Андреас выбросил из пещеры лопату, и они убежали. Он выпрямился, влез на кучу песка и поглядел вдаль — за шоссе… Как улепетывают эти трусишки! Когда они обернулись, он показал лопатой на пещеру и крикнул:
— Эй, вы, букашки! Дарю вам на память!
Потом вскинул на плечо ружье и лопату, потрогал перья на голове — торчат ли кверху — и зашагал прочь.
Дома он снял свой индейский наряд и переоделся. Потом пошел к матери на кухню и завел с ней разговор. Цель его была — заставить мать высказать идею, созревшую у него в голове.
— Вот и Гано уехал… Все разъехались… — сказал он.
— Значит, пора тебе отправляться в городской летний лагерь.
Вот это-то Андреас и хотел услышать. Но он притворился недовольным — лицо его изображало покорность мученика.
— А почему бы тебе, собственно, не пойти? — продолжала мать. — Откуда вдруг такая неохота? Ты ведь сам просил, чтобы тебя записали.
— Да ведь я тогда не знал, что там фрау Линден дежурит…
— Ты радоваться должен, что она дежурит! Тебе надо с ней помириться, другого выхода у тебя нет. Да и вообще там много хорошего. Будете ходить на экскурсии, поешь там среди дня. И деньги уже заплачены.
— Она сказала, что хочет узнать меня получше. Что же мне, все равно идти?
— Ну конечно! Раз она так сказала, значит, она с тобой по-хорошему хочет, а не по-плохому. Ты только дай ей такую возможность. Ну, иди в ванную, вымойся, а завтра утром пойдешь.
— Ладно, мне-то что!.. — проворчал Андреас.
Потом повернулся на каблуках и с победной песней вышел из кухни.
Андреас вступил на тропу летнего лагеря не в мокасинах. Он шагал четким солдатским шагом. Ведь здесь давали команду. Здесь отдавали приказы. Здесь маршировали. Здесь требовалось мужество. Вот именно, мужество! У Андреаса под курткой был спрятан пистолет — дуло с водопроводный кран!
И вот, набравшись мужества, он зашагал на кухню. Он хотел поздороваться с фрау Глум. Тогда не стал ходить в «продленку», а теперь вот вернулся. Возвращение блудного сына. Мужество! Он нажал ручку двери и вошел.
Фрау Глум сидела вместе с двумя другими воспитательницами за столом. Она собирала в пачку разложенные на столе квитанции и записывала что-то на листке бумаги.
— Здравствуйте, — сказал Андреас. — Куртку на вешалку повесить или мы куда-нибудь пойдем?
Фрау Глум приложила к пачке еще несколько квитанций. Затянувшись сигаретой, она с удивлением поглядела на Андреаса.
— Как, ты опять здесь? На квитанции было написано, что ты уезжаешь с родителями.
— Это на первой квитанции. А потом я опять записался.
Фрау Глум кивнула:
— Верно, потом тебя мама записала.
— Отец хотел со мной вместе в поход поехать. На велосипедах. Но теперь ему некогда. Он хотел мне старинные церкви показать…
— Это интересно.
— Да, там, на Эльбе… Мы хотели каждую ночь в другом месте ночевать. А еще хотели посмотреть один колодец, в котором воду на сто пятьдесят метров вверх поднимают.
— На пятнадцать, детка. — Фрау Глум стряхнула пепел с сигареты. — Колодцев в сто пятьдесят метров не бывает. И вот, значит, теперь твой папа не сможет? Жаль, жаль.
— Нет, на сто пятьдесят метров, — настаивал Андреас. — Отец один раз бросил туда монету и считал…
— Монетку, конечно, можно бросить, если это не запрещено. Я просто хотела сказать, что ты ослышался. Со мной тоже такое случается. Ну, иди к ребятам, пока обед не привезли.
— А что мы сегодня будем делать? Пойдем на Ромерберг?
— Нет. — Фрау Глум встала и поглядела в окно. Потом снова села и сказала: — Там ведь теперь шоссе прокладывают.
— А что же мы тогда будем делать?
— После обеда поставим палатки.
— Здорово! В лесу?
— Где же я возьму тебе лес?.. Ну, иди! И скажи ребятам, чтобы не шумели.
Андреас пошел в комнату к ребятам и стал делать то же, что все: искать себе какое-нибудь занятие.
