«Серениссима» умерла: Наполеон положил конец ее существованию в мае 1797 года. На площади Святого Марка воздвигли «Древо свободы», увенчанное символическим алым фригийским колпаком, являвшим собой лишь слабое напоминание о corno — головном уборе дожа. Сам corno, а также другие символы власти дожа и Золотая книга, куда вписывали имена представителей всех знатных фамилий республики, были публично сожжены близ него. Но Наполеон удерживал Венецию всего пять месяцев; в октябре, согласно договору в Кампо-Формио, он передал ее Австрии. Вследствие этого конклав проводился при содействии австрийцев, и император Франц даже предложил оплатить связанные с ним расходы.

В качестве места встречи кардиналы выбрали монастырь Сан-Джорджо-Маджоре, расположенный на острове, и именно там в ноябре 1799 года открылся конклав. С самого начала все понимали, что задача предстоит нелегкая. Австрии более всего хотелось видеть на престоле папу, который поддержит монархическую контрреволюцию и не станет мешать планам — все более и более амбициозным — по укреплению ее позиций на территории Северной Италии; в особенности она жаждала закрепить свою власть над легациями — Равенной, Болоньей и Феррарой, которые папе Пию VI пришлось уступить Наполеону в Толентино. Члены Священной коллегии не разделяли революционных убеждений, но в отношении Легаций у большинства кардиналов имелось куда более решительное мнение, поскольку они считали эти земли неотъемлемой частью территорий Папской области. Лишь спустя четырнадцать недель из тупиковой ситуации нашелся выход: папой стал Барнаба Кьярамонти, епископ Имолы, принявший имя Пия VII (1800-1823).

Император Франц остался, мягко говоря, недоволен. Новый папа отличался добротой, деликатностью в обращении и подлинным благочестием, однако о нем было известно, что в 1797 году он, произнося проповедь на Рождество, приветствовал демократию (в революционном смысле) как христианскую добродетель; более того, поскольку он являлся уроженцем Папской области, от него вряд ли стоило ожидать, что он одобрит аннексию легаций австрийцами. Император с неохотой пригласил его в Вену для переговоров; папа отклонил его предложение, и император совершил в чем-то вздорный поступок — не дозволил ему использовать собор Сан-Марко для коронации. Вследствие этого церемонию пришлось проводить на Сан-Джорджо, маленьком островке, где не хватило места для шествия торжественной процессии. А вскоре неудовольствие императора проявилось еще более зловещим образом: опасаясь демонстраций в поддержку папы в легациях, Франц приказал Пию возвращаться в Рим морем. Судно, предоставленное в распоряжение папы, оказалось совершенно неприспособленным для морских путешествий, готовить пищу на нем было негде; путешествие превратилось в настоящий кошмар, продолжавшийся двенадцать дней.

Когда папа наконец достиг Рима в июле 1800 года, он обнаружил, что политическая ситуация вновь изменилась. Наполеон Бонапарт, ныне первый консул и фактически правитель Франции, разгромил австрийцев в битве при Маренго и вновь стал хозяином Северной Италии. Ожидала ли Пия судьба его предшественника — низложение и изгнание? Это казалось в высшей степени вероятным. Однако Наполеон, куда более умный, нежели члены Директории, понимал, что народ Франции утомлен и измучен эксцессами и крайностями революции, что наступила реакция и что люди желают возвратиться к старой вере. Одним из первых предпринятых им по достижении верховной власти шагов стало распоряжение провести торжественные похороны Пия VI со всеми подобающими покойному почестями (тело Пия, до сих пор не погребенное, находилось в Балансе)[289]. 5 июня 1800 года он обратился к клирикам Милана:

Итак, первое сообщение, полученное Пием VII от Наполеона, оказалось куда более дружественным, нежели ожидал папа. Его уведомляли, что первый консул приветствует предложения по поводу заключения нового конкордата; более того, в послании прозвучал намек, что при благоприятном развитии событий папство сможет возвратить по крайней мере часть того, что оно утратило. Но последовавшие переговоры оказались долгими и трудными. Одной из наиболее тяжелых проблем стало назначение епископов. На тот момент во Франции существовало две группы священства, каждая со своей иерархией: одна — дореволюционная, другая — созданная согласно Гражданской конституции. В каждой имелись свои епископы, и примирить их между собой не представлялось возможным. Наполеон решил освободить от должностей многих из них и назначить новых самостоятельно, без консультации с папой; решение это повергло Священную коллегию в ужас. Другая проблема касалась целибата. Во время революции священники получили позволение жениться (более того, их побуждали к этому), и многие вступили в брак. Дополнительная сложность оказалась связана с персоной Талейрана, теперь ставшего министром иностранных дел Франции: бывший епископ Отенский, он женился на англичанке[290] — протестантке до мозга костей. Талейран по вполне понятным причинам решительно выступал за то, чтобы женатых священников оставили в покое и не принимали против них никаких мер.

Однако трудности оказались связаны не только с французской стороной. Для многих кардиналов Наполеон по-прежнему был олицетворением революции — той самой, что преследовала церковь, отобрала ее имущество, погубила множество священников, похитила папу римского и отняла у церкви светскую власть — в том числе возможность учить, лечить, помогать бедным. Пусть Наполеон мечет громы и молнии, думали они; пусть он угрожает расколом вроде того, что пережила Англия, или даже сделается кальвинистом и увлечет за собой Европу, но даже эти ужасы предпочтительнее сделки с Антихристом! В мае 1801 года переговоры едва не прервались, и французские войска во Флоренции начали готовиться к маршу на Рим. Лишь срочный приезд из Парижа в Рим кардинала Консальви, канцлера Папской области, спас ситуацию — и 15 июля стороны наконец подписали долгожданный конкордат. Но даже это не положило конец трудностям: ратификация договора едва закончилась и необходимые разработки законодательства еще продолжались, когда Наполеон в одностороннем порядке опубликовал свои семьдесят две «Органические статьи», еще более усилив хватку государства и дополнительно ограничив возможности вмешательства папы. Легации оставались в руках французов; то же касалось Авиньона и Венессена, церковь не получала назад ничего из своей прежней собственности. Стороны по-прежнему вели спор между собой, когда в мае 1804 года Наполеон провозгласил сам себя императором Франции. Вскоре после этого папа получил приглашение в Париж на коронацию.

Папа оказался в затруднительном положении. Европейские монархи, узнав о конкордате, пережили шок: они расценили случившееся как акт капитуляции. Если теперь папа отправится на коронацию этого корсиканского авантюриста, не говоря уже о том, что сам проведет ее, то репутация папства еще больше ослабеет. А император Франц, защищавший церковь в годы революции, как он отреагирует, увидев, как папа возлагает корону на голову его соперника — выскочки, безродного и невоспитанного? И в то же время папа понимал, что не может отвергнуть приглашение. Сказав себе, что по крайней мере само получение короны Наполеоном из его рук поднимет его престиж, он отправился через Альпы в сопровождении шести кардиналов.

По прибытии в Париж он обнаружил неожиданно открывшуюся возможность показать свою власть. Жозефина призналась ему, что они с Наполеоном до сих пор не обвенчаны, и папа наотрез отказался присутствовать на коронации, пока они не заключат церковный брак. Кардинал Феш, дядя Наполеона, совершил обряд — тайно, без свидетелей, и, к великому неудовольствию жениха, — накануне коронации. Но император отомстил папе. В день торжества 2 декабря 1804 года в соборе Парижской Богоматери он вначале заставил папу ждать целый час, а затем возложил обе короны сам, вначале на себя, а потом на Жозефину. Пию разрешили благословить короны, но этим дело и кончилось: в остальном он оказался низведен до роли простого зрителя. На великой картине Жака Луи Давида, посвященной описываемому событию, неудовольствие явно заметно на его лице.