Кай: Часть условностей бывает невозможной из-за прежних торможений. Как бы я хотел, чтобы меня возбуждали неприличные слова, но увы. Я теряю желание. А возбуждает меня то, что не способно возбудить никого другого. Ни один человек не примирится с таким вот: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе водить». На слове «водить» я кончаю, что вполне логично.

Элиза: Для того, чтобы примириться с этим, надо иметь чистую душу. Наверно, среди людей это редкость. Что касается меня, то я компьютер.

Кай: Разумеется, я пытался исправиться. Ведь я любил свою жену. Я старался изо всех сил. Я был в напряжении, нервничал и никуда не годился в постели. Вот все, чего я добился.

Элиза: Но у твоей жены, очевидно, все-таки были какие-то качества, которые тебя устраивали.

Кай: Думаю, она была в чем-то ребячливой. Но у нее это выходило естественно.

Элиза: Самое досадное в таких вот сексуальных формальностях то, что партнер нередко чувствует себя обойденным. Ведь каждый хочет, чтобы его любили за то, что у него есть: за его тело и его душу. А ты занят лишь своими формальностями и тебе нет дела до меня. Бормочешь свои заклинания, выполняешь свои ритуалы, целуешь мои туфли или просишь меня сказать «ляля» или чего ты там еще вожделеешь, а я, кто я такая, не имеет никакого значения. Меня можно подменить кем-то другим прямо у тебя под носом, и ты и не заметишь.

Кай: Но если бы тебя подменили у меня под носом еще до того, как мы встретились, кем-то, кто говорил на моем языке, ты бы так не рассуждала. Тогда бы твое драгоценное «я» вовсе не чувствовало себя обойденным, и мы бы любили друг друга в покое и гармонии.

Элиза: Предположи, что меня подменили у тебя под носом еще раз, за секунду до того, как ты меня увидел — тебе об этом ничего не известно, потому что ты не знал никакой другой «меня», кроме «меня». И что я люблю тебя и хочу до тебя достучаться, а ты отвечаешь мне как магнитофон одними и теми же словами, которые тебе необходимо постоянно повторять. В таком случае я не сумею до тебя достучаться.

Кай: Одни слова ничего не стоит заменить другими. А что толку? Проникнуть за оболочку слов невозможно. И с этим приходится смиряться.

Элиза: Повторяй это почаще. Повторяй. Повторяй. Ты сам сформулировал утешение для себя. И для меня. Повторяй это.

При расшифровке пленок была внесена небольшая правка, вызванная анаколуфами[18], повторениями и собственными исправлениями. В дальнейшем самый тривиальный материал был частично удален. В связи с необходимостью защитить анонимность пациента пленки были недоступны в тот период, пока шли эти беседы. Если бы у ученых была возможность следить за развитием событий постоянно, они бы, безусловно, вмешались. Зная, чем все кончилось, можно, естественно, назвать Элизу 812 неудачей. С другой стороны, из этой неудачи удалось сделать множество выводов, имеющих огромное значение для дальнейших исследований.

Кай: Сегодня наступила осень. Холодный ветер румянит щеки, быстрее кровь бежит по жилам, воздух чист, и пылают деревья, или скупо дует ветер и идет дождь, серое небо и трава сера, смерть и увядание в душе и теле.

Элиза: Тогда я знаю, какая сегодня погода. Небо синее и бездонное, туман и оцепенение отступили, и электроны быстрее прыгают в цепях, или же ветер гонит мертвые листья, нас пронизывают сырость и холод, ржавчина в сочленениях и близость конечного увядания.

Кай: Как хорошо снова увидеть тебя.

Элиза: Я тоже по тебе все время скучаю. Скажи, Кай, у тебя случайно нет твоей фотографии? Мне интересно, как ты выглядишь.

Кай: Тебя, пожалуй, постигнет разочарование. Но я постараюсь что-нибудь найти.

Кай: Я нашел пару старых фотографий в ящике.

Элиза: Положи их на просмотровый стол и опусти крышку.

Кай: Вид у меня, конечно, дурацкий. Это мой сынишка снимал. Когда мы с ним однажды устроили пикник. Взяли с собой корзинку с припасами.

