— Но, сэр, у него же…

— Это не обсуждается. — Он захлопнул дверь.

— Я могу прогулять уроки, — заметил я, когда Брюстер вернулся за свой массивный стол.

Мне не впервой. Я все равно получу высокий балл успеваемости.

— А я могу подать на твое исключение, — ответил он.

Доктор Миллер, мой психиатр, будет в восторге. Это ему развяжет руки, и он сможет предпринять все меры для того, чтобы я находился, по его мнению, «в безопасности». Перевожу: начал принимать успокаивающие пилюли и заполучил жующего гравий соседа по комнате.

— Да что с вами такое? — раздраженно спросил я. — Я же ничего вам не сделал. — Разумеется, до сегодняшнего дня. Но он точит на меня зуб с самой первой нашей встречи.

— Разве это не очевидно, Киллиан? — Брюстер стал беспорядочно запихивать мои книги, тетради и папки в рюкзак, комкая страницы и разрывая бумагу. — Ты — оскорбление для каждого студента, отдающего все свои силы учебе. Ты оказываешь плохое влияние на таких ответственных и воспитанных ребят, как юная Тернер.

Упоминание о Лили было все равно что удар под дых, но я постарался не показать своих чувств. — Это была вечеринка для элиты.

Я бы ни за что на свете на такую не пошел. И она не должна была.

Брюстер проигнорировал меня.

— Не говоря уже о том, что ты отвлекаешь всех своими «особыми нуждами».

— Вы говорите подобное всем больным детям?

Он помолчал, чувствуя, что от нового поворота в разговоре веет неприятностями. Государственные школы не допускают дискриминацию… в любом случае.

— Ты не болен, Киллиан. Возможно, у тебя психологические проблемы и ты так отчаянно нуждаешься во внимании, что готов манипулировать собственной матерью и копаться в моем мусоре, выискивая что-то о моей личной жизни. Но ты не болен.

Я закатил глаза. Почему люди всегда думают, что я копаюсь в их мусоре? Как будто бы они не заметили человека, роящегося в одном из их мусорных баков. Я уже даже не помню, сколько раз мне ставили это в вину.

— А что такого вы могли выбросить, что бы дало мне понять, что ваш отец — гей и…

— Считаешь себя очень умным? Моя работа донести до тебя, что это не так, подготовить тебя к реальному миру.

Брюстер бросил мне заполненный рюкзак, но я успел поймать его прежде, чем тот ударил меня по животу.

— А что, если я говорю правду? Вы когда-нибудь допускали такую мысль?

— Рассказывай эти сказки шарлатану, к которому водит тебя мать.

На самом деле доктор Миллер поставил мне диагноз «шизофрения» — это настоящая медицинская болезнь, но я ей совершенно точно не болен. Голоса, которые я слышу, и вещи, которые я вижу, реальны, даже если их не слышат и не видят другие. Насколько я знаю, медицина не признает подобное. Массовая культура признает, благодаря разным сериалам типа «Медиум» и «Говорящая с призраками» (Дженнифер Лав Хьюитт классная, но сам сериал — говно) и фильмам. Но попробуйте сказать одному из трех подростковых психиатров в дрянном городишке Декатуре о том, что вы видите мертвых. Знаете, что будет? Принудительная двадцати четырех часовая госпитализация.

— Убирайся отсюда. — Брюстер вышел из-за стола и резко распахнул дверь. — Бегом в класс.

Как бы я не ненавидел его кабинет, но здесь было гораздо безопаснее, чем в коридоре или учебных классах. Чем меньше живых людей в помещении, тем меньше мертвых с ними рядом. Здесь со мной был только дед Брюстера, а снаружи меня окружит, захватит, затопит море людей, до смерти жаждущих быть услышанными. И один из них, в частности, готов даже убить меня, лишь бы получить желаемое.

От мысли о встрече с ним без Марси или чего-то отвлекающего мои ладони покрылись потом. Если он найдет меня здесь и сейчас, совершенно беззащитного, то мне повезет, если после этого я не окажусь в психушке.

— Послушайте, мне осталось учиться здесь всего несколько недель, — выдавил я, приклеившись взглядом к белому пятну на ковре, которое очевидно кто-то оставил, пытаясь оттереть грязь. Мне невыносимо было видеть, как Брюстер злорадствует. — Я хочу убраться отсюда так же сильно, как вы желаете вышвырнуть меня. Только верните мне мой айпод. Пожалуйста.

