Достопочтенный Джемс Мэвор Морелл – христианский социалист, священник англиканской церкви и активный член гильдии святого Матвея и христианского социалистического союза. Человек лет сорока, крепкого сложения и красивой внешности, бодрый, жизнерадостный, пользующийся всеобщей любовью, он подкупает своей неистощимой энергией, приятными, мягкими, предупредительными манерами, сильным, проникновенным голосом в сочетании с отчетливой дикцией опытного оратора и богатой экспрессией, которой он пользуется с великим мастерством. Это первоклассный священник, который может сказать что угодно кому угодно, который умеет поучать людей, не восстанавливая их против себя, умеет держать их в повиновении, не унижая их, и в случае надобности позволяет себе вмешиваться в их дела, не проявляя при этом никакой навязчивости. Заложенный в нем запас энтузиазма и доброжелательных чувств не иссякает ни на миг. Тем не менее он хорошо ест и спит, что позволяет ему с честью одерживать победу в повседневной борьбе между затратой сил и их восстановлением. Вместе с тем это большой ребенок, которому прощают, что он хвастается своей силой и бессознательно доволен собой. У него здоровый цвет лица, хороший лоб, как бы обрубленные брови, светлые живые глаза, решительный рот, очерченный без особой тонкости, внушительный нос с подвижными, раздувающимися ноздрями драматического оратора, лишенный, как и все его черты, какого-либо изящества. Машинистка, мисс Прозерпина Гарнетт, – маленькая подвижная женщина лет около тридцати, из мещанской семьи, опрятно, но простенько одетая – в черной шерстяной юбке и блузке. Довольно бойка и резка на язык; яе отличается большой любезностью в обращении, но по существу чуткий и преданный человек. Она деловито стучит на своей машинке, в то время как Морелл распечатывает последнее письмо из утренней почты. Он пробегает его и издает комический вздох отчаяния.
ПРОЗЕРПИНА. Еще лекция?
МОРЕЛЛ. Хокстонское общество свободомыслящих граждан просит меня выступить у них в воскресенье утром. (Он выразительно подчеркивает слово «воскресенье», как явно нелепый пункт письма.) А что они собой представляют?
ПРОЗЕРПИНА. Анархисты-коммунисты, кажется.
МОРЕЛЛ. Вот именно, что анархисты… Не знают, что нельзя приглашать священника на митинг в воскресенье. Скажите им, пусть придут в церковь, если хотят послушать меня: им это будет полезно. Скажите, что я выступаю только по понедельникам и по четвергам. Календарь у вас?
ПРОЗЕРПИНА (беря календарь). Да.
МОРЕЛЛ. Есть у меня какая-нибудь лекция в следующий понедельник?
ПРОЗЕРПИНА (заглядывает в календарь). Клуб радикалов в Хэмлет Тоуэр.
МОРЕЛЛ. Так. Ну а в четверг?
ПРОЗЕРПИНА. Гильдия святого Матвея – в понедельник. Независимая рабочая партия, гриничский филиал, – в четверг. В понедельник – социал-демократическая федерация в Майл-Энде. Четверг – первый урок с конфирмантами. (Нетерпеливо.) Ах, я лучше напишу им, что вы не можете. Подумаешь, какая-то кучка безграмотных, дерзких уличных разносчиков, у которых нет ни гроша!
МОРЕЛЛ (посмеиваясь). Да, но, видите ли, это мои близкие родственники, мисс Гарнетт.
ПРОЗЕРПИНА (изумленно уставившись на него). Ваши родственники?
МОРЕЛЛ. Да, у нас один и тот же отец – на небесах.
ПРОЗЕРПИНА (с облегчением). О, только-то!
МОРЕЛЛ (с огорчением, доставляющим некоторое удовольствие человеку, который умеет так бесподобно выразить его голосом). Ах, вы не верите. Вот так-то и все – только говорят это. Никто не верит, никто. (Оживленно, снова переходя к делу.) Да, да! Ну что же, мисс Прозерпина? Неужели вы не можете найти свободного дня для разносчиков? А как насчет двадцать пятого? Третьего дня это число было свободно.
ПРОЗЕРПИНА (перелистывая календарь). Занято – Фабианское общество.
МОРЕЛЛ. Вот навязалось это Фабианское общество! А двадцать восьмое тоже не выйдет?
ПРОЗЕРПИНА. Обед в Сити. Вы приглашены на обед в Клуб предпринимателей.
