Между столом и кроватью широкое окно с тонкими бордовыми занавесками, пропускающими дневной свет, а на подоконнике ряд маленьких разноцветных бутылочек, которые я как-то купила в лавке у Эллиота: в ярких лучах солнечного света они переливаются пурпуром, изумрудом и золотом.

По другую сторону от стола висит доска объявлений, сплошь увешанная всякими картинками и набросками: карандашный рисунок замка, который я так и не закончила; обезьянка в изумрудно-зеленых джунглях шелковой бумаги; комикс про то, как моя морская свинка танцует, трехлетней давности, — он мне по-прежнему нравится, хотя сейчас я могу нарисовать и получше.

Что ж, это подойдет. Я беру карандаш и пишу на первых карточках:

Рисование.

Морская свинка.

Мускат и Корица радостно похрюкивают возле окна, обнюхивая опилки на полу своей клетки. Корица поднимает голову, и я быстро отворачиваюсь.

Каждый раз, когда морские свинки замечают, что я смотрю на них, они считают, что пора их кормить.

Взяв следующую карточку, я решаю, что буду изображать не только «мои» слова. В тот день, когда вышла история с гитарой, у Джейсона не было возможности бурно отреагировать. Сказать что-нибудь посочнее, чем «грустно» или «ужасно». Вереница слов крутится в голове, но я не хочу потом иметь дело с его мамашей. Так что я выбираю:

Гадость!

Обалдеть!

Вонючка!!!

Показывать эти карточки своей маме я не собираюсь, особенно последнюю.

Не помню, чтобы у Джейсона были какие-нибудь карточки с восклицательными знаками, но «обалдеть» с точкой смотрелось бы как-то странно. И если после «гадости» достаточно одного восклицательного знака, то после «вонючки» нужно, по крайней мере, три. Моя ручка застывает над третьей карточкой. Можно сделать еще одну с чем-нибудь любимым: «малиновый шербет», или «катанье на коньках», или «золотая рыбка». Мой взгляд перескакивает через двери захламленного шкафа…

…на компакт-диски, кассеты и книги, выстроившиеся рядами на полках возле кровати. Но у Джейсона уже есть «книга» и «музыка», и неизвестно еще, любит ли он малиновый шербет.

Я могу выбрать слова про клинику: «коридор», или «книжная полка», или «журнал». Или можно сделать слова, выражающие удивление, скажем: «ни фига себе!», или противные слова: «как бы не так!», или слова примирения: «я не нарочно».

На выбор — тысячи миллиардов слов и фраз, но нет среди них таких, чтобы стоило написать на двух последних карточках.

Так что я пока откладываю чистые карточки и начинаю рисовать картинки к остальным. Нарисовать морскую свинку легко. Намечаю овал, небольшой, но упитанный, пририсовываю черные глазки, крошечные круглые ушки, снизу лапки и шерсть в разные стороны. Пушистая картошка.

С остальными сложнее. Как нарисовать «обалдеть»? Улыбающаяся рожица? Восход солнца? Двойная порция сливочного мороженого с горячей карамелью?

Дверь моей комнаты со скрипом приоткрывается. В щелку заглядывает карий глаз. Дэвид никогда не стучится. Это меня бесит настолько, что я прикрепила правило прямо над дверной ручкой:

— Не бросай игрушки в аквариум, — произносит он.

Я снова беру одну из двух чистых карточек и пишу крупными печатными буквами с острыми углами ключевое для Дэвида слово:

ПРАВИЛО.

Когда я вхожу в гостиную, Дэвид уже сидит перед аквариумом, и его довольное лицо отражается в стекле. Позади аквариума окно, и я вижу, как мама разговаривает во дворе с молочником.

А в аквариуме одна из моих старых кукол Барби сидит на гальке: ее рука колышется в дружеском приветствии, как будто она увидела Кена через всю гостиную и зовет присоединиться к ней.

И не забудь акваланг, дорогой!

Улыбка Барби мерцает в воде розовой помадой, длинные волосы колышутся вокруг нее, словно заросли ламинарий. Золотые рыбки пробуют их на вкус, и Барби, Королева Рыб, радостно машет рукой.

