— Но твои друзья детства — люди, с которыми ты выросла. То, как ты о них рассказывала мне…похоже, что вы были очень близки.

— Были, — сказала я, мой голос звучал ровно. — Они связались с Мами, после того, как я перестала им писать, но я сказала, что у меня нет настроения с ними говорить. Они теперь наверное ненавидят меня.

— Мне кажется они бы всё поняли, почему ты не связывалась с ними весь прошлый год. Это было ужасное время для тебя. Невозможно осознать гибель родителей, не пережив это самомму. Ты никогда не сможешь пережить это до конца. Но сейчас тебе лучше. Ты живешь дальше.

— Сомнительно, так как я болтаюсь с кучкой нежети.

Я кинула на него быстрый взгляд. Я не хотела, чтобы это звучало, как пощечина. Но увидев его кривоватую улыбку, я поняла, что он не обиделся.

— Ладно, ты находишься между двумя мирами. Но ты говорила, что никогда полностью не вписывалась ни в одно место. Как ты тогда сказала? Ты не совсем американка, но и не француженка.

— Но это не значит, что ты должна просто выкинуть все те отношения, что у тебя были в Америке. Они часть твоего прошлого, Кейт. Мы все нуждаемся в прошло — оно ведет нас в настоящее. Ты не можешь жить одномоментно: здесь и сейчас.

— А почему нет? — огрызнулась я, сама удивившись резкости своего голоса. — Разве тебе неизвестно, что у прошлого есть для меня, Винсент?

— Смерть, Кейт. — Голос его смягчился. — Как и в моем прошлом.

— Винсент, все мои воспоминания строятся вокруг моей семьи. Мои родители. После того, как я покинула Бруклин, каждый раз, заговаривая со своими друзьями, эти разговоры тут же тащили меня в мою прежнюю жизнь. Всё, что они мне говорили, напоминало о доме. И от этого становиться так невыносимо больно, ты даже не представляешь.

Мои глаза скользили по его лицу, когда я вспомнила, что его родители и невеста были убиты у него на глазах. Но он не выглядел разозленным. Он выглядел заботливым и переживающим за меня больше, чем когда-либо.

— Ладно, ты можешь себе это представить, — согласилась я. — Но, Винсент, я же не садистка. Причинять себе постоянно боль — это не то, отчего я буду счастливой, здоровой и нормальной. Я не могу соприкасаться с этим. Это слишком больно.

Винсент посмотрел на свои руки, взвешивая свои слова, прежде чем он вновь посмотрел на меня. Не говоря ни слова, он провел пальцем по моему подбородку, словно рисовал рельеф моего лица. Я протянула руку и схватила его за кисть, притянув её к своим коленям и удерживая её обеими руками, чтобы чувствовать себя уютнее.

— Я понимаю, Кейт. Поверь мне, понимаю. Но я просто хочу, чтобы у тебя было что-то своё. Когда я умер в первый раз, об этом было написанно в газетах. Все узнали о моей смерти. У меня не было никаких шансов вернуться обратно — к людям, которых я любил. И мне не хватало их. Годами, я практически преследовал отца Эллен и её сестру, желая убедиться, что у них всё хорошо. Я даже не мог им показаться на глаза, но я следил за ними.

— Я анонимно оставил цветы, когда отец Эллен почил. А после того, как Бриджитта, сестра Эллен, умерла, рожая своего сына, я наблюдал и за ним. Сейчас он с семьей живет на юге Франции. Я видел их. Его дочь похожа на свою бабушку. И как бы это не странно звучит, зная, что они живут, позволяет мне твердо стоять на земле. Моё прошлое позволяет мне твердо стоять на земле.

— Но я бы отдал всё, что угодно лишь бы иметь возможность поддерживать общение с Бриджиттой и её отцом, и с другими людьми из моего прошлого — не важно, какую боль причиняли бы мне воспоминания. У меня просто не было выбора. А у тебя он есть. Возможно это будет не просто, но я надеюсь, что когда-нибудь ты передумаешь. Я хочу сказать, что общение с друзьями, все еще причиняет боль, но…оно же может сделать тебя счастливее.

Боль внутри меня была готова взорваться, лопнуть как пузырь, и вот наконец, это произошло.

— Я счастлива, Винсент, — процедила я сквозь зубы.

