Таша зарылась лицом в складки шали, и плечи ее мелко затряслись. Неужели плачет? — испугался Виктор, но она подняла голову, всхлипывая от смеха.

— Ой, Виктор, ну какой же ты смешной! «У меня свои источники!» Вылитый инспектор Лекашер!

Она снова расхохоталась. Оскорбленный сравнением с глуповатым полицейским, Виктор вскочил и потянулся за шляпой, но Таша остановила его:

— Да ладно тебе, не сердись, просто я не могу не смеяться, я… — Она опять прыснула, но быстро взяла себя в руки. — Да, это правда, Анри нравятся рыженькие, он даже ко мне клинья подбивал. Надо признать, несмотря на все его уродство, в нем есть своеобразное обаяние. Но даже будь он самим Аполлоном, у него все равно нет ни малейшего шанса на взаимность с моей стороны. Я люблю только тебя. Неужели ты не почерпнул эту информацию из своих источников?

…Жозеф изучал пачку квитанций с заказами. Виктор пытался сосредоточиться на работе, но безуспешно — его мысли вращались вокруг улицы Фонтен. После разговора с Таша к нему вернулось ощущение полноты жизни — казалось, все вокруг вновь пришло в движение. Ее «Я люблю только тебя» и долгий поцелуй вернули Виктору душевное равновесие, и он чуть не признался, что сам был в «Мулен-Руж», но побоялся снова испортить отношения с Таша — ведь она терпеть не могла, когда он начинал расследование очередного преступления. Они поговорили о том, кто теперь займет помещение пустующей парикмахерской, и условились встретиться в мастерской часов в семь вечера, чтобы вместе отправиться в «Ша-Нуар», где Таша собиралась набросать эскиз к портрету какого-то молодого писателя.

— Мсье Легри, я закончил с витриной, выставил там сентиментальные романы. «Это было прекрасно, но немного грустно. Командир отряда пожарных в блестящей каске — и тот не мог сдержать слез», — продекламировал Жожо нараспев. — Все, с меня хватит. — Взяв яблоко и блокнот, он собрался просматривать газеты.

— С таким режимом питания и заболеть недолго, — очнулся от задумчивости Виктор.

— Не волнуйтесь, я отъедаюсь по вечерам! Матушка заботится о моем желудке. И вообще, каждому свое, — вы же дегустируете раков… Я вот что хотел у вас спросить: как вам название «Предательство и кровь»? Так будет называться мой новый роман.

— Броско. Предыдущий вариант был, кажется, «Любовь и кровь»?

— Да, но я передумал его так называть, слишком уж сентиментально получается. Я решил взять несколько не связанных друг с другом фактов и состряпать такую загадку, что любой голову сломает…

— Метод компиляции, — пробормотал Виктор.

— Вот именно! Запутанная интрига. Осталось только решить, что станет ключом к этой загадке. Я делаю ставку на сильные чувства. За точку отсчета возьму убийство на перекрестке Экразе, а убитую девушку назову Золушкой в красном. Добавлю деталей из разных любопытных происшествий, из тех, что давно собираю. С ума сойти можно, сколько всего в Париже случается! Главное — уметь вовремя сориентироваться в обстановке. Вот скажем, сегодня мне попалась настоящая жемчужина. Вы только послушайте:

— Виктор! Ваш обед остынет! — раздался голос Кэндзи.

— Иду! — отозвался Виктор.

Жозеф с сожалением закрыл блокнот.

— И кому я все это рассказываю… Воистину, миром правит чревоугодие!

Он вздохнул и с хрустом надкусил яблоко.

Швейцар в Эльдорадо выслушал Виктора с неприступным видом, но, получив хорошие чаевые, стал гораздо более словоохотлив:

— Она живет неподалеку от театра «Варьете» и пассажа «Панорама», в доме номер один. Если хотите, можете туда прогуляться, это совсем рядом.

— Я знаю. А какой у нее этаж?

— Кажется, второй.

Виктор поймал себя на том, что научился отлично ориентироваться в районе бульваров Страсбур и Монмартр. При известии о том, что Ноэми Жерфлер живет неподалеку от перекрестка Экразе, его охватило дурное предчувствие. Он прошел мимо милых сердцу каждого библиофила книжных лавочек, парфюмерных магазинчиков и кондитерских и остановился у витрины с веерами. «Интересно, — думал он, — понравится ли Таша веер с панорамой Восемнадцатого округа? И вообще, может, ну ее, эту Жерфлер? В конце концов, главное, что Элиза, жива и невредима, гостит у матери. Но как в этом убедиться, если не проверить самому?»

