Она уже научилась в подобных случаях бояться злости, которая вдруг прорывалась в его голосе, и старалась не выводить его из себя. Она не требовала ответа и давала ему уснуть.

А сама до рассвета лежала без сна.

В остальном жизнь Вивиан состояла из скучноватых воскресений, когда никто не отвечал на ее телефонные звонки, потому что все, кроме нее, отправлялись на прогулку за город.

По праздникам Бёрье чаще всего уезжал и возвращался только к вечеру, а Жанет обыкновенно запиралась у себя в комнате, чтобы без помех уплетать сласти и читать свои любимые комиксы.

Вивиан шла на кухню, где купленное к воскресенью мясо все еще оттаивало на кухонном столе. Полиэтиленовый пакет был влажным и липким от крови.

Когда Бёрье вернется домой, они пообедают втроем.

Если только Бёрье уже не пообедал где-нибудь в другом месте.

Если только Бёрье вообще вернется домой.

Тогда они пообедают втроем и проведут чудесное воскресенье. Самый расчудесный воскресный вечер.

К холодильнику магнитами в форме морковок было прикреплено расписание школьных уроков Жанет. Морская свинка по прозвищу Неуклюжка спала в беличьем колесе. Свинке никогда не приходило в голову вертеться в колесе. Если Вивиан брала свинку на руки, чтобы приласкать, та пускала струю ей на платье.

Вся жизнь Вивиан была похожа на эти пыльные воскресные дни, похожа на старую мутную речушку, в которой не видно дна.

Вивиан включает радио, Вивиан выключает радио, Вивиан включает телевизор, Вивиан выключает телевизор. Бесконечные спортивные программы, передачи для иммигрантов, передачи на общественные темы и их повторы.

В хорошую погоду Вивиан протирала окна.

— Заждались мы солнышка! — говорила она, протирая их.

— Еще бы, дорогая, — отвечала она самой себе. — Так светло сразу стало. Каждая пылинка видна.

Год шел за годом, и выплачивались проценты, и в подвале оборудовали сауну, и показали фильм о графине Жюли и ее лакее, и Ингемар Стенмарк[31] выигрывал один кубок за другим, и Бёрье обзавелся очками, а Вивиан третью часть своей жизни — если не больше — спала.

Она стояла в ванной, рассматривая в зеркале свое голое тело. Жанет сидела в кухне с закадычной подружкой Силлой. Девочки спрашивали друг у друга заданные на дом английские слова.

Вивиан вдруг увидела, что с ее телом что-то случилось. Как она не заметила этого раньше?

— Ворота?

— Gate.

— Глупый?

— Silly…

Собственно говоря, перемена не была осязаемой, как мозоль или морщина, нет, наверняка она произошла уже много месяцев назад, а Вивиан не обратила внимания, хотя привыкла критически оглядывать себя, натираясь кремом после ванны. Но теперь она наконец увидела.

— Тротуар?

— Sidewalk.

— Нет, здесь написано pavement.

— Не знаю, когда мы были в Америке, все говорили…

Вивиан плотнее закрыла дверь в ванную и снова стала внимательно себя изучать. Перемена коснулась всего тела сразу. Его словно подменили. Вивиан с удивлением обнаружила перед собой не девушку, а рыхлую женщину, чьей ближайшей круглой датой будет сорок.

Жанет постучала в дверь ванной.

— Мам, а мам, у нас кончилось мороженое.

— Что делать, детка, посмотри в холодильнике.

Скоро у Жанет начнется переходный возраст, появятся груди, волосы на лобке, придут месячные.

Через восемь лет я могу стать бабушкой, подумала Вивиан и содрогнулась. Эта перспектива как бы довершала ее превращение в оборотня.

Вивиан попыталась не поддаться страху. Они с Бёрье стареют одновременно. Так и должно быть, убеждала она себя.

— Мам, я смотрела в холодильнике, нет там никакого мороженого! — с упреком кричала Жанет через дверь ванной.

Тем лучше, подумала Вивиан. Мы его вообще больше покупать не будем. Никаких пирожных, чипсов и уж тем более никаких конфет.

