Я спросила, сколько ему осталось учиться. Марек пожал плечами:

— Минимум четыре года.

Он быстро и мягко провел ладонью по моей щеке.

— Но однажды… — вдруг произнес он, и глаза засветились. Поставив на стол бокал, он знаком велел мне обуться и накинул на меня куртку.

— Зачем? Я не хочу гулять! Там холодно! — мне вовсе не хотелось на улицу.

Марек только смеялся и качал головой. Сунув ноги в тоненькие спортивные туфли, он натянул на голову вязаную шапочку, которая прикрывала только самую макушку. Он был похож на Винни-Пуха, такой же мягкий и какой-то потерянный.

— Жди здесь! — он указал на дверной коврик. — Когда позову — выходи. Но не раньше!

Марек вышел, а я осталась стоять у двери. Чтобы не чувствовать себя совсем глупо, взяла бокал и допила оставшееся вино.

Я прислушивалась к звукам за дверью, но ничего особенного не слышала. Потом Марек позвал меня, и я осторожно открыла дверь, готовая к любой неожиданности. Откуда-то сверху раздался свист. Я подняла голову и увидела канат, протянутый надо всеми вагончиками. Марек шел по канату в свете гирлянд примерно в пяти метрах над землей. Я надеялась, что он выпил меньше, чем я. Марек насвистывал знакомую французскую мелодию, одну из любимых песен Софии — “Je ne regrette rien” Эдит Пиаф. Она всегда включает ее, когда у нее настроение на нуле и она вот-вот заснет на диване. Правда, Марек насвистывал эту мелодию задорно, под такую не заснешь. Когда он наконец добрался до дерева, я захлопала в ладоши. Но шоу еще не закончилось. Прогулка по канату оказалась разминкой. На дереве висели гимнастические кольца, и Марек стал раскачиваться вниз головой, продев в них ноги. Найти подходящее дерево, наверное, было непросто — он раскачивался, совсем не задевая веток, а потом принялся подпрыгивать и кувыркаться.

— Еще показать? — крикнул он. От разгоряченного тела в вечернем холодном воздухе поднимался пар.

— Нет! — крикнула я в ответ. — Спускайся лучше! Пожалуйста, спускайся!

— Почему бы тебе не подняться сюда? — поддразнивал он.

Я помотала головой. Он что, будет качаться, пока не упадет? А я буду стоять и смотреть, как он летит вниз, чтобы разбиться о землю?

— Спускайся! — рявкнула я. — Не хочу смотреть!

Я повернулась и пошла прочь. Пусть кувыркается, сколько влезет, а я не собираюсь глазеть.

Не успела я дойти до забора, как он догнал меня, запыхавшийся и сердитый, и схватил за плечи. Я конечно, вырвалась.

— Тебе не понравилось?

Я помотала головой. Он расстроился.

— Что, плохо вышло?

Я помотала головой.

— Но почему ты сердишься?

Почему я вдруг заплакала? Почему обхватила его руками и прижалась, чуть не повиснув у него на шее?

— Ты что, не понимаешь? — всхлипнула я. — Упал бы — разбился бы!

— Нет, — спокойно ответил он. — Покалечился бы, но не разбился.

— Откуда тебе знать? — я оттолкнула его. — Я знаю, ты думаешь, что все можешь, но это не так!

Я не могла решить, врезать ему или просто пойти с ним обратно в вагончик. Наконец я пошла за ним.

Марек налил еще вина и сел рядом со мной. Я пила, а он гладил меня по спине, и это как-то успокаивало.

— Ненавижу, когда люди делают такое, от чего можно умереть, — всхлипнула я. Это была чистая правда. Я боялась, что люди, которых я люблю, умрут или просто исчезнут из моей жизни. Марек стал говорить, что ничего страшного не случилось, что он не собирался ни умирать, ни исчезать. По крайней мере, не сегодня. Я слегка шлепнула его по щеке за такой ответ, и он посмотрел на меня, разинув рот:

— Сандра, пожалуйста, не делай мне больно! Не кидай в меня кирпичи!

Я засмеялась, но смех тут же застрял в горле. Себ. Только сейчас я поняла, что могла убить отца своего ребенка.

— Как думаешь, меня возьмут артистом в цирк? — спросил Марек, подливая мне вина.

— Если бы у меня был цирк, я бы обязательно взяла.

— Но у тебя цирка нет?

