Жозеф вклеивал вырезку в блокнот, когда появился Виктор.

— Хорошо, что вы вернулись, патрон. Из-за непогоды клиентов у нас немного, так что есть время пораскинуть мозгами. Я все время думаю о Денизе…

— Я тоже, но пока ничего не ясно.

Беседу прервал приход любителя иллюстрированных изданий о бабочках. Жозеф шепнул Виктору:

— Мадемуазель Таша ждет вас в девять вечера в «Золотом солнце».

В оранжевом свете газовых фонарей по бульвару Сен-Мишель текла толпа спешащих по делам студентов, вольных преподавателей и разношерстных представителей богемы. Всех их как магнитом влекло на террасы кафе, где правила бал богиня грез и забытья, «зеленая фея» — абсент. Сидя за столиками, они лорнировали ножки проходивших мимо женщин, которые приподнимали юбки, чтобы не запачкать подол талым снегом. Представительницы прекрасного пола бежали на свидание или спешили на остановку омнибуса неподалеку от массивного фонтана.

Заурядная пивная «Золотое солнце» располагалась на площади, в угловом доме. Каждый вечер сюда устремлялись молодые длинноволосые бородачи в старомодной одежде. Некоторых сопровождали дамы легкого поведения с сильно напудренными лицами.

Виктор вошел. Лестница в глубине зала вела на цокольный этаж, расписанный Гогеном. В зале стояло пианино, на трехногих столиках и стульях лежали шляпы, воздух пропах трубочным и сигарным дымом и дешевыми духами. Художники ставили свои холсты у стены и заказывали выпивку стоявшему за стойкой хмурому бармену. Морис Ломье — в вишневой бархатной куртке, с большим бантом на шее и в мягкой фетровой шляпе — встречал их дружеским тумаком и предлагал садиться, повторяя одну и ту же шутку:

— Займи свое место, Цинна[17]!

Раздосадованный Виктор повернулся, чтобы уйти, и увидел Таша. Она чудесно выглядела в бледно-зеленом платье с белым кружевным воротником и пышными, сужающимися на запястьях рукавами.

— Прелестный наряд, никогда его не видел, ты не…

— Это мамино платье, я берегу его для особых случаев.

Виктор почувствовал себя уязвленным: выходит, свидания с ним Таша не считает «особым» случаем.

— Оно слишком узкое в талии, приходится надевать корсет, и ровно через час я начинаю задыхаться, — добавила она, угадав его мысли. — Пойдем к пианино. Хочешь бокал шампанского от Мориса? Твое здоровье!

Виктор едва успел пригубить вино (не слишком охотно — из-за Ломье), как к ним подошел странный старик в дырявом плаще и сдвинутой на одно ухо шляпе, угодливо поклонился и попросил «мелочишки для бедняги Поля и сигарету для себя». От него несло перегаром. Виктор дал ему денег, чтобы отделаться.

— Что это за чучело? — спросил он, когда тот удалился.

— Великий пианист.

— Неужели?

— Видел его зубы? Черный, белый, черный, белый…

— Смешно! — воскликнул Виктор. — И все же, кто он на самом деле?

— Этот голодранец и бездельник отзывается на нежное прозвище Биби Лапюре.

— А какого «беднягу Поля» он имел в виду?

— Верлена. Биби Лапюре называет себя его секретарем, но на самом деле просто носит записочки любовницам поэта. А еще подрабатывает натурщиком на Монмартре.

— Верлен, — задумчиво произнес Виктор. — Великий поэт, возможно, гений. Жаль, что он губит здоровье в кабаках.

— О, да ты и стихи любишь? Я полагала, ты увлекаешься только полицейскими романами.

— Мы знакомы меньше года! Неужели ты полагаешь, что успела хорошо узнать меня, если…

— Я хочу представить тебя моей новой подруге, — перебила его Таша. — Мадемуазель Нинон де Морэ, мсье Виктор Легри.

Он поднял глаза. Перед ним стояла стройная молодая женщина в собольей шапочке на черных волосах и длинных, до локтя, перчатках. Он поцеловал ей руку и успел заметить упругую округлую грудь в вырезе платья, влажные губы и миндалевидные, искусно подведенные глаза.

