Другая опасность исходила от протестантизма. Давно прошло то время, когда было можно полностью искоренить его: поднявшаяся волна поглотила значительную часть Северной Европы. Папе оставалось только сосредоточить свои усилия на ограничении наносимого протестантством ущерба. Чем больше он размышлял над тем, как сдержать стихию, тем более убеждался, что назрела необходимость в созыве Вселенского собора, причем на нем должна была бы присутствовать сильная группировка лютеран. Возражения зазвучали с обеих сторон (очевидно, избежать их никак не удалось бы). Кардиналы полагали, что реформы — в чем бы они ни заключались — приведут к тому, что им придется менять удобный для них стиль жизни. Император, опасаясь, что предполагаемый собор может занять столь жесткую позицию в отношении доктрины, что заключить компромисс с его подданными-протестантами не удастся, выразил желание, чтобы собор отказался от обсуждения каких бы то ни было теологических вопросов и сосредоточился на конкретных мерах реформирования. Лютеране потребовали созыва всех христиан без каких бы то ни было ограничений и решительно отказались участвовать в каком бы то ни было собрании на итальянской земле под руководством папы. Что до короля Франции, он только радовался, видя Карла втянутым в религиозные проблемы, и не хотел их разрешения. Но Павел настаивал. Тем временем он созвал специальную комиссию, которой приказал доложить обо всех язвах, поразивших церковь, и рекомендовать меры для их исцеления. Комиссия состояла из кардиналов, специально принятых в Священную коллегию для выполнения задания: среди них был известный своим благочестием английский гуманист Реджинальд Поул, кузен Генриха VIII, и Джанпьетро Карафа (будущий Павел IV) — пожилой неаполитанец, служивший папским нунцием в Англии и впоследствии основавший орден театинцев[239]. Члены комиссии представили свой доклад в марте 1537 года. Один из ведущих историков церкви[240]охарактеризовал его единственным словом — динамит. В нем перечислялись злоупотребления нынешних времен: продажа индульгенций и церковных бенефициев, синекур, создание огромного количества епископств и бесчисленного множества других должностей, — и ответственность за все это возлагалась непосредственно на папство. Результатом всего этого стала протестантская Реформация, что неудивительно: если бы церковь содержала дом свой в порядке, Реформация бы не возникла. Напуганная курия (ее члены нарочно не явились на комиссию) сделала все, чтобы положить доклад под сукно. Но копия текста пошла по рукам, и в скором времени среди лютеран начал циркулировать его перевод на немецкий язык.

В итоге необходимость реформ — глубоких и серьезных — окончательно назрела, и папа Павел сделал все от него зависевшее, чтобы поддержать это начинание. Он оказал горячий прием молодому Филиипо Нери, в задачу которого входило обойти пользовавшиеся дурной славой постоялые дворы и публичные дома «на дне» Рима. Через несколько лет он приветствовал с не меньшим энтузиазмом другого человека, куда более старшего, — Игнатия Лойолу, баска, прибывшего из Испании с полудюжиной разделявших его образ мыслей товарищей, объединившихся в то, что они именовали Обществом Иисуса. В 1540 году папа издал буллу, в которой официально выражал поддержку обществу, чей орден не имел ни специальной одежды, ни штаб-квартиры в определенном месте и не проводил совместных молебствий, его членов связывали лишь две вещи: строгая дисциплина и безусловное повиновение. История этого ордена пестрит разнообразными событиями, но что касается контрреформации, то они оказались в первых рядах ее сторонников.

Наконец папа добился желаемого: 13 декабря 1545 года в Триденте открылся столь долго откладывавшийся собор (Карл порекомендовал этот город, поскольку он был расположен в безопасном месте — на территории империи). Начало имело сомнительный характер: на первые заседания пришли всего-навсего один кардинал, четыре архиепископа и тридцать один епископ. Но постепенно ему было суждено набрать силу, и он продолжался в течение восемнадцати лет. Если говорить о составе участников, то итальянцы оказались в подавляющем большинстве: даже в дни наибольшего количества присутствующих (более 270 епископов) немцев являлось не более тринадцати человек. Но важнейшим стал тот факт, что, несмотря на все противостояние собору, он все-таки прошел. Более того, присутствовавшие явили готовность нанести поражение императору и бесстрашно дебатировать старинные вопросы вероучения: оправдание верой, пресуществление, чистилище и многие другие.

