«Не зайти ли к Одетте? Бульвар Оссман в двух шагах… — размышлял он, попивая кофе. — Вдруг она вернулась?». В глубине души Виктор знал, что это не так, а при мысли о новой встрече с Ясентом… Он оплатил счет и направился в сторону почты на улице Лувра.

Жозеф ходил взад-вперед по сарайчику, радуясь, что ему ловко удалось получить день свободы, и раздумывал, как будет вести расследование. Денизу убили, и убили из-за «Дамы в голубом». Старик-клошар, за которым следил патрон, сыграл какую-то роль в этой трагедии. Жозеф решил отправиться в особняк Счетной палаты и, по примеру героя Жюля Верна, приготовил соответствующее случаю обмундирование: шарф, кепку, твидовый пиджак прямого покроя — подарок Мори и кожаные коричневые ботинки. Лампы Румкорфа[21] у Жозефа не было, пришлось ограничиться свечами и спичками. Он рассовал их по карманам, где уже лежали блокнот и карандаш, написал матери записку, прикрепил к стене у раковины и вышел из дома, воображая себя Лекоком. «Мне нужна борьба, чтобы проявить свою силу, и препятствия, чтобы их преодолевать», — повторял он, вышагивая по опустевшим набережным.

— Вот газета, которую вы просили купить.

Виктор положил номер «Фигаро» на заставленный каталогами стол.

— Прямо из типографии, пахнет свежей краской, — заметил Кэндзи, взглянув на часы.

Он встал и развернул газету, облокотившись на прилавок.

Виктор с любопытством взглянул на друга: в ежедневных выпусках Кэндзи читал исключительно литературную хронику. Загляни он через плечо Мори, удивился бы еще больше.

«Случится катастрофа, если я за двадцать четыре часа не найду помещение под мастерскую», — думал Кэндзи, просматривая колонку объявлений о сдаче внаем. Он опасался, что не сможет долго выносить присутствия Таша в своем доме, хотя отдавал должное ее такту и дружелюбию. Кэндзи отказывался поверить, что эта девушка для Виктора — не мимолетное увлечение. Он совершенно иначе представлял себе идеальную спутницу жизни приемного сына — покорной, сдержанной, заботливой, умеющей создать уют в доме, вести хозяйство и дела в магазине, образованной, но вовсе не творческой натурой. Ни одному из этих критериев Таша не отвечала. Кэндзи старался быть с ней любезен, но боялся, что она посеет раздор между ним и Виктором.

В магазин вошел Анатоль Франс, и Кэндзи оторвался от чтения, чтобы принять знаменитого писателя. Виктора снедало любопытство, и он попытался завладеть газетой, чтобы выяснить, что так заинтересовало Кэндзи, но тот опередил его и спрятал «Фигаро» в ящик стола. Разочарованный Виктор поклонился писателю и ушел к себе.

Войдя в квартиру, он подобрал с пола юбку, шаль и шпильки: Таша разбрасывала свои вещи, как Мальчик-с-пальчик — камешки в лесу. Разобранная постель благоухала росным ладаном, так же пахло в богемной мансарде на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, когда он обыскивал ее в поисках «Дамы в голубом».

Совершенно упав духом, Виктор упал на кровать и зарылся лицом в пропитавшиеся запахом Таша простыни.

Вкусный аромат тушеного с овощами мяса щекотал ноздри Жозефа и дразнил его голодный желудок. Мадам Валладье отвечала на вопросы, снимая пену с бульона.

— Вы уверены, что его тут нет? — спросил Жозеф, прижимая кулак к бурчащему животу.

— Абсолютно. И меня это слегка беспокоит. Он устает от походов в Тампль и всегда быстро возвращается.

— Значит, они его не отпустили.

— Не отпустили? Кто не отпустил?

— Полицейские. Он вчера устроил скандал на тряпичном рынке, и жандармы его замели. Не волнуйтесь, долго старика не продержат. Мое почтение, мадам, — Жозеф поклонился и вышел из привратницкой.

«Какой милый юноша, — подумала мадам Валладье, — жаль, что мне не хватило смелости пригласить его поужинать!»

