писал он еще в Бельгии. Он написал книгу «Сердце нации». Он вернулся на родину. Помните его «Возвращение»?

— Давай, скорей!

— Вот его «Возвращение»:

— Прекрасное стихотворение! — воскликнул парон Костя, — но не эту музыку уныния мы любим в Варужане! Главное в нем не это!

Вот в этих словах весь Варужан. Сила сопротивления, сила самообороны, сила самозащиты — вот что нам дорого в Варужане!

Мосьян вскочил, взмахнул рукой.

Все хором подхватили боевой марш зейтунцев.

Крики, топот и стуки внизу у дверей прервали песню.

Артавазд распахнул окно, выглянул и тотчас захлопнул его.

— Курды! — закричал он весь бледный.

Кружки загремели со стола на пол, Мосьян схватился за маузер и бросился к двери, Вагаршак и Пахчан за руки отволокли Сирануш в угол и стали перед ней, выхватив наганы.

Ашот и Вартан продолжали сидеть, прижавшись друг к другу. Парон Костя встал, как будто готовясь произнести речь.

Толпа ворвалась в комнату. Впереди Айрапет, хохоча, припадал на плечо человека с гибкой талией, задорными, смеющимися глазами и хорошо подстриженными усиками. Огромная серая папаха, заломленная на ухо, увеличивала его рост.

— Вот он, курд! — воскликнул Айрапет, выталкивая своего спутника на середину комнаты, и тотчас обернулся к остальным. — Входите, друзья, входите родичи!

— Христофор! — закричал парон Костя. — Конечно, это ты! Кто же другой мог устроить такую игру! Когда приехал?

— Днем. Восстановил питательные пункты до Бегри-Калы, подобрал детей. У Майрик узнал, что вы здесь.

— А игра хорошая! — сказал Ашот. — Старинная, свадебная игра! Остаток родового быта. Ведь это же умыкание!

— Нет! — поправил Артавазд. — Это требование выкупа за невесту. А если не дадут выкупа, тебя, Сирануш, отобьют обратно гости.

— Дадим выкуп! — кричал Айрапет. — Хороший выкуп! Вином!

— И песней! — воскликнул Артавазд.

— Пойдемте на берег, разложим на камнях костер, будем там петь и беседовать! — предложил парон Костя, прерывая хор.

— Тем более, что сейчас совсем стемнеет, — поддержал Вагаршак, — а есть ли у молодых лампа, это еще не известно.

— Зачем им лампа? Звезды им светят! — с пафосом воскликнул Мосьян. — Крыши-то ведь нет!

Толкаясь и шумя, все выбирались из комнаты.

— Лестницу, лестницу берегите! — беспокоился Айрапет. — Пахчан, Артавазд! Забирайте вино и кружки. А я потащу хворост.

— Неправильно! Не по порядку! — бурчал один из пришедших гостей, старик, весь в шерсти жилета, папахи и бороды. — Здесь, в доме мы должны были сказать приветствие молодым и выпить вина, за их здоровье, в их доме. А то их дом непрочен будет. И вся жизнь их пройдет в пути. Неправильно сделано.

Темно-зеленый, прохладный вечер, пестрый от звезд, накрывал землю и море. Разоренные дома ушли в темноту. В неистощимой тишине волны без конца лепетали и шептали терпеливым камням вековые свои сказки и, вдруг затосковав, взбрасывались быстрыми всплесками и опять затихали в жалобном лепете.

Артавазд подошел к самой воде, глотая соленый, тугой воздух, чувствуя свои огромные глаза ничтожно маленькими перед тем простором, который в них лился с моря и неба. Ему хотелось побыть одному, но чья-то рука легла ему на плечо.

— Вон, смотри туда, налево, к югу, — сказал Ашот. — Если бы была луна, ты мог бы там заметить, на воде, недалеко от берега, как будто светящуюся жемчужину Это вправду жемчужина, последняя жемчужина нашего древнего искусства. Она еще цела, но что будет с ней завтра! Что будет с ней завтра!

Он почти с рыданием схватился за голову.

— Ахтамар? — угадал Артавазд.

— Да, Ахтамарский монастырь. Это единственный в мире памятник с барельефами на наружных стенах. Я был там. Какое мастерство! В этих барельефах сквозь аскетизм средневекового христианства пробивается вся мощь природы Востока. Кисти винограда. Кресты, а на нем два попугая — самец и самка! Жизнь! Тигр, впившийся в горло молодому джейрану. Борьба! Скачущий единорог. Есть, конечно, и христианские мотивы. Но и в них чувственная радость жизни. Кит выбрасывает Иону. А он уже спит под кукурбитой… Кейфует!

— Что это за кукурбита?

— Тыква, кажется. Не знаю. В истории искусства так называется растение с крупными плодами, под которым обыкновенно изображают Иону.

— Надо поехать на Ахтамар… — мечтал Артавазд, тщетно стараясь поймать глазами жемчужину в туманной дали. Но даль уже запахнулась плотной завесой темноты. С треском вздымалось веселое пламя костра, озаряя усевшихся вкруг хозяев и гостей. Глаза и головы всех были повернуты в сторону парона Кости. С возбужденным, медно-красным от пламени костра лицом, жестикулируя быстрыми, энергичными пальцами, он рассказывал:

…И вот, исколесив всю свою родину, двумя хищниками разорванную на две части, этот мальчик попадает в Америку. Вместо родных гор он видит холодные, уходящие в туман небоскребы. Вместо простых поселян, почти не знающих денег, он встречает людей, готовых за один пенс перегрызть друг другу горло. Его уши, привыкшие к горной тишине, оглушены грохотом города. Вместо звезд над ним фонари, вместо травы под ногами его асфальт. Он чувствует, что он может погибнуть, но он хочет жить, — жить для своей родины. И вот этот пастушонок вступает в борьбу с американским городом. Он нанимается мыть грязную посуду в дешевом ресторане. У двери, на сквозном ветру, обдаваемый то жарким чадом из кухни, то пронизывающим ветром с улицы, над лоханкой с сальной водой он обдумывает свою судьбу и судьбу своей родины. Смышленость помогает ему вскарабкаться на одну ступеньку выше. Он становится поваренком. Отказывая себе во всем, он копит свои пенсы, и когда у него набираемся несколько долларов, чтобы купить приличную курточку и сапоги, он поступает служить мальчиком при лифте. Теперь он видит высшее общество города и скоро научается его ненавидеть. Вся юность проходит в тяжелой борьбе за существование. Но разве для того он родился, чтобы стоять всю жизнь при посудной лоханке или подъемной машине богачей? Нет, он родился для служения своей родине. Что нужно армянским крестьянам? Агрономы! Сколотив деньги, он едет в Бельгию и там в величайших лишениях проходит курс наук. Достигнув цели, он возвращается на родину, но едва он успевает прикоснуться к армянской земле, как война растаптывает и эту землю и ее народ…

— Он свою жизнь рассказал! — шепнул Ашот Артавазду, когда парон Костя замолк.

— Не робей, Костя! — воскликнул Христофор, — хищники перегрызут друг другу горло, а мы будем живы!