Пашка рассказывал, как он поступал в институт. С гордостью сообщил, что к экзаменам вообще не готовился, потому что бабки были уже уплачены. Ему достался билет про восстание декабристов, и он украдкой спросил у соседки, когда была вся эта бодяга. Та назвала ему год, а про месяц он догадался сам, исходя из названия мятежа. Этого оказалось вполне достаточно. Он, правда, перепутал номер царя, который тогда занимал престол, и несколько невпопад начал рассказывать о рабочем движении — так что один из преподов, принимавших экзамен, не выдержал и вышел из кабинета…
Вспоминая об этом, бывший одноклассник жизнерадостно ржал, а Андрей размышлял о том, что Пашка, к счастью, будет всего лишь юристом. Но по такому же принципу поступают в архитектурный, в авиационный и в медицинский. Пройдет еще пара лет, и эти люди будут проектировать небоскребы, строить пассажирские лайнеры и делать трепанацию черепа. И как-то совершенно не тянет в будущее, где результаты этих трудов станут видны на каждом шагу.
Но Пашку такие глупости, конечно, не занимают. Он готовится к студенческой жизни. Раз в год папаша будет башлять, чтобы сына перевели на следующий курс. Через пять лет Пельмень, наконец, получит диплом, и за терпение ему подарят квартиру. Потом отец устроит его на работу. Ну, то есть, покажет место, куда надо приезжать к девяти утра и сидеть до шести, радуясь халявному интернету. Еще, правда, придется иногда подписывать документы, в которых ничего не понятно, но папа, если надо, подскажет…
Блин, подумал Андрей, неужели Пельмень всегда таким был? Или это и есть взросление? Поверить страшно…
Андрею вдруг показалось, что его жестоко и бездарно разыгрывают. Что Пашка, с которым они гоняли мяч во дворе и смотрели фильмы по видику, остался в маленьком городке среди степей и холмов, а за столом сидит незнакомое существо в резиновой маске. Или, может быть, кукла, у которой в спине торчит ключик для подзаводки: ее посадили здесь на пару часов, пока не уйдет Андрей, но немного не рассчитали — пружина ослабла, завод кончается, и кукла теряет сходство с оригиналом. Движения замедляются, гримаса на лице застывает, а каждое слово тянется мучительно долго, как на магнитофоне с севшими батарейками. Лампочка под потолком начинает мигать и потрескивать, потом окончательно угасает, словно неведомый режиссер пытается скрыть обман, но даже света уличных фонарей более чем достаточно. И чтобы не видеть это убожество, Андрей встает и выходит из кухни, захлопнув за собой дверь. Сейчас он хочет лишь одного — лечь и заснуть, забыть обо всем, что случилось за эти дни. Он падает на диван и закрывает глаза, но перед тем, как окончательно отключиться, успевает понять, что перед ним сидела даже не кукла, а мертвяк, засохшая мумия — из тех, что умеют притворяться живыми. И он уже видел такую в раздевалке на выпускном…
Проснувшись, он не сразу сообразил, где находится, и несколько секунд бессмысленно озирался. Было светло, часы показывали, что дело уже за полдень. Матово блестел экран телевизора. На занавеске сидела одинокая муха.
И еще был запах. Отчетливый запах тления.
Андрей принюхался и вышел в прихожую. Воняло из кухни — словно там, за закрытой дверью был древний склеп, в который никто не входил уже много лет. Взявшись за дверную ручку, Андрей собрался с духом, но потом передумал и отступил на шаг. Вряд ли то, что он там увидит, поможет ему разобраться в происходящем. Скорее, наоборот, запутает еще больше. А оно ему надо? Проблем хватает.
«Кстати, — сказал сам себе Андрей, — с днем рождения вас, товарищ Сорокин». Живите, как говорится, долго и счастливо. Если сумеете, конечно.
Он прошел в ванную и умылся. Вернулся в комнату, раздвинул шторы и долго смотрел на улицу. Небо было затянуто облаками — синоптики, выходит, не обманули. Ну, что ж — по крайней мере, не жарко. Рубашка с длинными рукавами будет вполне уместна. Ладно, пора уже выдвигаться. Едем на рынок, там разберемся. Где у нас Лужники на карте? Станция Спортивная, вроде, красная ветка? Одна пересадка, ясно.
