Этим вечером в отеле было на удивление тихо. Даже ветер утих, отяжелев от падающего снега, и теперь казалось, что воздух опустел. Эмили стояла посреди комнаты элегантного личного номера герцога Эшленда, и каждый предмет мебели был ей дорог, хотя она их толком и не видела. Зато запах знала хорошо: лимонное масло и чайные листья, оттенок дыма и чистый пряный аромат самого герцога.

Эмили посмотрелась в круглое увеличивающее зеркало над камином. Оттуда на нее смотрело ее собственное лицо, искаженное выпуклым зеркалом, — увеличенные глаза и уменьшенные обрезанные волосы, челюсть и подбородок. Она сама, только другая, искаженная. Эмили тряхнула волосами, расчесала их пальцами. Эмили, замаскированная, обесчещенная Эмили, любовница герцога Эшленда. В этом странном, неестественном лице не осталось и следа от начитанной очкастой принцессы Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа с ее внешней добродетелью и внутренней неугомонностью.

Кто она такая?

Дверь за спиной отворилась.

— Эмили?

— Я здесь, — не оборачиваясь, негромко отозвалась она.

Дверь, закрываясь, щелкнула. Она ждала шагов по ковру, но ничего не происходило. Эшленд стоял совершенно неподвижно, прожигая взглядом ее оголенный затылок.

— Понимаю, — произнес он наконец.

Эмили прижала пальцы к краю каминной полки.

— Пока тебя не было, я подумала, что… если мы оба за такой короткий период времени втянулись в это глубже, чем собирались…

— Понимаю.

— И ты готов вступить со мной в… постоянные отношения. Будет нечестно… мы не сможем продолжать, если не увидим друг друга такими, какие мы есть на самом деле. Мы настоящие, лицом к лицу.

Эшленд переступил с ноги на ногу.

— В прошлый раз я предлагал тебе снять повязку. Ты отказалась. Я решил, что ты не готова увидеть, что я собой представляю.

— И ты готов просить меня выйти за тебя замуж, не показав мне своего лица? И не увидев моего?

Наконец под его ногами заскрипели половицы. Он приблизился, остановился прямо у нее за спиной и мягко положил руку ей на плечо.

— Что случилось с твоими волосами, Эмили? Лихорадка?

— Нет. Не лихорадка. Я их обрезала.

Его дыхание коснулось ее шеи.

— Эмили, если я что-то и понял за прошедшие десять лет, так это то, как мы, простые смертные, обманываемся красотой. Моя жена была просто необыкновенной красавицей, и когда я на ней женился, то наивно предполагал, что физическое совершенство проникает и в душу.

— Вы ошибаетесь во мне, сэр. Я не боюсь вашего лица. Я поняла ваш характер, ваше сердце и знаю, что все в вас я считаю самым прекрасным в мире.

— Ах, Эмили. Ты боишься, что я увижу тебя? Что я не способен на подобное благородство?

«Неужели это говорит тот чопорный и арктически ледяной герцог Эшленд? — изумилась Эмили. — Сдержанный и официальный Эшленд — куда он делся?»

Его губы коснулись ее затылка.

— В самом начале ты надевала эту повязку, поскольку я хотел остаться неизвестным. Позже, когда я узнал тебя, мне не хватало смелости попросить тебя снять ее. Мысль, что ты в ужасе отшатнешься от меня, была невыносима.

Эмили подняла руку, положила ее на ладонь Эшленда.

— Мгновение назад, Эмили, я сказал тебе, чего хочу. Но чего хочешь ты?

Она покачала головой. Горло перехватило, глаза жгло.

— Скажи. Будет ли это иметь какое-то значение, Эмили? Мое лицо?

Она снова покачала головой.

— А мое?

Вместо ответа Эшленд крепче взял ее за плечо левой рукой и поднял, придерживая, правую.

И повернул Эмили лицом к себе.

Ей хотелось зажмуриться, но она не могла так обидеть его, не могла обманывать. Лицо Эшленда возникло перед ней, изуродованное, знакомое, а взгляд голубого глаза был таким нежным и полным любви, что она чуть не разрыдалась.

Она стояла, дожидаясь его решения. Его лицо слегка расплывалось и казалось нечетким без очков. Что в его взгляде — узнавание? Разве может он не узнать в ее лице, в ее глазах Тобиаса Гримсби? Еще секунда, и этот всевидящий глаз распахнется, кожа на скулах натянется. Он отшатнется в ужасе, в отвращении.