МОРЕЛЛ. Ну вот и отлично: вместо этого я отправлюсь в Хокстонское общество свободомыслящих граждан.
Прозерпина молча записывает, и в каждой черточке ее лица сквозит неуловимое презрение к хокстонским анархистам. Морелл срывает бандероль с оттиска «Церковного реформатора», присланного по почте, и пробегает передовицу мистера Стюарта Хэдлема и извещения гильдии святого Матвея. Действие оживляется появлением помощника Морелла, достопочтенного Александра Милла, юного джентльмена, которого Морелл откопал в ближайшей университетской общине, куда этот молодой человек явился из Оксфорда, чтобы облагодетельствовать Лондонский Ист-Энд своим университетским образованием. Это самодовольно-добронравный, увлекающийся юнец, в котором нет ничего определенно невыносимого, за исключением его привычки говорить вытянув губы трубочкой, что якобы способствует более изысканному произношению гласных и к чему пока и сводятся все его попытки насадить оксфордскую утонченность в противодействие хэкнейской вульгарности. Морелл, которого он завоевал своей истинно собачьей преданностью, снисходительно поглядывает на него поверх «Церковного реформатора».
МОРЕЛЛ. Ну, Лекси? Как всегда, с опозданием?
ЛЕКСИ. Боюсь, что да. Как бы я хотел научиться вставать пораньше.
МОРЕЛЛ (в восторге от избытка собственной энергии). Ха-ха-ха! (Лукаво.) Бодрствуйте и молитесь, Лекси, бодрствуйте и молитесь!
ЛЕКСИ. Я знаю. (Стараясь быть остроумным.) Но как же я могу бодрствовать и молиться, когда я сплю? Не правда ли, мисс Просси? (Идет к камину.)
ПРОЗЕРПИНА (резко). Мисс Гарнетт, сделайте одолжение!
ЛЕКСИ. Прошу прощения! Мисс Гарнетт.
ПРОЗЕРПИНА. Вам придется сегодня поработать за двоих.
ЛЕКСИ (стоя у камина). Почему?
ПРОЗЕРПИНА. Не важно почему. Вам полезно будет хоть раз в жизни взять пример с меня: заработать свой обед, прежде чем съесть его. Довольно лентяйничать. Вам следовало быть на обходе еще полчаса тому назад.
ЛЕКСИ (в недоумении). Она это серьезно говорит, Морелл?
МОРЕЛЛ (в самом веселом настроении, глаза так и сияют.) Да. Сегодня я лентяйничаю.
ЛЕКСИ. Вы! Да разве вы умеете?
МОРЕЛЛ (поднимаясь со стула). Ха-ха-ха! А то нет? Сегодня утро мое все, целиком. Сейчас приезжает моя жена; она должна быть здесь в одиннадцать сорок пять.
ЛЕКСИ (удивленно). Она уже возвращается? С детьми? Я думал, они пробудут там до конца месяца.
МОРЕЛЛ. Так оно и есть: она приезжает только на два дня – захватить теплые вещи для Джимми и посмотреть, как мы тут живем без нее.
ЛЕКСИ (с беспокойством в голосе). Но, дорогой Морелл, если Джимми и Флэффи действительно болели скарлатиной, разве вы считаете разумным…
МОРЕЛЛ. Скарлатина? Ерунда, просто краснуха. Я сам занес ее сюда из школы с Пикрофт-стрит. Священник – это все равно что доктор, дитя мое. Он не должен бояться заразы, как солдат не боится пули. (Похлопывает Лекси по плечу.) Подцепите краснуху, Лекси, если сумеете: моя жена будет ухаживать за вами. То-то будет счастье для вас! А?
ЛЕКСИ (смущенно улыбаясь). Вас очень трудно понять, вы так говорите о миссис Морелл…
МОРЕЛЛ (с чувством). Ах, дитя мое, женитесь на хорошей женщине, тогда вы поймете. Это предвкушение того высшего блаженства, что ждет нас в царствии божием, которое мы пытаемся создать на земле. Это излечит вас от лентяйничества. Честный человек понимает, что он должен платить небу за каждый счастливый час доброй мерой сурового, бескорыстного труда, который состоит в служении ближним. Мы не имеем права пользоваться счастьем, если мы не насаждаем его, как не имеем права пользоваться богатством, не заработав его. Найдите себе такую жену, как моя Кандида, и вы всегда будете в долгу! (Он ласково похлопывает Лекси по спине и идет к выходу.)
