* * * Высокой живописи пышный пир! Надеждой странною влекомый, Входил я в Эрмитаж, как в мир, Мне исстари знакомый, Из детства моего, В чем ощущал я торжество; Средь публики многоязыкой Бродил с беспечною улыбкой. И боги Греции всходили вновь... Все тайна и любовь, Что всех влечет от века - И Запад, и Восток , - Как счастья чаемая нега Или бессмертия залог. * * * Здесь в страствиях провел я годы, Претерпевая грусть и тяжкие невзгоды, Моральною рефлексией томим, Безмолвный, точно мим, Средь публики разноязыкой, Столь временной, как тени, зыбкой, Сходящей где-то ныне в мир иной Безвесною толпой. О, Время! Сохрани хоть наши чувства, Как сны Весны, В отсветах пламени искусства. Иначе, что ж, музей - Всего лишь мавзолей? Лоджии Рафаэля в Эрмитаже. Высокий узкий коридор Вдоль окон сада, Всего лишь переход куда-то, Но если вдруг поднимешь взор На стены, на плафоны, Восходят словно небосклоны Мифологических времен, С идиллией пастушеских племен. И тут же завитки, виньетки и узоры Со всем богатством фауны и флоры, Природы вещей письмена, Как жизни радость и весна. Весь мир в высоких сводах Гармонией пленительной воссоздан. * * * Я шел осенним лесом над Амуром, Далеким, словно древний Муром, Вернувшись много лет спустя В родные, вешние края. Земная ширь, как в поднебесье, - На всем и дума, и веселье. Берез высоких женская краса И стать мужская сосен, - В них память отшумевших весен Сияет, как роса. Я шел осенним лесом, внемля Гармонии тишайшей бытия, Как в сводах Рафаэля. О, милые, заветные края! * * * Прощай, о, юность! Ты была, была, Была наивна и светла, Но не скажу я, скоротечной, А как весна, предвечной. Впервые повстречалась мне На берегах Невы, где, как во сне, Я школу посещал у Невского и Мойки, Воображая все прыжки и стойки, Живя гимнастикой, как юный грек, Во красоте каналов , рек. Призванье мысля не в атлетах, Но также отнюдь не в поэтах, Мужая, много я ошибок совершил, Всю жизнь, казалось, упустил. * * * Пришла любовь, и ночь, как день, была светла. С картины Боттичелли милая моя сошла, С “Весны” или “Рождения Венеры”, В призвание нежданное мое поверив. И юность возвратилась, как весенний пир; Впервые я писал стихи, влюбленный в мир. Избалованный щедрыми дарами, О, юность, ты прости, боюсь, я не сумел Взирать на мир счастливыми глазами, Творить с чудесной силой, - не успел, Как впал в хандру, в мучительные думы О суете сует, и сирый и угрюмый, Бродил, как тень, среди живых, В их притязаниях убогих и нагих. * * * Я помню Ленинград в границах прежних, Классических времен. В лучах зари и в грезах безмятежных, Объятый тишиною, возникает он. Пустынны улицы, сады и парки, Как бы дождем умытые с утра. А в горожанах свежесть, словно Парки Забылись сном, и всюду детвора, И юность чистая мелькает стайкой, С улыбкой, с речью нежной, без утайки Всю прелесть жизни излучая в дар, - В душе моей волненья жар И ныне пробуждается отрадой - Всесветной тишиною Ленинграда. * * * Все высшее на небе, на земле от века, Все лучшее, что важно так для человека, Застал я здесь, не ведая о том еще. Весь светел, без туманов и трущоб, В войну не побежденный, С блокадных лет вновь возрожденный, С породой новою людей Меня он встретил лаской, как детей Среди родных охотно привечают, Поскольку добрых всходов ожидают. Откуда я и кто? Улыбка, нежный взгляд... Досадно даже, все же горд и рад. В деревне так бывало, в детстве раннем, И рос я, зла не зная, добр и раним. * * * Судьба свела нас в танцевальном классе. Я издали следил, как ты кружилась в вальсе, Не смея подойти, столь странный, как сатир, Что нимфу повстречал, придя на пир. Сатир хотя и стройного сложенья, С копытцами - достоин сожаленья, Когда с ним нимфа, женственность сама, - Нашла кого свести с ума. Но в таинствах любви возможны превращенья И новые рожденья. Вочеловеченья возжаждал он, Его мольбы услышал Аполлон. Ведь нимфа знала муз из свиты бога света, И те ей обещали в спутники поэта. |
