И вдруг случилось это — с лопатой…
Лопата все еще висела на той скобе «для пеленок», как сказал тогда бригадир. И когда Томас, выруливая между жизнью и смертью, швырял самосвал то в ту, то в другую сторону, лопата раскачивалась изо всех сил. Острие ее врезалось в заднее колесо и застряло между спицами. Велосипед Андреаса подтащило к громадному колесу самосвала. От толчка из рук Андреаса вырвало руль… Когда он падал с велосипеда на землю, вид у него был такой, словно его стукнули доской по голове. Самосвал проехал еще несколько метров, таща за собой велосипед Андреаса. Потом велосипед отцепился и, весь искореженный, грохнулся на мостовую.
Ребята следили за всем происходящим, словно за какими-то непонятными проделками злого волшебника. Только теперь, когда все было позади, Клавдия Геренклевер закрыла лицо руками. Детлев Тан почувствовал, что его тошнит. Проглотив слюну, он сказал:
— Это все потому вышло, что он хотел быть первым…
— А что тут плохого — быть первым? — пробормотал Гано Блумгольд.
Клавдия прошептала:
— Он умер?
— Да какое умер! Вон он уже встает, вон рожи строит, — ответил ей Детлев Тан.
Клавдия взглянула на Андреаса и вскрикнула:
— Он идет обратно! По мостовой!
— Он хочет поднять бутерброды, — догадался Гано Блумгольд.
— Кому они нужны? — пожала плечами Антье Шонинг.
Все ребята глядели на Андреаса с изумлением.
— Андреас малость того… Пойду прочищу ему мозги, — решительно заявил Детлев Тан.
Он прислонил свой велосипед к ограде перед «Светлым будущим» и побежал к перекрестку… Как раз в то мгновение, когда Андреас наподдал ногой по свертку.
Увидев, что Андреас рухнул на мостовую, Детлев снова почувствовал приступ тошноты. Но тут он заметил, что не он один бежит к перекрестку, и немного приободрился. Он чуть не столкнулся с учителем Ризе и Томасом и, чтобы прийти в себя, сразу заговорил. Голос его звучал хрипло и глухо.
— Хорошо еще, что он не поскользнулся из-за колбасы… Это не его бутерброды!
Учитель Ризе стоял на коленях возле Андреаса. Он положил ему руку на грудь. И даже не для того, чтобы послушать его сердце. Просто он очень волновался за этого мальчика.
— Упал, словно от удара по голове, — сказал учитель Ризе.
— Во-во! — крикнул Детлев Тан, словно выговорив наконец то, что его давно мучило. — Мне даже плохо стало, когда я увидел… Он еще дышит. Надо дать ему холодной воды…
— Скажи еще — мороженого, — пробормотал учитель Ризе. — Так чьи это бутерброды?
— Шнека. Андреас за ним гнался. Потому это и случилось.
— Шнек… А, это тот, который тогда чуть не наехал на зеркало?
— Да, тот, — кивнул Детлев Тан.
Но тут вдруг Томас сказал что-то такое, что, казалось бы, не имело никакого отношения к разговору. Он уже снова был как всегда — с той минуты, как увидел, что Андреас дышит. Теперь наконец он сунул в рот свою сигарету и поднес к ней спичку. Выпрямившись во весь рост, он пробормотал что-то совсем непонятное:
— Порядком весу в этой железяке. Да нет, ерунда. Я ж его отряхнул… Отшвартовался…
Детлев Тан так никогда и не узнал, кого отряхнул Томас, потому что, только он хотел его об этом спросить, как появилась пожарная машина с дружинниками. А вслед за ней и машина народной полиции. От Томаса и от Детлева Тана тут же потребовали подробных объяснений, как произошел несчастный случай. Полицейские внимательно рассматривали следы торможения и прочерчивали их мелом.
Учитель Ризе не отходил от Андреаса. Он поправил на нем порванную рубашку и сказал дружинникам:
— Я его знаю. Его родители сейчас на работе. Куда мы его повезем?
— В больницу. В травматологическое отделение, — ответил один из дружинников.
— Я тоже поеду, — сказал учитель Ризе. — Тогда я смогу рассказать родителям о результатах осмотра.
Четверо дружинников положили Андреаса на носилки. Они погрузили его в красную пожарную машину и укутали одеялом. Один из них скомандовал:
— По местам! Поехали!