Золотые рыбки привыкли к тому, что Дэвид бросает в аквариум странных существ. Рыбки всегда интересуются новичками и пытаются их раскусить, а если ничего не выходит, то принимают их как данность, вроде привычных пластиковых растений и маленького замка.

— Запомни правило, — я подхожу к аквариуму. — Не бросай игрушки в аквариум.

Дэвид кивает, но меня не проведешь. Ему, может, и плевать на аквариумное правило, но он твердо знает:

— Туда можно опускать только то, что для этого предназначено, — объясняю я. — Например, то, что ты купил в зоомагазине. Больше ничего бросать в аквариум нельзя.

Дэвид наклоняется, чтобы лучше видеть, как я вытаскиваю Барби из воды.

— «Сила воли — это когда изо всех сил стараешься не делать того, чего очень хочется, — сказал Квак».

Он смотрит на меня с надеждой.

Мама говорит, что Дэвид никогда не научится правильно разговаривать, если мы будем продолжать позволять ему пользоваться чужими словами, но у него такое умоляющее выражение лица, что я говорю:

— «Например, не есть печенье? — спросил Жаб».

Вода с волос Барби стекает у меня по руке, я держу куклу над аквариумом и жду, пока перестанет капать.

В окно я вижу, что мама ушла, а соседская девочка стоит у себя во дворе с Райаном Дешейном. Он указывает на наш дом, и девочка оборачивается.

Машет мне.

Я бросаю Барби обратно, чтобы помахать в ответ.

— Не бросай игрушки в аквариум! — кричит Дэвид. — Там мокро!

— Все в порядке, — говорю я, улыбаясь в окно. — Это был несчастный случай. Я ее сейчас достану.

Райан продолжает болтать и размахивать руками так, словно пытается что-то объяснить. Надеюсь, он ничего не наговорит там про меня, особенно про то, как я на него наорала, когда он в автобусе обозвал Дэвида дебилом.

Но она вроде помахала приветливо, без издевки.

— Мокро!

Краем глаза я замечаю, что Дэвид спустил штаны. Я подскакиваю к окну и задергиваю шторы.

— Дэвид, бегом к маме. Живо!

У меня тоже есть правило штанов:

В субботу утром, войдя на кухню, я вижу, что мама делает котлеты для гамбургеров.

— Я подумала, надо пригласить соседей к нам на барбекю.

— Здорово!

Я смотрю, как она делает очередную котлету, и понимаю, что мне нужно очень тщательно подбирать слова для того, что я собираюсь сейчас сказать.

— А Дэвид?

— Что Дэвид?

— Иногда он забывает про то, что нужно жевать с закрытым ртом, или начинает пить из чужого стакана. Или…

— Они наши соседи, Кэтрин, — мама смотрит на меня поверх очков. — Мы не можем делать вид, что его нет.

Я черчу мыском по линолеуму.

— Понимаю, но довольно трудно с кем-нибудь подружиться, когда приходится беспокоиться, как бы Дэвид чего-нибудь не выкинул. Просто мне хочется, чтобы сегодня все прошло хорошо, чтобы у нас был веселый пикник без всяких проблем.

— Мы с папой будем за ним следить.

Вот это самое ужасное. Когда следят оба родителя — считай, не смотрит никто: каждый рассчитывает на другого.

— Может, составить расписание? Чтобы вы следили за ним по очереди?

— Мы будем следить за ним вместе.

Она прихлопывает котлету одной левой.

— Может, ты сбегаешь и пригласишь соседей прямо сейчас, чтобы я знала, на сколько человек готовить?

— А на какое время их звать?

— Скажи им, что обед в час, но они могут прийти пораньше.

Она отрывает кусок вощеной бумаги от рулона и накрывает им слой котлет.

По пути в прихожую я вспоминаю, зачем приходила на кухню.

— А можно мы потом поедем в торговый центр? Мне нужны новые цветные карандаши. От индиго и малинового почти ничего не осталось, и еще мне хотелось бы побольше зеленых.