Собор добился лишь частичного успеха — да иначе и быть не могло. Когда его наконец распустили, протестанты, которые (что понятно) видели в нем немногим более чем представление театра марионеток, управляемых римлянами, естественно, остались недовольны. И чем могли они удовольствоваться? Даже с точки зрения католиков, реформы носили менее радикальный и всесторонний характер, чем многие надеялись. Ни слова не прозвучало, к примеру, о реформе папства — а она была нужнее всех прочих. В основном из-за ничуть не уменьшившейся обоюдной враждебности императора и короля Франции (в 1547 году Франциска сменил на престоле Генрих II) заседания проходили с перерывами, а французы подчас отсутствовали на них вовсе. Собор не приблизился к идеалу экуменического собора, где восстановилось бы согласие, а именно на это столь долго надеялись и об этом столь долго молились все христиане Запада. Это был просто конфессиональный собор сторонников контрреформации, имевший целью возвращение Европы в лоно католичества — и если потребуется, с применением силы оружия. Результаты оказались слишком очевидны: не менее восьми гражданских войн против гугенотов, пережитых Францией (более 3000 гугенотов было перебито в ходе Варфоломеевской ночи в Париже в 1572 году); война между Испанией и Нидерландами, продолжавшаяся более восьмидесяти лет; наконец, кошмарная Тридцатилетняя война (1618-1648), опустошившая земли Северной Европы.

И тем не менее собор создал прочную основу для обновления учения и духовной жизни церкви; она стала куда крепче, чем прежде, сосредоточив свои силы. Лишь благодаря Тридентскому собору распространение протестантизма наконец остановилось. Что же до самого факта его проведения, то здесь заслуга всецело принадлежит папе Павлу III с его прозорливостью и настойчивостью.

Если бы смерть унесла папу Павла в конце 1545 года, он, вероятно, умер бы счастливым человеком. К несчастью для него, это случилось еще через четыре года, и за это время он пережил личную трагедию. В сентябре 1547 года жители Пьяченцы подняли восстание против его сына Пьерлуиджи и убили его. Затем, желая избежать мести со стороны папы, они обратились к императору с просьбой принять их под его покровительство, и Карл даровал его. Очевидно, поскольку Пьяченца перешла под защиту последнего, она фактически оказывалась под его властью; сумей он воспользоваться открывшимися возможностями, он вскоре получил бы и Парму. Павел расценил случившееся как злоупотребление его доверием. Повинуясь первому побуждению, охваченный гневом, он восстановил власть Святого престола над Пармой — и тут же убедился, что сын Пьерлуиджи Оттавио отказался вернуть ее и что другой его внук, им самим назначенный кардиналом, принял сторону Оттавио. Последний находился вне его юрисдикции, кардиналу же повезло меньше. Когда он явился на зов папы, тот сорвал кардинальскую шапку с его головы и швырнул наземь. Но папе к тому времени шел восемьдесят второй год, и он не вынес столь сильных переживаний. Через несколько часов он скончался.

Поскольку Павел III умер в середине ноября, конклав для избрания его преемника собрался зимой. Несмотря на все трудности, которые пришлось претерпеть присутствовавшим, он продолжался почти три месяца. В XV веке конклавы посещались лишь теми членами Священной коллегии, кто входил в курию и, следовательно, жил в Риме; к XVI веку кардиналов начали созывать со всей Европы, что, однако, не означало, что товарищи дожидались их. В 1548 году поначалу в качестве главного претендента выступал англичанин Реджинальд Поул: в первом раунде он набрал двадцать пять голосов, тогда как для избрания требовалось двадцать восемь. Будь Поул готов к тому, чтобы лоббировать свои интересы, ему, возможно, удалось бы выиграть, но он повел себя по-иному. Поул не сделал ничего, чтобы убедить ксенофобов-итальянцев, по-прежнему считавших, что престол непременно должен занять кто-нибудь из них, и конклав по-прежнему пребывал в нерешительности, когда прибыли кардиналы-французы. Одна мысль о том, что папой может стать англичанин, привела их в ужас; они обвинили Поула в ереси и сумели отвратить от него нескольких его сторонников. Главный сторонник Поула, внук прежнего папы, кардинал Алессандро Фарнезе, предложил грандиозный ход в духе Макиавелли — провести проверку количества набранных голосов глухой ночью, когда большинство кардиналов уснет или перепьется и будет не слишком интересоваться происходящим. Но Поул опять-таки не согласился действовать подобным образом. Если, заявил он, ему суждено войти в Ватикан, он войдет через отворенные двери, а не как тать в ночи.