— Мы же через час будем обедать! — крикнула она дочери, которая удалилась, злобно пнув дверь ногой.

Но они ведь все равно счастливая семья.

А что, разве не счастливая? Они приобрели квартиру с отдельным входом. У них есть старая деревянная лодка, которую они каждую весну шлифуют и приводят в порядок. У них цветной телевизор и восточный ковер. Жанет учится уже в средней школе и требует, чтобы ей разрешали по вечерам ездить в центр города одной. Вивиан пообещала дочери двести крон, если та не начнет курить. Жанет деньги взяла и купила на них сигареты.

Скоро Жанет станет взрослой. Вивиан никогда не представляла себе, что время может мчаться так быстро.

У Бёрье по-прежнему были благодатные руки. Стоило ему прикоснуться к Вивиан, ее обдавало жаром, рядом с ним она вообще никогда не мерзла. У него были благодатные руки, и вообще они счастливая семья.

А что, разве не счастливая?

На всякий случай Вивиан на другой день купила себе спортивный костюм и стала бегать трусцой.

Она словно заклинала судьбу. В лесу над беговой дорожкой тянулась цепочка электрических лампочек, хрупкая низка бусинок — защита от грозной непроглядной тьмы.

Но если лампочки погаснут…

И это случилось.

Однажды удивительно светлым майским вечером Бёрье явился домой и движением руки смел с подоконника все горшки с цветами.

— С меня хватит! — заорал он.

— Я больше не могу! — орал он.

— Я хочу быть счастливым! — орал он.

И ушел.

Бёрье бросил ее ради другой, бросил, предоставив таскаться из грязной кухни в неубранную спальню, от постели к туалету или к холодильнику и держаться подальше от окон, чтобы соседи не увидели ее краха.

Она была далеким от жизни шизиком. И он отнял у нее все. Все принадлежало ему, а не ей.

Он дал ей свое имя. Она ему — свою жизнь.

Бёрье бросил ее, когда расцвела сирень, обволакивающая ночи своим одурящим ароматом.

Все были счастливы, птицы пели. Природа, казалось, не знает удержу и хлещет через край.

Когда Бёрье ушел, жизнь ликовала. Вивиан знает это. Ее не поддержал никто. Ведь он всегда был прав, а Вивиан оставалось одно — жить за закрытыми жалюзи.

Потому что ей уйти было некуда.

Она перестала спать. Каждую ночь читала она вечернюю молитву, каждую ночь молила Бога ниспослать ей сон, но Бог взирал на нее с гадливым презрением, предоставляя ей таскаться по комнатам без сна, завернувшись в одеяло.

Вивиан заваривала чай, варила кашу, и, стараясь держаться подальше от окон и сидеть тихо как мышь, чтобы не разбудить Жанет, ждала рассвета.

Сна ни в одном глазу, белки в красноватых прожилках. Она не понимала, что произошло. Она понимала только, что Бёрье больше не придет домой и она обречена одиноко сидеть без сна за закрытыми жалюзи.

Никто не поддержал ее, когда ночные часы тянулись слишком долго.

Как свыкнуться с тем, во что невозможно поверить, с тем, что все рухнуло раз и навсегда? Как с этим освоиться? Если тебе еще не время умирать, надо продолжать жить.

Двадцать, тридцать, сорок лет.

В каждых сутках по-прежнему двадцать четыре часа, по-прежнему приходится есть, спать, платить за квартиру, отвечать на телефонные звонки, украшать рождественскую елку.

И ты так и делаешь: механически исполняешь привычные обязанности, кропаешь рождественские стишки, читаешь вечернюю газету, вытираешь кухонный стол. Каждый день, по многу раз в день, приходится вытирать кухонный стол и вынимать из шкафа посуду.

И однако все рухнуло, и как бы ты ни старалась безупречно делать ежедневные дела, прежним ничто уже не станет.

Вивиан дошла до того, что после каждой еды сразу же мыла и вытирала посуду, словно от одного этого Бёрье мог в любую минуту открыть дверь. Как будто он только-только вернулся с работы.

Как будто ничего не случилось.

Самая страшная вина Бёрье состояла в том, что ни один клей на свете не мог заново склеить мир Вивиан.