Стоило ему ступить на лестницу, как мимо него проскользнул мужчина в сером шерстяном пальто и низко надвинутой на лоб шляпе. Он пробормотал какое-то извинение и помчался вверх, перепрыгивая через две ступеньки.

Виктор позвонил. Дверь ему открыла неприветливая женщина. Маленькие глазки, распухший от насморка нос, грязный передник — ее внешность мало соответствовала представлениям Виктора о том, как должна выглядеть горничная.

— Я хотел бы поговорить с мадам Жерфлер.

— Ее нет дома, — буркнула женщина.

— А как скоро она вернется?

— Она ушла к портнихе, так что может там и весь день проторчать: у нее столько платьев и побрякушек — хоть маскарад устраивай.

— Маскарад?

Горничная послюнила палец и присела убрать с ковра крошки.

— Ага, — сказала она, выпрямившись, — фрукты, цветы, перья и все такое.

— Ну, тогда, может, ее дочь сможет меня принять?

— Дочь?

— Да. Мадемуазель Элиза.

Горничная смерила его подозрительным взглядом, но потом смягчилась:

— Скажете тоже, — фыркнула она. — Нету у нее никакой дочки.

— Вы в этом уверены?

— Ну, само собой, она мне о своей личной жизни не рассказывает. Но я точно знаю, что официально мадам Жерфлер не замужем. Можете дать мне свою карточку, я ей передам.

— Спасибо, но я лучше зайду в другой раз, — сказал Виктор.

Человек в сером пальто перегнулся через перила третьего этажа и смотрел на спускающегося по лестнице Виктора, поглаживая в кармане рукоять ножа. Это его успокаивало. Нож был талисманом, с которым он не расставался много лет. Придется ли снова им воспользоваться? Неважно. Когда чувствуешь, что он оттягивает карман пальто, будто верный солдат, всегда готовый выполнить приказ, на душе становится легче. Настоящего друга у него все равно нет, а нож, в случае чего, не подведет.

Так значит, Ноэми еще не вернулась. Ну что ж, это несколько расходится с его планами, но ничего страшного, приятный тет-а-тет можно и отложить. Что значит каких-то несколько часов после стольких лет ожидания? Он с усмешкой подумал о фразе, которую обронила горничная: «Нету у нее никакой дочки». Ошибочка вышла! Точнее было бы сказать: «Нету у нее больше никакой дочки».

Терзаясь сомнениями, Виктор вышел на бульвар Монмартр и подозвал наемный экипаж.

Приехав на улицу Фонтен, он заметил на противоположном тротуаре уродливого художника в пенсне. Не от Таша ли он вышел?

Она работала, одетая в перепачканную красками блузу.

— У меня, наверное, галлюцинации, но мне показалось, что я видел Лотрека.

— Да, он заходил. Вы разминулись буквально на несколько минут. Он живет тут неподалеку — переехал в двадцать первый дом еще в апреле. Подожди, я сейчас переоденусь.

Она что, смеется над ним? Неужели не понимает, какие чувства вызывает у него одна мысль о том, что она в таком виде принимала у себя этого горе-художника?

Виктор не смог побороть любопытство и приподнял тряпку, скрывавшую полотно, над которым работала Таша. То, что открылось его взору, лишь усилило беспокойство: растрепанная танцовщица, исполняющая канкан, из пены юбок торчат черные чулки. Таша копировала стиль Лотрека, но ей не хватало его экспрессии: фигура выглядела статично и была похожа на куклу. Ну, и зачем было выбирать такой сюжет?

Таша вернулась быстро, и Виктор едва успел прикрыть картину.

— Как я тебе?

На голове у нее красовалась неизменная шляпка. Она переоделась в блузку с темными манжетами и черную юбку. А еще надела бусы из лазурита, которые Виктор подарил ей на день рождения, и украшенные вышивкой перчатки, доставшиеся от матери. Корсет Таша не носила, и под блузкой угадывались соблазнительные очертания ее груди.