Андрей подобрал с пола сумку. С момента отъезда из дома та уже несколько похудела — штаны и майку, в которых он сел на поезд, пришлось выбросить сразу после побоища под Воронежем, потому что отстирать было невозможно. Можно что-нибудь на рынке купить взамен. А сейчас — пора сваливать. Спасибо, как говорится, этому дому. Извиняй, Пельмень, если что не так…
…Рынок в Лужниках раскинулся широко, но воображение Андрея не поразил. Палатки, заваленные дешевыми шмотками, ничем не отличались от тех, что он видел у себя в городе за тысячу километров южнее. Даже лица продавцов казались знакомыми, а гортанные голоса звучали как привет с малой родины. Разве что, лабиринт торговых рядов здесь был побольше и посложнее.
— Золото, доллары, Горючие Слезы!
Андрей даже вздрогнул от неожиданности. Обернулся и заметил цыганку. На ней была длинная юбка в белый горошек, сиреневые шлепанцы и бесформенная ворсистая кофта. Тетка бродила туда-сюда и время от времени повторяла свой немудреный рекламный слоган. Андрей подошел поближе.
— Золото надо, парень?
Он отрицательно покачал головой.
— Доллары? Бери, хорошие.
«Ты б еще сказала, свежие», — подумал Андрей. А вслух произнес:
— Горючие Слезы почем у вас?
— Тебе сколько надо?
— Ну, одну хотя бы. Они вообще настоящие?
— Настоящие, конечно! Вчера только привезли. Бери три сразу, зачем одну? Невесте подаришь, всю жизнь любить тебя будет…
— Я посмотреть хочу, — перебил Андрей. — Они у тебя с собой?
— Смотри на здоровье! Думаешь, я обманывать буду?..
Андрей, который именно так и думал, с сомнением поглядел на бесцветный шарик, предъявленный в качестве доказательства.
— Можно?
Подделку он почувствовал сразу, едва шарик лег ему на ладонь. Материал был искусственный — оргстекло или что-то вроде того. Обычный человек мог бы и не заметить, но для мерцающего все было очевидно.
— Ясно, — сказал Андрей, возвращая товар цыганке. — Удачной торговли.
Он повернулся, чтобы уйти, но она вдруг схватила его за локоть.
— Погоди, парень! Вижу, что разбираешься. Вот, специально для тебя берегла, — она порылась в кармане кофты. — Ну, как тебе?
Да, эта Слеза была настоящая — слегка мутноватая, но зато очень крупная, раза в полтора больше той, что подарил Андрею отец. И, стоило только дотронуться до нее, как внутри мелькнула красноватая искорка — всего на миг, но этого было вполне достаточно.
— Ну что, берешь?
— Взять — пожалуй, возьму, — ответил Андрей, — но покупать не буду.
Цыганка попыталась вырвать у него свою драгоценность, но Андрей перехватил ее руку. И, прежде чем она успела завизжать на весь рынок, тихо сказал:
— Попробуешь кричать — пришибу.
Она посмотрела ему в глаза, и ее лицо посерело. Он сдвинул рукав на ее предплечье, обнажив обычный синий узор. Поднес к нему свою «паутину».
— Где ты взяла Слезу?
Тетка прошипела что-то невнятное, но он уже уловил нужный образ. Она не знала, как смолу привозят в Москву. А тот шарик, что сейчас достался Андрею, цыганята притащили позавчера — выудили из кармана у поддатого мужика в дорогом костюме.
— Толку от тебя никакого, — пожаловался Андрей.
— Ты страшный человек, — с ненавистью процедила цыганка. — Идти тебе по мертвой дороге…
— Гадание я не заказывал. Все, свободна. Вали отсюда.
Она моментально затерялась в толпе, а он пошел наугад, разглядывая прилавки. Рынок галдел. Торговцы перекрикивались резкими голосами, а из каждой второй палатки доносились позывные «Русского радио». Тщедушный вьетнамец с натугой толкал тележку, на которой были навалены огромные тюки в несколько штабелей. Остро запахло кожей, и Андрей попал в закуток, завешанный куртками и дубленками. Еле отбился от экспрессивных кавказцев, которые, вращая глазами, требовали примерить и обещали грандиозную скидку. Забрался в обувные ряды, кое-как нашел дорогу обратно. Полюбовался шубами, коврами и рулонами тканей. Зачем-то сунулся в павильон с мягкими игрушками. Котики, собачки и зайчики были таких расцветок, что возникала мысль о радиоактивных осадках. Некоторые зверушки вообще не поддавались опознаванию. В углу сидело бочкообразное существо размером со взрослого человека — у него было нечто, похожее на рога, и богатая черно-желтая шкура. Андрей прочел подсказку на ценнике: «Пчелка Майя».
