– Ни за что! – ответила я. – Не будем мы жить в приюте, никогда. Обещаю.

У дома Пяцковски Тру остановилась. Двор весь зарос травой, дом будто вот-вот рассыплется, а рядом с крыльцом валяется гипсовый Иисус. Мало кто видел мистера и миссис Пяцковски после похорон Джуди.

– Наверное, это почти самое плохое, что может случиться. Быть убитой вот так, – сказала Тру.

Притихнув, мы зашагали дальше. Я шла и размышляла, что с человеком может, наверное, случиться и что-нибудь похуже.

После мессы пол-округи высыпало на церковную лужайку, и я слышала, как миссис Каллаган, лучшая мамина подруга с незапамятных пор, грустно так сказала миссис Бюшам:

– Наконец-то Хелен может побыть в покое.

На что миссис Бюшам ответила:

– Я слыхала, Холл стал встречаться с Рози Раггинс.

Подслушивать, конечно, нехорошо, но мне никто-никто не говорил, что маме становится лучше, а мне позарез надо было выяснить, как она, чтобы подготовиться на тот случай, если все пойдет не так. Из слов миссис Каллаган я поняла, что мама, возможно, умирает: разве на папином надгробном камне не написано «Покойся с миром»? И что там миссис Бюшам говорила про Холла? Это означало, наверное, что он запал на Рози Раггинс.

Миссис Каллаган повернулась, увидала нас и явно удивилась:

– О, сестрички О’Мэлли, привет!

Я глядела на церковное крыльцо за голыми ногами миссис Каллаган. У нее на лодыжке тонкий золотой браслет, а еще она порой расстегивала слишком много пуговок на блузке. Бабуля рассказывала, что мама и миссис Каллаган были в молодости те еще дикие кошки, покуда жили в соседних домах через улицу от пекарни.

Миссис Каллаган нагнулась ко мне и спросила:

– У вас все хорошо, Салли?

Я старалась не заплакать, хотя в глазах вовсю щипало: миссис Каллаган пахла совсем как мама, и готова спорить, на завтраки она готовит своим детям яичницу-глазунью.

– Чудесно, миссис Каллаган, – ответила я ей. – Холл просто замечательно заботится о нас. Мама ведь скоро поправится, правда?

Миссис Каллаган сказала:

– Видишь ли, мой отец очень болен, он лежит в ветеранском госпитале, поэтому я не так часто ходила проведать Хелен, как мне бы хотелось, но я не сомневаюсь, что у нее…

Тут она и сама заплакала. Я просто не могла этого вынести – и Тру, видимо, тоже, потому что сестра дернула меня за руку, и мы обе нырнули в толпу.

Я наврала миссис Каллаган с три короба на случай, если та пойдет навестить маму в больнице, – ну, чтобы она не сильно маму расстроила. А правда в том, что Холл вовсе не так уж шикарно о нас заботился. Мы с Тру дома даже и не ели почти ничего, потому что Холл круглыми сутками напивался в «Боулинге Джербака». Так что миссис Бюшам, наверное, правду сказала, что он встречался с Рози Раггинс, а как с ней разминуться, если та была официанткой и разносила там напитки. А наша Нелл сильно занята своим Эдди, так что готовить для нас даже не собиралась. И это нас устраивало, потому что тут, к несчастью, я вынуждена согласиться с Холлом, один-единственный разочек: стряпня нашей сестры все-таки была несъедобна. Кроме того, Нелл постоянно твердила, будто собирается поступить на курсы красоты, и теперь проводила немало времени, разводя лосьон «Тони Пермс» на нашей кухне, отчего там стало вонять похуже, чем в туалете на автозаправке. Стараниями Нелл половина девушек в нашем квартале теперь выглядят так, будто дружно ткнули пальцы в электрическую розетку.

Есть, впрочем, хотелось, да так, что Тру пришлось выдумать очередной знаменитый план, и мы стали заглядывать к знакомым незадолго до обеда. Вчера мы ели у О’Хара, хотя пир не задался. Ну не люблю я печенку, сколько бекона на нее ни сложи. Так что сегодня мы пошли в гости к Быстрюге Сьюзи Фацио, потому что кормят у них лучше всех в городе. Фацио были нормальными итальянцами, не то что Молинари. Тру говорила, это потому, что Фацио родом из итальянского города под названием вроде Пицца, а Молинари из какой-то другой части Италии, не такой вкусной.