Когда им разрешили выйти во двор, Андреас придумал себе повое развлечение. Он залез на мусорный ящик, а с него — на крышу сарая для велосипедов, покрытую толем. Потом перелез по каменной стене на крышу дома на соседнем участке. Потом полез обратно. Этот рейс он проделал три раза.
Воспитательницы, заметив его из окна, стали ругаться. Андреасу было категорически запрещено лазить по крышам. Но так как он знал местность лучше, чем они, то всякий раз находил новый путь для побега.
В этом завоевании вершин приняли участие и еще некоторые ребята. Вскоре образовалась настоящая высокогорная команда во главе с Андреасом. Вот это каникулы! Блеск!
Так продолжалось до одиннадцати часов. А потом вдруг всем велели идти со двора в помещение.
— Вот идиотство! — сказал Андреас.
Он снял рубашку, вытряхнул из нее сор и пошел вслед за другими.
…В одиннадцать пришла фрау Вармут. Она преподавала в старших классах историю, а теперь была дежурным учителем в летнем лагере.
Андреас до сих пор не знал фрау Вармут. Ему понравилось, что она в тренировочном костюме. А еще — что она ему сказала:
— Последние станут первыми!
Она взяла его за плечи и усадила на стул, за которым стояла. А потом обратилась к ребятам:
— Я не спрашиваю про пятерки и двойки. Я надеюсь на каждого.
После этих слов ее руки, лежавшие на плечах Андреаса, стали легче ангельских крыльев.
Первым делом фрау Вармут рассказала им одно приключение…
Она могла бы, конечно, рассказать им про то, как один мальчик сломал себе руку и ногу, потому что все время лазил по крышам. А она вместо этого рассказала про свою байдарку — по морям, по волнам!.. И все истинная правда. Все точно. А под конец — как они вытащили из воды собаку. Почему она попала в воду? Ни одна живая душа этого не знала. Бедняга пес! Он и сейчас у них живет… Здорово, что такое бывает! Эх, если бы фрау Вармут…
В половине двенадцатого приехал обед. Его привезли из столовой в больших баках. Вот тут-то уж фрау Глум взяла бразды правления в свои руки.
— Обед — гвоздь программы, — поучительно повторяла она, сунув нос в бак.
Фрау Глум просто расцветала, когда на обед было что-нибудь необычное. Ну, а если присылали котлеты с макаронами, тогда она утешалась кофе.
После обеда вдоль того самого забора, у которого на большой перемене они брали девчонок в плен, поставили восемь палаток. Фрау Вармут первая залезла в палатку. Потом все залезли в эту палатку, но делать там ничего не делали — просто сидели все вместе, поджав коленки под подбородок.
А когда немного так посидели, фрау Вармут сказала:
— Ну, чтобы я играла с вами в индейцев, вы от меня требовать не можете. Я предложу вам другой план.
И предложила. Ребята согласились. А на следующий день после обеда двинулись в путь… Музей, пляж, пионерский парк, вышка, аэродром, военная игра… То, что надо!
Андреас и не заметил, как пролетела эта неделя… Он всегда шел впереди, не отставал ни на шаг от фрау Вармут и все задавал ей вопросы. Во время одной экскурсии она ему даже сказала:
— Есть насекомые кусающие, есть сосущие. А ты насекомое спрашивающее. Что же ты делаешь с медом моих ответов? Собираешь его? Или ты спрашиваешь ради удовольствия спрашивать?
Андреас на этот раз немного не поспевал за ее вопросами. А не скрыт ли за ними упрек? Но, заметив его недоверие, фрау Вармут улыбнулась:
— Ага, ты скис. Хорошенько обдумай ответ. А пока я спрошу тебя про другое. Про твою рубашку. Твоя рубашка несет на себе, так сказать, отпечатки толя и других материалов, которыми кроют крыши. Ты как, обновляешь их каждый день или это все те же — с понедельника?
Андреас расхохотался так весело и непринужденно, словно перешел уже в седьмой класс. Фрау Вармут, как видно, упускала из виду, что все эти дни до обеда они проводили каникулы во дворе, потому что «обед — гвоздь программы». Как же мог уважающий себя человек не испачкать рубашку? Но эта мысль была в голове Андреаса какой-то уж самой-самой тайной. И никак не могла сойти у него с языка. Поэтому он ответил:
