И тут появляется мой старый приятель, торговец коврами из Машхада! Я сразу его узнал, хоть он и одет словно посол старой закалки, но и торговец он не из мелких. Изысканному облику несколько мешает только то, что через плечо у него перекинут свернутый ковер; это, как я предполагаю, так называемый финт. К большому удовольствию публики мы с ним обмениваемся любезностями по-персидски. Потом он переходит на французский.

«Помню нашу первую встречу. „Бойцы Машада“ против „Тигров“ из Нишапура. Ты меня хитростью уговорил внести некую сумму на спортивное совершенствование молодежи или что-то в этом роде».

— «Прекрасное помещение капитала. Спортивная Молодежь Покупает Больше Ковров». — «Будем надеяться. В настоящее время у меня другой девиз: Верующей Молодежи Нужен Собственный Молельный Ковер». — «Надо делать ставку на молодежь». — «Время летит как ветер по песку пустыни».

Интересно, почему нет моих детей, если уж все остальные явились сюда. Неужели с ними не связались? Что, они не предусмотрены программой? Помню, когда старшим было лет шесть-восемь, они подарили мне вышитую подушечку, которую сами изготовили. «Папе» — было вышито на канве крестиком. Интересно, куда она подевалась?

Мою жену, пока я изливал персидские любезности, сослали на диван для друзей. Она сидит и кокетничает с левым крайним. Мне придется справляться одному. Ничего, пожалуй, выдержим.

Торговец коврами разворачивает ковер. Небольшой такой коврик, 75×150 примерно, прекрасного тканья. В середине изображен бьющий по мячу футболист, обрамленный цветами, кипарисами и горами. По краю выткано знаменитое четверостишие Омара Хайяма: «Мы только пешки, тогда как судьба — игрок…»[17] и т. д. Эскиз, говорит он, был сделан в виде коллажа из картины на спортивную тему и пейзажной миниатюры. Ковер предназначен мне в подарок. Я рассыпаюсь в благодарностях.

Личная нацеленность подарка свидетельствует о заботливости дарителя и придает дару ценность, превосходящую его денежную стоимость. Личная нацеленность в данном случае совершенно очевидна. Речь идет обо мне.

Обо мне и ни о ком другом.

Если я кто-то другой, если бы я мог быть кем-то другим, если бы я с таким же успехом мог быть кем-то другим, то с таким же успехом я могу быть мертвым, а кто-то другой пусть будет кем-то другим.

Но если я жив, то неизбежно должен быть кем-то, кем угодно, и могу с тем же успехом быть кем-то другим. Следовательно, я с тем же успехом мог бы быть мертвым.

Ковер показывают крупным планом, как я вижу на мониторе. Подходящая заключительная виньетка.

«Ты прожил богатую жизнь», — говорит ведущий. Я серьезно подтверждаю это. Тем не менее представление еще не окончено. Ведущий выкатывает небольшой столик с пишущей машинкой. Я мгновенно узнаю ее. «Smith Premier № 10».

Неровный асфальт с трещинами и выбоинами, заполненными пылью, ноги прохожих, ноги сидящих, чугунные ноги, деревянные ноги, окурки и крошки и бестолковое метание муравья, органический и неорганический детрит в швах бордюрных камней — уличное кафе в полуподвале.

Наверху подают кофе с водой, бренди с водой, когда посетитель встает из-за стола, официант выливает оставшуюся воду на асфальт. Образующиеся реки текут вслепую, пока хватает воды. Потом река умирает, всасывается землей или испаряется, невидимо взмывая в горные выси.

Цель реки — самая нижняя точка на каком-то расстоянии от истока в какой-то стороне. Река не знает своей цели, не видит ее, она бессознательна, слепа, ее разум немощнее разума дождевого червя, не говоря уж о моем интеллекте там, наверху, за коньяком. Ведь я вижу ее цель, я определяю ее. Но достигнет ли река ее? Доберется ли, прежде чем иссякнут силы?

Сперва сил довольно, и жидкость стремительно бежит по артерии. Первый импульс задает направление. Подобно дождевому червю и картофелю, река способна различать верх и низ. Поворачивая вправо, поворачивая влево в зависимости от того, по какому основанию она течет, река продолжает свой путь. Но не всегда направление вверх-вниз служит достаточным руководством. Тогда река останавливается в нерешительности. Жидкость собирается в лужицу, удерживаемую поверхностным натяжением и расширяющуюся в поисках дороги. В какой стороне низ? Наконец, выбор сделан, поверхностное натяжение лопается, и река устремляется дальше. В той степени, в какой отсутствуют критерии, и причинная связь настолько сложна, что не поддается обозрению, выбор по определению происходит случайно.

