— Рассказывать — то особенно нечего, — вздохнул Юрий. — Прокололся Боря с дешевой Аллочкой капитально.

— Так уж дешевой? — возразила я.

— Внешне баба она шикарная, не спорю, но с такими прибабахами!.. Он познакомился с ней в обычном кабаке, где его не должно было быть, не тот разряд. Лаврентьича тянет иной раз пошалить, покуражиться, башлями на миру посорить.

— Так никому человеческое не чуждо, — поддакнула я, подумав о бомжихе, которой хотелось праздника. — Всем иногда нужно разбушлатиться.

— О, какие мы словечки знаем, — усмехнулся лысый Юрик. — Короче, увидел Крымов эту оторву, взял ее за шкирку, кинул в тачку и увез в загородный отель.

— Как? — Мне вспомнилась холодная и гордая Алла. — И она согласилась?

— А кому там было возражать? — хохотнул палач. — Алка давно сидит на кокаине, сама себя не помнит, психика в стадии полураспада. То хохочет, заливается, искрит, как неисправная электропроводка, то валится в депрессию. Бориса именно ее непредсказуемость и привлекла, он от нее спятил. Говорит мне: «Не могу без Аллочки, слаще бабы не встречал! Езжай к Наташке, выгоняй ее, подаю на развод!»

— Так он был женат? — поразилась я.

— Ну а почему нет? Не мальчик, пятьдесят шесть лет…

— А вы у него вместо золотой рыбки на посылках?

— А я у него в долгу, — дернулся Юрий. — Ты замечаешь, фрекен, что задаешь слишком много вопросов? Снова лезешь не в свое дело?!

Я прикусила язык, а моя погибель наполнила стаканы. Но больше задавать вопросы мне не пришлось. Лжедворник завелся и уже не мог остановиться. Он поведал о том, что Кирилл все три года совместной жизни Крымовых был для Аллы идеей фикс: через подставных лиц она покупала его картины, многократно пыталась сбежать, закатывала истерики, играла с мужем в молчанку. Однажды в Вене чуть не выбросилась из окна гостиничного номера, расположенного на пятом этаже. А две недели назад словно одумалась, присмирела, сникла, вела себя тише воды, ниже травы, чем и вымолила у супруга разрешение повидаться с матерью, съездить в родной поселок Линево неподалеку от Новосибирска. Борис Лаврентьевич снарядил с супругой трех бодигардов, по — русски говоря — телохранителей. Кажется, мимо них комар бы незамеченным не пролетел. Алла не подавала поводов для подозрений: все дни провела в родительском доме, не общалась ни с кем, кроме родственников и школьных подруг, никуда дальше солярия не ходила. Но умудрилась как — то опосредованно выйти на галерею Краснова, передала тому задаток за устройство вернисажа Золотарева, пообещала солидную сумму. Жена олигарха до конца не была уверена, что ей удастся встретиться с возлюбленным, но к бегству подготовилась основательно: втайне от Крымова открыла валютный счет в банке, обзавелась пластиковыми карточками, авиабилетами в Прагу с открытой датой.

— Почему именно в Прагу? — спросила я.

— Откуда мне знать? — безразлично пожал плечами Юрий. — Говорю же, Алку хрен поймешь, шизофреники — народ мутный. Хотя мне тоже Прага нравится: там почти все знают русский язык, жизнь дешевле, чем в Москве. — Палач отхлебнул самогона и скривился. — Охранники скурвились. Если бы Маркел не увлекся коксом и не уснул в этом драном Линеве, черта с два она улизнула бы в кислотный дом!

— Какой кислотный дом? — не поняла я.

— Все тебе объясняй!.. — досадливо сглотнул палач. — Его еще домом Ярцевых у вас называют, хотя эти самые Ярцевы давным — давно свалили в Штаты… Прикинь, в чем главная засада: мы всех моментом вычислили — и твоего Сашку, и Алку. Весь город на уши поставили. А какой — то занюханный малевальщик сквозь землю провалился!

— Не такой уж он занюханный… — для чего — то заступилась я за художника. — Кирилл — талантливый человек.

— Талантливый? Людям жизнь отравлять! — разгорячился мой мнимый дворник. — Думаешь, чем сейчас Крымовы занимаются?

— В Швейцарии на горных лыжах катаются, — с гордостью за свою осведомленность ответила я.

— Как бы не так! Боря жену в неврологическую клинику запихнул, а с нас обещал шкуру спустить, если мы Золотарева не устраним. — Палач допил последние капли из своего стакана. — И ведь спустит, с него станется!

— Сочувствую, — фальшивым голосом заверила его я.

— Я тебе тоже сочувствую, фрекен, — кивнул Юрий. — Ты тут вообще ни при чем, без вины виноватая.

— Знаете, Юрий, мне кажется, все влюбленные оказываются в положении крайних, без вины виноватых… — решила я разжалобить своего палача.

— Кончай базарить! Кончай давить на жалость! — Ненавистный собеседник яростно стукнул пустым стаканом по столу и сморщился так, что его правильная физиономия стала безобразной. — Что бы ты понимала?! Заладила: любовь, любовь!..

— Давно молчу. — Я посмотрела в глаза убийцы с предельной отвагой. Подумала, что зря не закончила записку, которую начала писать в подвале. Никогда не знаешь, что тебя ждет дальше… Так и уйду, ни с кем не попрощавшись…

В консервной банке дотлевал свечной огарок — фитиль чадил, плавал в растопленном стеарине. Я не нашла лучшего занятия, чем смаковать остатки самогона, будто это было отменное божоле с Лазурного берега Франции. Еще вдумчиво, медленно пережевывала корочку черного хлеба: последнюю свою закуску.

Надо отдать должное: Юрий выждал, пока я допью и доем, и только потом скомандовал:

— Пора, Юленция. Пошли!

— Куда? — дрогнувшим голосом спросила я.

— Вперед и с песней. Тебе же нравится петь!

Даже Илона Карловна не выражалась столь беспрекословно и пессимистично, хотя она была моей непосредственной начальницей… Наверное, мой палач ощущал себя властелином мира… Он натянул на голову шапочку и разительно переменился: снова стал дворником и забулдыгой, как метко определила этот тип баба Глаша. Я поднялась, ежась от озноба. Неожиданно рассвирепевший Юрий схватил меня за воротник шубы и поволок прочь из сарая. Я не вырывалась и не брыкалась… Только когда мы приблизились к туалетной будке, запищала, прижимая пальцами очки к переносице:

— Мне туда не нужно! Я не хочу! — Мне показалось, что маньяк намеревается замочить меня в сортире: стукнуть чем — нибудь тяжелым и столкнуть в дырку. О, такой зловонной казни я бы даже ему не пожелала!..

— Заткнись! — Он протащил меня мимо будки по запорошенным первым снегом огородным грядкам. Сапоги в них увязали по щиколотку. Довел до невысокого обрыва над Обью, спросил: — Плавать умеешь?

— Н-немного… совсем плохо… по — собачьи… — Инстинкт самосохранения подсказал мне, что лучше врать.

— Вот и отлично, — обрадовался Юрий. — Потонешь быстро и безболезненно. Ступай кормить рыбок! — С этим издевательским напутствием он столкнул меня в реку с такой силой, что мое тело в скафандре из нерпы пролетело метров десять и, врезавшись в воду, по инерции пошло вниз.

На самом деле я люблю водную стихию — в ванне, в озере, в море — и плаваю вполне прилично. Но какой же безумец станет купаться в реке поздней осенью, почти зимой, да еще в верхней одежде?! Уважающие себя люди и летом не заходят в грязную Обь, боятся заразиться серозным менингитом…

Придонное течение оказалось стремительным, как ураган: оно волокло меня, закручивало в своей утробе, затыкало нос, рот, уши. Естественно, первым делом с меня сорвало новые очки от Сальваторе Феррагамо, за которые я так и не успела рассчитаться с Алиной Гладковой… Хуже того, что за считаные секунды я наглоталась серозной воды, а вырваться из ее агрессивного потока не удавалось — я мчалась и мчалась вперед, как подводная лодка на боевое задание. И тогда я поняла, что надо смириться: крепко зажмурила глаза, затаила дыхание и вытянула руки вдоль туловища…

Внезапно мои сапоги зацепились за что — то твердое, жесткое, похожее на металлическую арматурину. Я инстинктивно уцепилась за нее руками и ногами и вскарабкалась на верхушку выступа, использовав железяку как точку опоры, потом напружинилась, собрала силы, оттолкнулась и… вынырнула на поверхность под углом сорок пять градусов!.. Отфыркиваясь и энергично молотя конечностями, я выплюнула воду и с жадностью глотнула спасительного воздуха. Сама возможность дышать и держаться на плаву, а не бороздить дно, рискуя потонуть, показалась невероятным везением, наполнила меня безудержным оптимизмом и сумасшедшей радостью. Бурное течение из погубителя и заклятого врага превратилось в моего союзника: я попала в струю, и она напористо волокла меня вперед.