Над ухом тикали часы. Сквозь сорочку проникало тепло руки Эшленда. Левая рука отпустила ее плечо, погладила щеку.

— Красавица, — произнес он и наклонился поцеловать.

Она поцеловала его в ответ. Трясущиеся руки обняли его. От облегчения закружилась голова. Стыдясь своей трусости, Эмили не сказала ничего, просто прильнула к нему.

— Эмили. — Он подхватил ее на руки и отнес к круглому столу в другом конце комнаты. Скинув на пол книгу, раздвинул ей ноги и запечатал рот глубоким, требовательным поцелуем, помогая жарким языком, поглаживая рукой бедра, живот и груди. — Сунь руку в мой карман, Эмили. В левый.

Голова кружилась от вожделения. Эмили сунула руку ему в карман и вытащила небольшой пакетик.

— Открой его. — Он нежно прикусил ей мочку уха.

Она открыла.

— Это не совсем то, чем мужчина пользуется в постели со своей женой, ты же понимаешь, но как прикажет моя леди.

Она уставилась на тонкий, как паутинка, предмет у себя в руке.

— Где ты это нашел?

— В отеле имеется запас. Разумеется, тайный — на случай, если потребуется гостю.

Эмили спрятала пылающее лицо на плече Эшленда. Он сказал:

— Я никогда ими не пользовался. И не смогу… тебе придется помочь мне надеть его. И завязать.

— Но я не…

Он взял у нее презерватив и подошел к кувшину с водой, стоявшему на подносе с напитками.

— Его нужно смочить. Уж это я знаю.

— Откуда?

Эшленд кинул на нее веселый взгляд.

— Если ты помнишь, я служил в армии.

Он неторопливо вернулся, пожирая ее взглядом, словно она была чем-то съедобным. В ушах Эмили стучала кровь. Она потянулась к нему, но он к ней не притронулся, а снял сюртук, жилет и спустил с плеч подтяжки. Взгляд Эмили упал на его брюки.

— Возьми его в руки, Эмили, — скомандовал он.

Что-то в его голосе сожгло последние остатки застенчивости. Эмили расстегнула его брюки, и он выскочил наружу, твердый, темный и… ну да, огромный. Куда больше, чем она себе представляла, больше, чем давали понять картинки в книгах. Неужели он и вправду засунул все это в нее в прошлый вторник? Целиком?

Следовало бы перепугаться до смерти. Лишиться чувств от девичьего потрясения.

Вместо этого Эмили облизнула губы. Обхватила ладонями всю эту длинную тяжесть, провела пальцами по бархатному кольцу кожи на кончике. На нем набухла капля, и Эмили, не задумываясь, наклонилась и слизнула ее.

Эшленд вздрогнул.

Вкус оказался резким и терпким. Диким. Она лизнула еще раз. Язычок отыскал излом и нырнул туда.

— Ты убьешь меня, — прорычал Эшленд и взял ее за руку. — Помоги мне с этим.

Она сражалась с презервативом, ее нетерпеливые пальцы оказались слишком неуклюжими для такой тонкой работы. Естество от ее прикосновений напрягалось, ударяя ее в живот, пока она, наклонившись, завязывала тесемки. Само действие было таким запретным и постыдным, так заряжено чувственностью, что между ног опять стало жарко.

— Я не могу больше ждать, Эмили. — Он задрал сорочку и нащупал пальцами ее потайное местечко. — Господи, ты просто истекаешь. Иди сюда. Ближе. Вот так. — Он подтянул Эмили к самому краю стола и прижал правой рукой, продолжая ласкать левой. Его пальцы сжали ее бедро. Кончик естества раздвинул складки и устроился между губами. Эшленд хрипло произнес: — А теперь смотри на нас. Смотри, как мы сливаемся воедино, Эмили.

— Здесь? — изумленно выдохнула она.

— Здесь.

Она вцепилась в край стола, прерывисто дыша. Его влажный лоб прижался к ее, теплое дыхание овевало ей лицо. Она посмотрела вниз, там был он, твердый как сталь, с набухшими венами, миллиметр за миллиметром исчезавший у нее между ног. Это зрелище, то, как Эшленд, изо всех сил сдерживаясь, скармливает свое увеличившееся естество ее телу, заставляло кровь Эмили пульсировать все сильнее. Ее нежная плоть растягивалась и растягивалась, растянулась почти на грани боли, и она закричала, чувствуя, как наполнена им, как его плотное естество трется о ее чувствительные ткани, — ощущения были почти непереносимы.