Жозеф добрался до набережной д'Орсэ, пройдя по улицам де Лилль и Бельшас. Он без особого труда забрался на росший на тротуаре клен, соскользнул по стволу и приземлился за оградой, ободрав ладони о колючки ежевичника. Уличные фонари освещали путь к развалинам дворца, Жозеф то и дело спотыкался, путаясь в зарослях плюща, и хвалил себя за то, что сообразил надеть походные ботинки. Он поднялся по лестнице и пересек квадратный зал с развороченным полом. Луна светила между железными балками, оплавившимися во время уничтожившего здание пожара. Жозефом овладел азарт покорителя Амазонии. Он шел по сводчатому коридору, топча проросшие сквозь пол сорняки, и строил грандиозные планы: «Как только доберусь до твоей территории, папаша Моску, окрещу ее, ну, скажем, островом Пиньо, жемчужиной архипелага… Святых Отцов[22]!» Эти мечтания помогали ему отвлечься от мыслей об аппетитном запахе рагу мадам Валладье. Он споткнулся о нижнюю ступеньку лестницы и решил, что пора зажечь свечу. Язычок пламени трепетал на сквозняке, выхватывая из темноты лица на фресках. Ошеломленному Жозефу казалось, что они смотрят прямо на него. Женщина с приложенным к губам пальцем призывала его к молчанию. Полуобнаженный воин на противоположной стене отвязывал от дерева лошадей, нетерпеливо топчущих землю копытами. Жозеф осторожно пробирался наверх, вертя головой по сторонам, чтобы рассмотреть растрескавшиеся изображения. Названия на потускневших медных табличках едва читались: «Созерцание», «Закон, Сила и Порядок», «Война», «Мир, защищающий искусства и земледелие»… Он вспомнил фразу Теофиля Готье о художнике Теодоре Шассерьо: «Это индеец, учившийся в Греции». Живописные аллегории на темы античности пробуждали в Жозефе воспоминания о детстве, когда он запирался в отцовском сарайчике и читал волшебные сказки, объедаясь яблоками.

Бесконечно длинный коридор судебных исполнителей со сводчатым потолком и полуразрушенными перегородками, где на заросшем травой полу валялись ржавые железки, вывел Жозефа на открытую террасу. Подобно скалолазу, взирающему на мир с покоренной им вершины, он смотрел на крыши соседних домов, белые стены казармы на улице Пуатье и растущие во дворе частного особняка огромные платаны с птичьими гнездами. На горизонте тучи играли в догонялки с луной. Жозеф наклонился вперед, чтобы разглядеть парадный двор, и заметил, что стена заросла диким виноградом и плющом. У него закружилась голова, и он с трудом восстановил равновесие.

«Стоп, кратчайший путь нам не подходит!»

Он лег плашмя на живот, опустил руку со свечой вниз и разглядел отверстие в стене коридора, замаскированное выцветшей тряпкой.

«Будь я проклят, если это не убежище папаши Моску! Курс на первый этаж, вперед, марш!»

Проникнув за занавеску, Жозеф присвистнул от удивления: затейливый пейзаж острова Пиньо странным образом напоминал обстановку сарайчика на улице Висконти.

«Надо же, сколько в Париже чудес! Здесь так же здорово, как в слоне папаши Гюго! Вы только посмотрите на весь этот хлам! Военная ветошь, медали… Ух ты, книги! Так, посмотрим. Жюль Верн, «Вверх дном» — не читал. Ты нашел волшебное местечко, папаша Моску, за которое вряд ли платишь хоть су. Теперь надо оглядеться».

Юноша обошел помещение, пытаясь найти какие-нибудь указующие знаки, но не знал, на что именно обращать внимание. Свеча догорела, он зажег другую и обнаружил надпись, сделанную на стене над грудой одеял.

Жозеф достал блокнот.

Обливаясь потом под теплой накидкой, папаша Моску брел по набережной д'Орсэ. Его одолевали сомнения, и он не знал, на что решиться.

«Чертова погода то и дело меняется, утром — зима, к вечеру — оттепель. Что же мне делать? Черт бы побрал эту треклятую жизнь! Я проголодался и пошел бы к Маглон, но если Груши устроил засаду в темноте — а мерзавец на это способен, — я пропал!»