— Рад знакомству, — пробормотал он.

— Идем, я покажу, какие картины отобрала для выставки, — предложила Таша.

— Чья это затея? Ломье?

— Нет, выставку придумал Леон Дешан, главный редактор «Ла Плюм». Два раза в месяц, по субботам, он устраивает публичные поэтические чтения.

Морис Ломье подскочил к Нинон.

— Ничего не говорите, я догадался! Вы пришли ради меня! — воскликнул он, обнимая молодую женщину за талию.

Нинон изящным движением развернула веер, отгораживаясь от взглядов мужчин. Виктор не мог не оценить ее манкого очарования.

— Морис, — обратилась к Ломье Таша, — вот четыре холста, к началу следующей недели я закончу еще пять.

— Плохо, дорогая, нам будет непросто решить, как развесить картины, если… Ладно, показывай. Снова эти твои крыши! — недовольно проворчал он. — Ты ведь знаешь, как я не люблю этот сюжет. Почему ты не выбрала обнаженную мужскую натуру? — Он отступил на шаг, оценивая общее впечатление. — Не хватает мужественности.

— Но Таша ведь не мужчина! — возразила Нинон.

Таша весело рассмеялась.

— Спасибо, что заступились за меня, Нинон, но только мужественность и впечатляет этих господ, внушая им уверенность в себе.

Морис спросил, взяв Виктора под руку:

— Ужели возможно принимать женщин всерьез, дорогой Легри? Что они создали? Только не называйте имен Сафо и мадам Виже-Лебрен[19], умоляю!

Нинон улыбнулась Ломье и сладким голоском задала следующий каверзный вопрос:

— А сколько гениев-мужчин узнала бы История, проводи они две трети жизни за чисткой картошки и стиркой пеленок?

— Не может быть, чтобы вы имели в виду себя! — запротестовал Ломье.

— Где ты познакомилась с этой девушкой? — шепотом поинтересовался у Таша Виктор.

— В «Бибулусе», вчера вечером, она помогла мне отнести холсты к багетчику. Ты был в морге, так что… Она сказала, что хочет мне позировать, но я отказалась.

— Почему?

— Я не смогу ей платить. Нет, нет, я знаю, что ты хочешь предложить, это не обсуждается, и потом, женские «ню»…

— Жаль.

— Что значит — жаль?

— Я бы попросил дозволения присутствовать на сеансах.

— Хитрец! Можешь обратиться к Морису, если хочешь, — он уже подцепил Нинон. Подожди меня внизу, я сейчас приду.

Виктор сел за столик в зале, где старые мрачные холостяки поедали сосиски, и развернул газету. Почти все статьи были посвящены отставке канцлера Бисмарка, в рубрике «Происшествия» ничего нового не оказалось.

— Дорогой друг, не верьте ни единому слову из того, что там написано, они все выдумывают!

— Не возводите напраслину на прессу, именно ей мы обязаны нашим знакомством!

Виктор поднял глаза от газеты: Таша и Нинон сели рядом с ним.

— Таша рассказала мне о вас, — улыбнулась ему Нинон. — Книготорговец, фотограф, рыцарь без страха и упрека, сыщик-любитель… Не многовато ли для одного человека?

— Насчет четвертого пункта она явно преувеличивает, — заметил Виктор.

— Лицемер! — воскликнула Таша. — Признайся, что обожаешь лезть в дела, которые тебя не касаются, и прошлым летом даже рисковал из-за этого жизнью!

— Я оказался вовлечен в то дело помимо своей воли…

— Перестаньте спорить и просветите меня, — вмешалась Нинон. — Таша уверяет, что вы страстный любитель детективных романов. Мне они кажутся скучноватыми, написанными по одной и той же схеме: добро торжествует над злом, убийца пойман, осужден и казнен, обыватели могут спать спокойно.

— Не могу с вами согласиться, — покачал головой Виктор. — Преступление завораживает порядочных людей. Авторы этого жанра увлекают нас на тайные тропинки, туда, куда мы сами никогда не осмелились бы ступить в реальной жизни.