Он подошел к Эмили, сидевшей на стуле перед красивым секретером красного дерева с пером в руке. Лампа освещала ее золотистые волосы и подчеркивала изящные черты лица. Перо в пальцах слегка дрожало. Сердце Эшленда едва не выскочило из груди.

Он подвинул к Эмили еще один стул и устроился на самом краю. Свет падал ей на очки так, что Эшленд не мог толком разглядеть выражение ее глаз. Возможно, выжидательное. Или настороженное. Эшленд взял ее холодную руку и слегка сжал.

— Ваше высочество, — произнес он, — я прошу о милости.

Маркиз Сильверстоун поморгал, снял очки, протер их неприличного вида носовым платком и снова водрузил на нос.

— Боже правый, Гримсби! Ты только посмотри на себя!

Мисс Динглеби чуть-чуть поправила лиф Эмили.

— Не Гримсби. Ее королевское высочество Эмили, принцесса Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа. — Она отошла на шаг, окинула Эмили критическим взглядом и повернулась к Фредди. — Советую постараться и запомнить этот факт, ваша милость — В словах «ваша милость» прозвучало откровенное пренебрежение.

Фредди присвистнул.

— Тем не менее платье на тебе просто сногсшибательное, Гримсби. Отец уже видел?

— Еще нет. — Эмили покрутилась перед зеркалом, надеясь, что ни Фредди, ни мисс Динглеби не заметят предательского румянца, быстро заливающего ее щеки.

— Ну, тогда завтра он будет потрясен. Надеюсь, бедняга сумеет сохранить разум. — Фредди театрально зевнул и лениво похлопал себя по губам. — Хотелось бы мне оказаться там и увидеть это своими глазами.

— Фредди. — Эмили отвернулась от зеркала и подбоченилась. — Ты и твоя сестра завтра и шага из дома не сделаете. Ни единого шага. Это понятно? Бал дается только для взрослых. — Она многозначительно посмотрела на него суровым взглядом Гримсби, предостерегая — не распускай язык!

— Что, даже по саду нельзя прогуляться?

— Не умничай! Если я хоть краем глаза увижу, как ты пытаешься прокрасться на бал в поисках приключений, я… я…

— Начнешь рассказывать отцу сказки?

Эмили взглянула на Мэри, сидевшую в углу и яростными движениями карандаша зарисовывавшую платье принцессы.

— Мэри, дорогая, пожалуйста, проследи, чтобы твой брат вел себя хорошо.

Мэри подняла свою темную головку и улыбнулась.

— Может, запереть его в комнате?

— Вот это, я понимаю, характер. — Эмили снова повернулась к зеркалу. Она не собиралась привязываться к Мэри, но разве можно удержаться? Фредди таскал с собой новообретенную сестру везде, а исключить из своей жизни Фредди Эмили просто не могла. И где-то примерно через неделю Мэри потихоньку начала отбрасывать сдержанность. Она стала делать толковые замечания, появились проблески юмора, неожиданные вопросы, и внезапно обнаружилось, что они все трое много разговаривают и вместе смеются. Зияющая рана в сердце Эмили, тоскующей по своим сестрам, начала понемногу затягиваться. Эшленд входил в комнату, и его вечно нахмуренный лоб разглаживался, и пусть герцог не произносил ни слова — теперь он вообще редко что-нибудь говорил, словно каждое его слово облагалось налогом, — Эмили замечала, как теплеет его единственный глаз и смягчаются складки вокруг рта.

Она оказалась в окружении, заложницей в этой новой семье, толпившейся вокруг, заявлявшей свои права на нее. Договор на аренду великолепного особняка с двумя входами на Итон-сквер подписали еще неделю назад, но Мэри с Фредди по-прежнему проводили время на Парк-лейн, под бдительным присмотром герцога Эшленда.

Сам герцог Эшленд, как, задыхаясь от восторга, сообщали светские колонки, был так влюблен в свою царственную невесту, что редко отходил от нее хоть на шаг. Даже во время сна.

— Да там чертовски скучно. Мебели почти нет и никакого общества, кроме слуг и этой старой жерди, французской гувернантки Мэри. Боже, как я счастлив, что я не девочка. Гувернантки — это просто дьявольское занудство. — Он кинул многозначительный взгляд на мисс Динглеби, но та его проигнорировала.