Учитель Ризе сел рядом с Андреасом. Он глядел на этого бледного мальчика и думал: «Что с тобой? У тебя и сил-то совсем не было. И все-таки ты еще раз поднялся… И, шатаясь, брел по булыжнику, чтобы оттолкнуть ногой бутерброды… Не понимаю…»
Не успела пожарная машина отъехать, как загудела сирена. Ее резкий воющий звук вывел Андреаса из забытья. Он почувствовал сильную головную боль и открыл глаза. Нет, это не отец… И не мать. Перед ним было чье-то лицо, словно в тумане… Кто же это? Ах да, это тот, у которого есть свисток… Почему он так громко свистит? А, знаю… Потому что Пампуша не надел красного берета… Вот он опять свистит…
В одиннадцать часов фрау Линден вошла в игровую комнату летнего лагеря. Она уже знала, что случилась автомобильная катастрофа. Проходя по перекрестку, она видела вывернутую ограду, валявшуюся на мостовой. Теперь ребята ей рассказали, что с Андреасом Гопе произошел несчастный случай, потому что он проехал знак «Стоп!».
Когда они дошли до знака, мнения разделились: одни утверждали, что виноват Андреас, другие — что Пампуша.
Фрау Линден не вмешивалась в их спор. Она глубоко задумалась. И вдруг снова стала расспрашивать ребят, вникая во все подробности. Но ответы их ее не удовлетворяли. Она смогла нарисовать себе происшествие, но что творилось с самим Андреасом? Это ей было непонятно. Покачав головой, она сказала:
— Тут еще надо разобраться…
Потом она пошла в канцелярию к фрау Глум и стала звонить по телефону, пока наконец не связалась с больницей. Но дежурного врача не было, а старшая сестра не могла сообщить ей ничего определенного. Только сказала, что Андреас лежит в постели и ему запрещено разговаривать. Посещать его пока не разрешается.
Фрау Линден повесила трубку.
— Ну и новости!.. — сказала она фрау Глум. — Как же теперь сообщить его родителям?..
— Вы считаете, что это должны сделать вы? Не думаю. В таких случаях близких извещает полиция.
— В таких случаях? По-моему, такого случая еще ни разу не было…
Фрау Глум открыла свой портсигар с сигаретами. Поглядев в окно, она сказала:
— Конечно, ужасно. Что тут можно сказать? Этот мальчик из тех детей, которые никогда не могут сосредоточиться. Чудовищный случай рассеянности.
Фрау Линден встала из-за стола и задвинула свой стул.
— Для меня это первый случай, когда с моим учеником случается такое несчастье. Вы говорите — рассеянность… Но мы ведь не знаем, так ли это.
Фрау Линден вышла из канцелярии. Она созвала ребят из своего отряда и рассказала им все, что узнала от сестры в больнице. Потом велела им быстро собираться в дорогу.
— Поедем на экскурсию, — сказала она.
Это была веселая экскурсия — ведь большинство ее участников почти не знали Андреаса. Но самой фрау Линден было не до веселья. Она была рассеянна. Гано Блумгольд заметил, что, когда они стали в лесу играть в прятки, она несколько раз крикнула «Андреас!», хотя имела в виду совсем другого мальчика.
Когда она еще раз позвала Андреаса, Гано подошел к ней и сказал:
— Вы тоже, наверно, все думаете, как он сейчас там? Я все время про это думаю. Хоть бы узнать, не сломал ли он руку или ногу…
— Вряд ли у него какой-нибудь перелом, — ответила фрау Линден. — Тогда бы он не смог еще раз встать. Ты ведь его друг, да? Или у него много друзей?
Гано кивнул:
— Много. Но я тоже его друг.
Тогда фрау Линден сказала:
— Хорошо, что у Андреаса есть друзья. Они ему очень нужны. Я так рада, что вы все у него есть. Ведь я не навсегда с вами останусь. Мне придется опять взять первый класс. Но Андреас вместе с вами со всеми — на это я очень надеюсь. И ты ведь тоже, правда?
Гано кивнул. Он размышлял. Он хотел что-то сказать — насчет своей надежды. Но не находил слов. Фрау Линден поглядела на его нахмуренный лоб и положила ему руку на плечо.
…В одиннадцать часов, как раз тогда, когда фрау Линден вошла в игровую комнату, в лаборатории у инженера-химика Гопе зазвонил телефон. Химик Гопе сидел, склонившись над чистым листком бумаги, и мечтал. Он мечтал о новой таблетке, которой еще никогда не было на свете и которая так нужна людям. Он мечтал о лекарстве для здоровых — чтобы они не болели.