Выбор не всегда бывает правильным. Одна возможность может, например, означать яму, слишком большую, чтобы заполнить ее целиком, или горку пыли, где сила реки поглощается заболоченной землей, лишая ее надежды когда-нибудь достичь цели. Я-то со своей высоты вижу, каков правильный выбор, но река слепа. Множество раз, когда надо было бы собрать все силы, чтобы выпутаться из беды, река делится на рукава. И внешние опасности, не подвластные никому, способны в любой момент продемонстрировать свою власть. Сколько их, молоденьких ручейков, бодро мчится к цели, но вдруг сверху опускается нога Официанта и раздавливает их артерии. Вот так и разлетаются капли по щебню — следствие чумы и войны, вот так над беспомощными устремлениями праха издевается высшая сила.

Мне бы ничего не стоило вмешаться. Когда река замирает в нерешительности перед развилкой двух дорог — спасительной и гибельной — и лишь песчинка определяет ее выбор, я мог бы взять бумажку, которая представляет собой счет за мой заказ, наклониться и, прорвав краем бумажки пленку жидкости, направить реку по нужному руслу. Однако мое возвышенное положение слишком возвышенно для такого дела. Я наблюдаю.

Вдобавок принципиальные последствия вмешательства были бы слишком далеко идущими. Если бы высшая сила постоянно протягивала руку помощи миру праха, куда бы делась свободная воля? Ведь никто же не выберет уничтожение и гибель, если он видит эти последствия и его к тому не принуждают. Предпосылками свободного выбора служат плохие мыслительные способности и недостаток информации. Предпосылкой ада на небесах, как и на земле, служит свободный выбор. И если бы всевидящая сила сняла бы эту ответственность, наступило бы всеобщее счастье, и каждому было бы уготовано спасение. Такие последствия можно назвать далеко идущими.

С моей точки зрения, игра, кроме того, потеряла бы увлекательность. Ведь это я определяю цель и определяю ее так, чтобы дать реке честный шанс достичь этой цели до того, как она умрет. Я очень честный человек, и я не мухлюю. Сильная река, имеющая хорошие предпосылки, может испортить свои возможности. Тому, кто попал в безвыходное, на первый взгляд, положение, на самом деле удается добраться до цели.

Поскольку я с доброжелательством отношусь даже к простейшим процессам в природе, я определил цель так, что многие, может быть, даже большинство, добираются. Они добираются, достигают своей цели, а когда доходят, их силы исчерпаны. Несколько капель той крови, что недавно пульсировала столь бодро, медленно стекают в долину исполненности, и все уже безразлично.

Эта игра с тем, что происходит во прахе, глупая игра, детская игра.

Игра ребенка.

МИНОТАВР:

Неистовость — моя суть. Никому из тех, кто увидит меня, не придется в этом сомневаться. Никому, кто увидит мою мускульную силу, мою ловкость, мой тяжелый затылок и мои острые рога. В следующем месяце я вступаю в права правления. Я ждал достаточно долго.

Достаточно долго позволял я воспитывать себя в этом лабиринте. Хоть я и нетерпелив по природе, я покорился, ибо понимаю ценность самообладания. В тех случаях, когда меня отпускали на волю, я все же увидел немало такого, что требует изменений. Что меня ошеломило и возмутило в первую очередь, так это наивная уверенность в поведении людей привилегированных и руководящих. С этой уверенностью я покончу. Они сломя голову побегут по улицам, преследуемые моими рогами. Все эти, сидящие в кафе и потягивающие узо, пока их женщины и батраки работают, быстро сгонят с себя жир, убегая от преследования моих рогов. Всякий, кто берет проценты, давая взаймы серебро или зерно, увидит собственные кишки в водосточной канаве, ибо я не отличаюсь долготерпением и чувство справедливости у меня ярко выражено. Всякий, кто, уверенно стоя на ногах, плюет на землю, будет ползать по этой земле, моля о милости. Но всякая женщина и всякий бедняк, всякий, кто не обладает уверенностью и похож на тянущийся вверх росток, найдет у меня защиту, и мое правление будет для Крита эпохой счастья и справедливости, которая никогда не изгладится из памяти.