— Мадемуазель Дюшан никакая не жердь, — возразила Мэри. — Она высокая и с элегантной фигурой.

Эмили посмотрела в тот угол зеркала, где отражалась половина лица Мэри. Слабое февральское солнце ясно освещало приподнятый уголок рта девочки. Эмили улыбнулась ей в ответ.

— Но ведь у тебя есть занятия, Фредди. Или ты забыл про экзамены в Оксфорд?

— Оксфорд? Кому он, черт возьми, теперь нужен?

Мисс Динглеби хлопнула в ладоши.

— Прочь, вы оба, сейчас же! С платьем все в полном порядке, как вы и сами видите, и я должна снять его с ее высочества, пока она не залила его чаем и не испортила. Идите, идите!

Мэри и Фредди вышли, и мисс Динглеби начала расстегивать бесконечные крючки на спине у Эмили.

— Это у вас прекрасно получается, — заметила Эмили.

— Что именно? Работа вашей камеристкой?

Эмили улыбнулась.

— И это тоже. Но я имела в виду то, как вы управляетесь с людьми. Когда я учила Фредди, то ловила себя на том, что пользуюсь вашими уловками. И вашими интонациями.

Расстегнув наконец лиф, мисс Динглеби помогла ей снять пышное платье и множество нижних юбок.

— Вы полностью готовы к завтрашнему испытанию?

— Думаю, да. Полагаю, если не доверять вам, то нельзя довериться никому.

— Это верно.

— Вы в самом деле думаете, что те люди нападут? Со времени моего возвращения в Лондон мы не заметили никаких признаков опасности.

Мисс Динглеби вытащила дневное платье из розового шифона.

— Это может означать все что угодно. Но ваш дядя знает, что делает. Такие мероприятия подталкивают подобного рода организации к открытым действиям. В незащищенной обстановке возникают нужные цели, возникают толпы, где можно спрятаться, возникают неограниченные возможности для проникновения и удара. Но что особенно важно, это гласность. Подумайте об убийстве царя. Подумайте о том, как кидали бомбы в оперный театр.

— И оба нападения увенчались успехом.

Мисс Динглеби безжалостно атаковала крючки на платье.

— Но мы-то будем подготовлены. Ваш герцог обладает инстинктами сторожевого пса, и наши агенты будут расставлены везде. До тех пор, пока вы не начнете проявлять чрезмерную чувствительность, юная леди. Я не желаю никаких охов и ахов в последнюю минуту.

— Разумеется, нет.

— Вы не начнете жаловаться на нездоровье на верхней площадке лестницы?

— Мисс Динглеби, ну что вы, в самом деле. — Эмили вздернула подбородок.

— Очень хорошо. Потому что я глухой ночью тащила вас с сестрами через всю Европу с наступающими нам на пятки агентами не для того, чтобы вы разочаровали меня в главный момент. — Мисс Динглеби хладнокровно и ловко застегнула последнюю пуговицу и повернула Эмили лицом к себе. В этих карих глазах была вся Динглеби: яркие и проницательные, они проникали в самые потаенные уголки души Эмили, как непреклонный луч маяка Ла-Манша. — А теперь, моя дорогая, я задам вам исключительно дерзкий вопрос.

— Вы, мисс Динглеби? Я потрясена.

— Вы должны быть совершенно честны со мной, Эмили, моя дорогая. Я не смогу вам помочь, если вы не будете честны.

— Даже вообразить не могу, о чем вы.

Мисс Динглеби взяла руку Эмили в обе свои и слегка ее сжала.

— Моя дорогая, меня учили замечать любые детали, и поскольку эти последние недели я живу в непосредственной близости от вас и даже сплю в одной с вами спальне, я не могла не заметить, что определенный визитер, обычно вполне надежный, не посетил вас в положенное время. Мм?

Эмили попыталась вырвать руку.

— Вы правы. Это действительно исключительно дерзкий вопрос.

— Герцог уже знает об этом отклонении?

— Которого герцога вы имеете в виду?

Мисс Динглеби изогнула бровь.

— Обоих.

В комнате внезапно сделалось очень холодно, несмотря на горячие руки мисс Динглеби, сжимающие ее ладонь, и свирепый блеск в глазах гувернантки.

— Нет никакой необходимости кому-либо сообщать, — сказала Эмили. — Визитер задержался не так уж и сильно.