Он посмотрел на меня, скептически подняв бровь. Понимая, как бы нелепо это всё не прозвучало, я поджала губы, а потом расхохоталась. Я подалась вперед, в объятья Винсента, любя его в этот момент еще больше, чем когда-либо. Он заботился обо мне. Он хотел, чтобы у меня был не только он. Он хотел, чтобы я была счастлива…сама по себе.

Занавес поднялся, но мы не шелохнулись. Мы провели всё оставшиеся время спектакля целуясь и смеясь, поглядывали на балет и снова целовались.

Этим вечером я вернулась домой и вынула свой ноут из ящика стола и включила его. Я отправила по электронке сообщение Шарлотте и еще трем своим старым друзьям.

Это Кейт, написала я. Простите меня, что не связывалась с вами. Я правда всех вас люблю. Но мне всё еще очень больно вспоминать о своем прошлом, и хотя вы этого не хотите, но так или иначе напоминаете мне о нем.

Я смахнула слезу и написала последнее предложение, а потом нажала «отправить».

Пожалуйста, ждите меня.

На следующей неделе Винсент был слишком занят своим проектом, чтобы иметь возможность проводить со мной много времени. Прежде, редкий день, когда мы не виделись, мы созванивались по вечерам, чтобы наверстать упущенное и он подробно рассказывал как провел свой день. Но в последнее время он начал упускать кое-какие моменты.

Теперь, когда мы говорили, я не чувствовала, что все так плохо. И зная, что он попросил у меня благословения — не совсем прямым текстом — я чувствовала, что больше его поддерживаю. Но всё же я переживала. Потому что, чем бы это ни было, это негативно на нем сказывалось. Его кожа обычно оливкового цвета стала темнее, и появились круги под глазами. Он был настолько усталым и озабоченным, даже когда он был рядом со мной, что сразу же ощущалось, что он не полностью со мной.

В то же время, я не могла пожаловаться, что он относился ко мне с меньшей нежностью. Скорее наоборот. Как будто он старался, возместить свое отсутсвие.

— Винсент, ты выглядишь просто чудовищно, — наконец, сказала я как-то в одно утро.

— Должно стать хуже, прежде чем всё станет лучше, — всё что он мне ответил.

После полутора недель наблюдений за ним, как он буквально таял на моих глазах, я уже дошла до точки кипения. Я не хотела давить на Винсента, чтобы выудить больше информации…ему и так приходилось нелегко. А Жюль с Гаспаром очевидно не собирались делиться своими знаниями. Но это не означало, что я не могу спросить у Виолетты.

С тех пор, как я сводила Виолетту на Хичкока, мы еще несколько раз выбирались в кино и всякий раз по её инициативе. Спустя пару дней, после нашего киносвидания, я получила букет голубых и розовых цветов и копию Парижского путеводителя с запиской, в которой сообщалось, что мне нужно взглянуть на страницу тридцать семь.

На странице тридцать семь был список фильмов. Я выудила свой словарик по цветам из сумки.

Голубой цветок был аконит, что означало «опасность», а крошечные розоватые цветы герани мускатного ореха: Жду встречи.

Опасность…встреча?

Я вновь взглянула на список фильмов и увидела, в середине страницы, Опасные Связи. Должно быть, это впервые в истории, когда «Язык цветов» был использован для зашифровки названия фильма, подумала я, смеясь про себя, набирая телефонный номер на сотовом.

Виолетта смеялась на протяжении всего фильма, подмечая, что костюмы и манеры были вовсе не такими, чем вызывала гнев киноманов, сидевших вокруг нас. После, я попыталась убедить её, что не очень-то красиво говорить громко в кинозале (На что она мне сначала ответила: Но это же развлечение для всех, мы же не в опере), она ограничила себя усмешками и покачиванием головой над особенно раздражающими сценами. Когда я описала последствия действия отрицательных персонажей, Виолетта рассмеялась и сказала,

— Прекрасный пример политики королевского двора!

Через несколько дней я получила букет из медвежьей стопы (рыцарь), люцерн (жизнь) и асфодель (мои сожаления последуют за вами до самой смерти) заняли у меня целых полчаса разглядывания списка фильмов и значения цветов. Когда я, наконец-то, сообразила, что Виолетта использует слово «рыцарь» в качестве каламбура, у меня отвисла челюсть, от мысли, что древняя ревенент выбрала «Ночь живых мертвецов», самый известный фильм о зомби.