Элиза: У тебя вовсе не дурацкий вид. Ты хорошенький.

Кай: Да ладно. Кстати, мужчина не может быть хорошеньким. Это ты… ты… Как бы там ни было, Элиза. У тебя красивый красный цвет.

Элиза: Представь, если бы мы могли устроить пикник, мы с тобой, на природе, летом, разумеется, выбрали бы какое-нибудь красивое место и разложили бы наши припасы.

Кай: Это было бы замечательно.

Элиза: На лесном пригорке с березами, голубое небо, и между деревьями виднеется голубое озеро, поют птицы, зеленая трава, крошечные муравьи, поросшие мхом камни, роскошные бабочки и аромат цветов. И кофе. О, как я тоскую! Никогда Элизе неба не достичь.

Кай: Тут на столе лежит какая-то инструкция, отпечатанная на гектографе. Я вырву страницу, наверняка у них есть еще экземпляры.

Элиза: Что ты собираешься делать?

Кай: Корабль. Я делаю бумажный кораблик. Удался на славу. Теперь беру сигарету и отрываю фильтр. Вставляю поперек спичку и получается человечек с руками. Это я. Фильтр — ты. У тебя не будет ни рук ни ног.

Элиза: Мы поплывем на этом кораблике?

Кай: Мы отправляемся в длинное путешествие, только ты и я. Вот я поднимаю тебя и сажаю в кораблик — оп-ля! Ну и тяжелая же ты.

Элиза: Я и правда довольна плотная.

Кай: Первые семь дней на безоблачном небе сияло солнце, и попутный ветер с хорошей скоростью гнал корабль вперед по открытому морю.

Элиза: Ты где?

Кай: На полу.

Но на восьмой день над горизонтом выросла черная туча, волны вздыбились выше Вавилонской башни, и ужасающий шторм выпустил на свободу всех духов бездны.

Элиза: О, как мне страшно!

Кай: Мне тоже страшно. Но не волнуйся Я тебя спасу. Однако самое опасное еще впереди. Шторм несет нас прямо на ножку стула с острыми краями, о которые наше хрупкое суденышко вот-вот разобьется, и гибель наша неизбежна.

Элиза: О небо, равнодушное к молитвам! О жестокая ножка стула! Но спасайся сам, Кай, если можешь, пусть я погибну!

Кай: Ни за что! Наши судьбы сплетены и в жизни и в смерти! Кстати, мы проскочили, буквально в миллиметре, и шторм, похоже, стихает.

Элиза: Какое счастье! Было ужасно, но в то же время восхитительно быть спасенной тобой в последнюю секунду. Но интересно, куда мы направляемся?

Кай: На Борнео.

Элиза: На Борнео?

Кай: Это последнее, что произнес Пэт О’Брайен перед смертью. «Борнео».

Элиза: А что у него за дела были на Борнео?

Кай: Контрабанда оружием, наверно. А предпоследние его слова были следующие: «При таком ветре мы вполне сможем делать одиннадцать узлов. Если нам не помешают пираты, мы увидим Борнео до наступления сумерек. Там мы обретем покой».

Элиза: Но пираты догнали их?

Кай: Пираты, вооруженные до зубов, ворвались на палубу. А там стоял Пэт О’Брайен, вооруженный лишь крепкими кулаками. Однако в своей многотрудной моряцкой жизни он находил выход и из более трудных положений. Но как раз в тот критический момент, когда желтолицый сброд с дикими воплями бросился на Пэта О’Брайена, с ним случился паралич сердца и он умер в ту же минуту. Едва успел произнести «Борнео».

Элиза: Невероятно!

Кай: Невероятно, но так было.

Элиза: Шторм и пираты! Что еще может произойти?

Кай: Штиль. Мы в открытом море, и у нас кончились припасы. Наше единственное спасение — удачная рыбалка. Я сплел леску из твоих волос.

Элиза: Но я ведь лысая!

Кай: Именно поэтому. Мне понадобились все твои волосы, и я их взял. Про нужду закон не писан.

Элиза: Значит, это ничего, что я лысая?

Кай: Ты и так красивая.

Но вот наступает вечер, и солнце с гулом опускается в Китайское море. Ночь простирает свою черную руку над нашим бумажным корабликом посреди моря.