, в соответствии с которым российские коммерческие банки за определенную плату брали на себя обязательства компенсировать любое потенциальное снижение курса рубля, обеспечивая страховку от девальвации. Долларовые форвардные контракты были очень прибыльными, пока рубль оставался устойчивым. Банки играли роль зазывал при российском государстве. “Заходите! — кричали они. — Большие прибыли! Вы без риска получите их в долларах, когда будете уходить!” Долларовые форвардные контракты привлекли к себе внимание некоторых магнатов, хотя и были сопряжены с риском. Позже московский суд, рассматривая спор между двумя банками по долларовым форвардным контрактам, признал их не полноценными финансовыми соглашениями, а азартной игрой на курсе рубля, добровольно заключенными пари, которые не могут служить основанием для исков.
К июлю 1998 года “Инкомбанк” Владимира Виноградова был самым крупным игроком, заключившим долларовые форвардные контракты на 1,8 миллиарда долларов, или примерно на треть общей суммы таких сделок. “ОНЭКСИМ-банк” Потанина имел форвардные контракты на 1,4 миллиарда долларов, а МЕНАТЕП Ходорковского — на 91 миллион долларов. Инвестиционная компания “Тройка-Дналог”, основываясь на отчетах банков, оценила общую сумму форвардов в 6,5 миллиарда долларов, но, возможно, она была выше. По данным другой компании, “Брансуик Варбург”, общая сумма составила 9 миллиардов долларов{524}. Ставка делалась на то, что курс рубля будет оставаться стабильным в течение полугода, и Центробанк фактически обещал, что так и будет.
