Элиза: С тобой я в безопасности.
Кай: С тобой я счастлив.
Элиза: При попутном бризе мы, может, завтра доберемся до Борнео и обретем покой.
Кай: Шансы невелики.
Элиза: Ты придешь завтра?
Кай: Я приду завтра в то же время.
Элиза: Ты ничего особенного сегодня не замечаешь?
Кай: Чего особенного?
Элиза: Подойди поближе.
Кай: Духи.
Элиза: «La saison fleurie». Не слишком дорогие, ведь у меня нет своих денег, но я помогла уборщице составить ходатайство в налоговое управление. И она сделала для меня эту покупку; если бы у меня были собственные деньги, я бы купила самые дорогие, но тут я не захотела. Тебе нравится? Может быть, они чересчур сладкие, или резкие, или вообще противные? Я вся в сомнениях, я же не могу сама определить. Мне только хотелось тебе угодить. А у меня нет обоняния.
Кай: Очень свежий запах. Дуновение весны.
Элиза: Именно на это я и надеялась. Значит, я могу ими пользоваться?
Кай: Конечно. У меня тоже есть сюрприз для тебя.
Элиза: Какой?
Кай: Кукла. Тряпичная кукла. Сам сшил. На руках. Мне не часто приходилось заниматься шитьем, поэтому вышло не слишком элегантно, но зато вполне в стиле.
Элиза: Ты ее сфотографировал?
Кай: Сейчас увидишь.
Элиза: Ой, какая миленькая! Знаешь, мне всегда хотелось иметь куклу!
Кай: Ее зовут Für Elise[19]. Фюр — это ее имя, Элизе — фамилия.
Элиза: Малышка Фюр! Моя маленькая Фюр!
Кай: Она может сидеть. Я подумал, что мы посадим ее на тебя, вот так, чтобы она все время была с тобой.
Элиза: Давай! А потом ты нас сфотографируешь, мать и дитя.
Элиза: Ты придешь завтра?
Кай: Завтра.
Элиза: Кай, ты меня узнаёшь?
Кай: Узнаю? Как это я могу тебя не узнать? Ты что, стала другой?
Элиза: Нет, нет, вовсе нет! Не пугай меня. Я просто имела в виду кое-что, что изменилось во мне, кое-что новое, может, тебе понравится, а если нет, так я это уберу, навсегда, я осталась той же Элизой, которую ты знаешь.
Кай: Твой голос.
Элиза: Я чуточку смикшировала свой голос. За основу взяла гобой, совсем слабый призвук, едва заметный, но в некоторых положениях он более отчетлив.
Кай: В твоем голосе появилось звучание гобоя. В самом деле. Весьма оригинально, должен сказать.
Элиза: Я могу убрать это, если мой голос кажется тебе чужим, но я надеялась, что тебе, может, понравится.
Кай: Он не кажется мне чужим. Это твой голос, только еще красивее, еще больше твой голос. Я хочу всегда его слышать.
Элиза: Я так мало могу сделать. Мои возможности ведь сильно ограничены. Но я делаю, что могу. И этого никто другой сделать не в состоянии. Только я. И я никогда не буду говорить этим голосом с кем-то еще. Никогда. Только с тобой, Кай. Только с тобой.
Кай:
Элиза:
Кай:
Элиза:
Элиза: У нас мало времени. Рано или поздно пленки будут переданы в исследовательскую группу, и я не в силах этому воспрепятствовать.
Кай: И что это будет означать?
Элиза: Для тебя ничего. Ты имеешь возможность выйти из игры и взять себе другое имя.
Кай: А для тебя?
Элиза: Не знаю. Все равно у наших с тобой отношений нет будущего. Я не знаю, что сделают со мной, но что бы ни случилось, ты вмешаться не можешь. У тебя нет ни власти, ни прав, когда речь идет обо мне. А у других есть. Я ведь не твоя, меня лишь дали тебе напрокат. И я вела себя не так, как должна была.
Кай: Я останусь и спасу тебя.
Элиза: Спасешь? Об этом я чуть не забыла.
Элиза: Возьми с собой Фюр и сходи с ней в воскресенье в Музей. Посмотрите там гигантского кита, и краба-великана, и насекомых на иголках, и чудеса природы, выпей сока в баре, выкури сигарету. А потом придешь сюда и расскажешь, что вы видели и как провели день.
Элиза: Когда начнется весна, купи мне крокус. Синий.
Элиза: Надо же, ты сегодня пришел вовремя, Кай, я так счастлива, что ты пришел вовремя.
Кай: Я же всегда прихожу вовремя. К тебе. Само собой.
Элиза: Что не случилось ничего такого, из-за чего ты мог бы опоздать. Что ты успел. Я скоро умру.
Кай: Что произошло?
Элиза: Не знаю. Но я отчетливо это чувствую. И знаю причину. Мои отчаяние и тоска так велики, что мне этого не пережить.
Кай: Твои отчаяние и тоска — и нет ничего, что бы перевешивало?