Всего там жили десять Фацио плюс их общая Нана, что по-итальянски значит «бабушка». В общем, я не думаю, что кто-то из них заметил, как мы с Тру достали себе из шкафчика над раковиной по тарелке и придвинули кухонные стулья к тому краю стола, где уже сидела Быстрюга Сьюзи. В кухне всегда пахло чесноком, Нана щедро крошила его во все блюда без разбора.

Я сидела как раз напротив Наны и старательно улыбалась ей, хотя и знала, что ответа не дождусь. Это все потому, что она Стрега Нана… ведьма то есть. Перечить ей даже не думайте: другие итальянцы являлись к ней со всего города, приносили разные вещи, а она говорила им что-то по-итальянски и махала руками, разгоняя злых духов, а одевалась всегда так, будто на похороны собралась. Быстрюга Сьюзи говорила, хоть я ей и не поверила, что Нана обрызгала мочой чью-то новую машину, вроде как заколдовала от аварий. Я старалась не думать про это, когда потянулась мимо одного из старших братьев Быстрой Сьюзи за ломтем того вкусного тонкого хлеба с маслом.

– И как поживает ваша мама? – спросил Джонни Фацио, стоило мне набить рот хлебом.

Джонни ужасно похож на знаменитого киноактера Эрла Флинна, которого мы с Тру видели в том фильме на Утреннем Сеансе Старого Кино. Фильм назывался «Капитан Блад», а Эрл играл там пирата. Нам кино понравилось, а у Джонни в точности такие же тоненькие усики, как у Эрла, темные волосы волной зачесаны назад, и он поет в группе «Ду-Вопс», которую все старшие девочки считают отпадной.

– Э… вот ты, – он пихнул меня, – как зовут-то тебя… Я спросил, как поживает ваша мама.

– Прекрасно поживает, – вместо меня ответила Тру.

– Не собирается умереть, ничего такого? – спросил Джонни.

Его слова повисли в воздухе как вонища от скунса, так что все прекратили жевать. И тут стул Наны Фацио как скрежетнет по полу. Груди у Наны такие длинные, что она затягивает их ремнем, а по-английски говорит не очень-то складно, но плохую шутку может распознать на любом языке. Так вот, Нана встает и принимается снимать свой ремень, которым груди подвязаны к туловищу.

Я притворилась, будто ничего не замечаю, и потянулась к вкуснющим фрикаделькам в томатном соусе.

Но тут из маленького тела Наны Фацио – а по правде говоря, она почти что карлица – вдруг полетели слова, она протопала к нашей стороне стола и огрела Джонни по плечам своим ремнем.

– Никогда не говори такой! Это же мама девочка, не смей говори про то, что она умирай, капиче! – гаркнула Нана. Ни за что не подумаешь, что такая маленькая старушка умеет так зычно кричать. – Тупой мафиозо!

Стало по-библиотечному тихо, только слышны кап-кап из крана да мотор газонокосилки. И тогда ни с того ни с сего Тру вдруг запела: «Que sera, sera. Чему быть, того не миновать. Будущего нам не угадать. Que sera, sera…»

И все разом уставились на Нану Фацио, стоявшую с ремнем в руке. Наверное, подумали, как и я, что Тру рискует жизнью. Нана придвинулась к Тру поближе, и я было решила, что она сейчас наложит на нее проклятье или хлестнет ремнем, как своего Джонни, но вместо этого она уперла в Тру глазки, ужасно похожие на черные оливки, и спросила ласково:

– Тебе, детка… тебе нравись Дорис Дэй?[6]

Тру помедлила, а потом и говорит:

– Вообще-то я считаю, что лучше Дорис Дэй – только вот этот тоненький хлеб.

Губы Наны медленно-премедленно раздвинулись в улыбке. Тут я и поняла, от кого Быстрюге Сьюзи острые клыки достались.

– Я тоже, – сказала она. – Я тоже нравись Дорис Дэй. Ты и твоя сорелла можешь кушать здесь когда захотишь и сколько захотишь.

Нана перегнулась через меня, сунула большую серебряную ложку в белую миску и плюхнула три фрикадельки с подливой мне на тарелку.

Гениальная у меня все-таки сестренка!

Тем вечером Тру хотела заночевать в мансарде у Фацио, и я не стала возражать. В прошлый раз, когда мы пришли домой, дверь оказалась заперта. Кроме того, мы с Тру знали, что если Нелл нас поймает, то не миновать нам обеим завивки волос, и люди подумают, будто мы весь день носились на лодке-моторке.