— Нет. Ты уж прости.

— Что ж, значит, придется красить окна и чинить крыши.

— Но не всю жизнь.

— Ты уверена?

Я кивнула. Потом спросила, где он научился цирковым трюкам.

Марек пожал плечами. Ребята в детдоме натягивали канаты на крыше, и все учились по ним ходить. Однажды он попросился на работу в цирк, но его не взяли: он не умел обращаться с цирковым оборудованием.

— Но ты ведь мог бы научиться?

Марек улыбнулся:

— Ты, кажется, не хотела, чтобы я занимался цирковыми трюками?

Марек подвез меня домой, в мою заброшенную многоэтажку: мы вспомнили, что скоро придут его товарищи, а встречаться с ними не хотелось.

— Они, наверное, будут пьяные, — предупредил Марек. — И тебе вряд ли понравится их чувство юмора.

— Но им ведь придется идти от самой станции? — мне было жалко его выпивших приятелей.

Но Марек только пожал плечами:

— Они привыкли.

Марек поднялся ко мне, не спрашивая. Мы как будто заранее обо всем договорились. Мне было страшно остаться одной, от мысли о холодном постельном белье и голом потолке становилось тошно.

Моя квартира была знакома Мареку — он видел ее и раньше, только из-за окна. Он сразу спросил, можно ли зайти в ванную.

— Принять душ, вымыть голову, — пояснил он. Я кивнула — конечно, только я первая, почищу зубы. О том, что будет дальше, я старалась не думать. Пусть будет что будет.

Марек вышел из ванной, обернув бедра одним полотенцем и намотав второе на голову наподобие тюрбана. Я уже лежала в постели. Он шутя сказал, что чувствует себя индийским факиром, который только что совершил великое омовение. На подоконнике горели свечи, которые я зажгла перед тем, как лечь. За окном чернели строительные леса. Марек захотел опустить жалюзи, чтобы не думать о завтрашнем рабочем дне, и осторожно переставил свечи на тумбочку, пролив немного стеарина на будильник.

— Во сколько тебе надо встать? — спросила я. Марек засмеялся и пожал плечами — уже знакомый мне и привычный жест. Что бы ни случилось, можно просто пожать плечами. Холод, голод, страх — ну и что? Засмеялся он так громко, что если бы у меня были соседи, то этот хохот разбудил бы их.

— До работы недалеко. Меня разбудят. Мне часы не нужны.

— А мне нужны, — сказала я и поставила будильник на полвосьмого.

Марек осторожно забрался под одеяло и улегся рядом со мной. От него приятно пахло, но я замерла от страха. Сначала закололо в ногах, потом мурашки побежали по всему телу. Я прижалась к Мареку, чтобы скрыть страх, но он видел меня насквозь.

— Ты точно хочешь?

Я кивнула.

— Не спеши, Сандра. Ты маленькая девочка, и у тебя большие проблемы. Сейчас лучше поспать.

Мы уснули, хотя кровать была узкой и жесткой. С ним я заснула бы где угодно, даже забравшись на дерево.

Заверещал будильник, и я, как обычно, перевернулась на другой бок, но потом вспомнила вчерашнее и тут же проснулась. Марека рядом со мной не было. Зато из ванной доносилось посвистывание. Может быть, все поляки пришли ко мне в гости? Я приоткрыла дверь ванной: нет, один Марек стоял под струями горячей воды. Я сбросила халат и шагнула к нему в душевую. Марек, похоже, удивился, как будто не совсем доверяя, но мы стали обниматься и шутя плескаться. Уже ночью я решила идти до конца: я хотела быть с Мареком, хотела настоящей близости. Пятна плесени в ванной нас не пугали, нам было хорошо в тесной душевой, в потоках воды.

Вдруг раздался громкий стук в дверь, а потом и в окно. Приятели Марека окружили нас со всех сторон. Пока мы одевались, они звонили в дверь, колотили по ней, барабанили по оконному стеклу. Одевшись, я подняла жалюзи, а Марек открыл дверь, за которой нас ждали ухмылки его приятелей. Я спросила, успели ли они позавтракать — оказалось, что нет. Хлебцев и плавленого сыра хватило на всех. Потом я заспешила на работу. Марек говорил по-польски, и я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Обсуждали они, похоже, трудную работу на крыше. Марек взял ручку и бумагу, чтобы сделать набросок.