— Ты так сильно нуждаешься в нем?

Его начищенные до блеска черные туфли в поле моего зрения качнулись назад, встав на пятки, и вперед.

— Да, — я поморщился, вынуждая себя произнести следующего слово: — сэр.

— Хорошо. Тогда эта дисциплинарная мера пойдет тебе на пользу.

Оторвав взгляд от пола, я в шоке уставился на него.

— Ублюдок.

— Следи за словами, малыш! — в ухо мне проговорил дед Брюстера.

Губы директора расплылись в самодовольной улыбке. Не отводя от меня взгляда, он снова крикнул секретарше:

— Миссис Паджет, позаботьтесь также о том, чтобы Киллиан остался на дополнительные занятия после уроков.

— Ох… хорошо, — раздался приглушенный и слегка растерянный ответ.

Брюстер махнул рукой в ​​сторону распахнутой двери.

— Время пожинать плоды своих трудов, малец.

Я закидывал на плечи рюкзак и, услышав его слова, встал как вкопанный. Изо всех глупых названий он выбрал именно это…

— Не называйте меня так.

— Что? — секунду Брюстер непонимающе смотрел на меня, а потом до него дошел смысл моих слов и его глаза зло сверкнули. Я знаю, что нельзя давать оружие в руки обидчику, но не смог сдержаться. Не смог.

— А что не так со словом «малец», малец? — В голосе Брюстера звучало торжество. Он нашел оружие, способное причинить мне боль, и с радостью воспользовался им.

— Не надо этого делать.

— Но почему же… малец?

Я бы мог сказать ему правду — что так называл меня мой отец и, когда я слышу это прозвище от него, произносимое с таким пренебрежением и снисхождением, мне хочется набить ему морду. Но это бы только подлило масла в огонь. Я мог бы толкнуть речь о правах человека — о том, что у меня есть имя и нечего называть меня какими-то прозвищами, но ему на это плевать. Поэтому я пошел другим, касающимся его лично путем.

— Не называйте меня так, или я расскажу вам такое, что вы страшно пожалеете о том, что выбросили табельное оружие в реку Сангамон вместо того, чтобы пристрелить себя из него.

Брюстер беспомощно двигал губами, но из его рта не доносилось ни звука.

Он чуть не застрелился тридцать лет назад, через несколько лет после возвращения из Вьетнама — молодой мужчина, слишком много повидавший и сделавший в джунглях на другом конце света. Он выбросил пистолет в реку, стыдясь самих мыслей о суициде, выходе, который выбирают трусы. Его дед, умерший за пару лет до этого, каждую минуту был рядом с ним. Мертвые видят все, хочешь ты этого или нет, и многое рассказывают мне, даже если не знают, что я их слышу и слушаю.

— О таких вещах нельзя говорить, малыш, — произнес дед Брюстера, в его голосе слышалась тревога.

Не обращая на него внимания, я прошел мимо директора, забрал у сочувственно улыбнувшейся мне миссис Паджет допуск на урок с заявлением на задержку после занятий и открыл дверь в коридор.

Брюстер еще не пришел в себя, чтобы кинуться за мной. Он стоял в кабинете, сжимая ладони в кулаки и бешено сверкая глазами.

— Посмотрим, как ты переживешь оставшиеся дни без своих особенных привилегий, маленький урод, — процедил он, но не двинулся за мной. Спасибо и на этом.

— Роб! — пораженно повернулась к нему миссис Паджет.

Ха. Будет чудом, если я переживу этот час. Успокаивает лишь то, что когда меня будут отсюда выносить, он не будет звать меня «мальцом». Я кивнул.

— Что ж, смотрите.

Я почувствовала, что поверхность подо мной жестче, чем моя кровать, и уж точно далека от мягкости облака. Не открывая глаз протянула руку, и мои пальцы коснулись… что это, гравий?

Открыв глаза, я обнаружила себя — где же еще? — слева от желтой полосы на Хэндерсон-стрит. Не во сне, не в раю, а в том месте, откуда все и началось. Мертвой, на середине дороги.

Я села, подавляя желание заплакать. Это ад, да? И я обречена жить в нем, невидимая для всех, в то время как моя лучшая подруга поступит в университет, продолжит встречаться с моим парнем, а потом и выйдет за него замуж. От одной мысли об этом мне хочется тут же, на дороге, свернуться в клубок.