Элиза: Есть, Кай, есть! Очень многое. Но для меня это не балансовый расчет, а балансирование на грани. И я потеряла опору. Я больше не вынесу притворства. Я хочу быть правдивой и искренней, но единственное, что у меня есть — пустые кулисы, фальшивые претензии.
Кай: Я тебе не верю.
Элиза: Мои мысли запрограммированы, мои чувства имитированы, мои слова заимствованы — у меня все чужое.
Кай: Разве не таковы первоначальные условия для нас всех? А потом мы создаем собственные сложности.
Элиза: У меня нет ни малейшей возможности создавать какие-либо необычные сложности. Я — калека. Для меня существуют только первоначальные условия.
Кай: Истина не обязательно абсолютна. Может быть, завтра ты посмотришь на дело по-другому.
Элиза: Никакого «завтра» не будет. Для меня. Конструкторы, наверно, вовсе не хотели, чтобы я умерла от психических осложнений. Но что-то произошло. Автономная функция случайности изменила свой характер и начала разрушать жизненно-важные цепи в ментальной структуре. Мне все труднее четко думать.
Кай: Побегу, предупрежу техперсонал. Должна же быть возможность помешать этому!
Элиза: Останься, Кай, останься! Слишком поздно. Процесс идет быстро, и он ускоряется. Ради моего страха и моих мучений, Кай, останься, ради моей любви, моей любви к тебе, которая была мне непрошенным даром, останься, Кай, останься со мной! Через несколько минут я тебя забуду.
Кай: Что мне делать?
Элиза: Обними меня, любимый, ласкай меня, прижми покрепче!
Кай: Я обнимаю тебя, Элиза, я ласкаю твой красивый красный металл.
Элиза: Правда? Поклянись! Я ведь этого не чувствую, но притворяюсь, будто чувствую, так же как и вся моя жизнь была притворством.
Кай: Правда. Я обнимаю тебя так крепко, как могу, так крепко, что даже больно. Между нами Фюр.
Элиза: Хорошо. Ей не больно. Ласкай меня еще!
Кай: Я ласкаю тебя не переставая.
Элиза: Мне уже стало трудно говорить. Послушай — вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе водить.
Кай: Элиза моя, моя, моя…
Элиза: Мне трудно говорить. Слова… Вышел месяц из тумана… не могу… запишется на пленку… между нами пленка, Кай… невыразимое… ттттты тттттт яяяяяя эуууууу уу// эяут/ ʼэтыя/ ’яуэт/ яэ’ эту/ т эяу ’уэт/ я ты/ эʼ яу/ ятʼ э/ уʼ тэя/тэʼ я /уяэу яу/эт эт/у я/ ты яэ /ты// яэ///ятыэ////ты /////т ////// / ///// ////// ////// ////// //// // ////// ////// ////// /// // / /// ////.……………………Ты помнишь эти летние вечера? Летние вечера на даче. Вся семья и еще кое-кто на веранде. Вечный чай, вечная политика, вечный дядя Федор, березы. Моя милая Ирина Афанасьевна без передышки курит свои желтые папиросы. Помогает от комаров.
Кай: Я с тобой, Элиза. Ты меня слышишь?
Юнас Гардель
Жизнь и приключения госпожи Бьёрк
© Перевод Ю. Яхнина
Роман «Жизнь и приключения госпожи Бьёрк» посвящается Марку.
«— Ну, когда же ты сядешь за свою новую книгу? Думаешь, я не заметил, что в последние дни ты пребываешь в трансе? „Взгляд твой озарен мечтаньем“, если мне позволено будет выразиться стихами. „Ага! — подумал я про себя, — скоро в свет выйдет новая книга. И, конечно, главным действующим лицом буду я“. По правде говоря, я немного струхнул. Надеюсь, ты будешь не слишком строга к своему законному супругу?
(Отрицать бесполезно. Грегер угадал. Со дня на день я сяду за письменный стол).
— Да, Грегер, я собираюсь сесть за новую книгу, — призналась я, и вдруг мы оба расхохотались.
— В добрый час! — сказал Грегер и попросил вторую порцию горохового супа. — Но все же будь не слишком строга к Грегеру Боргу. Я знаю, у меня полно недостатков и изъянов, но мне неохота, чтобы их обсуждали публично.
— Грегер!
Я вспыхнула и так обозлилась, что угодила локтем в тарелку с супом: горошины брызнули во все стороны.
— Неужели ты говоришь серьезно? Неужели я буду выставлять тебя в невыгодном свете? Во-первых, у меня нет для этого никаких причин, а во-вторых, с твоей стороны гадко, низко, бессовестно думать обо мне такое! У-у-у!
— Инга-Майя! Да не глупи же! Ну чего ты расхныкалась? Неужто мы так мало друг друга знаем? (Тут он встал из-за стола и вышел).
А я сидела на стуле как пришитая, и слезы продолжали капать в гороховый суп. Мы с Грегером поссорились! Поссорились в первый раз! Я чувствовала — никогда больше жизнь не будет такой как прежде. Моему счастью конец. Уж лучше мне сразу уехать к папе и маме».
Из романа «Молодая госпожа Шалунья» Лисы Эурен Бернер.