Его распоряжения были выполнены. В течение следующих шести сеансов стуки то и дело повторялись, но стол двигался только после секретных манипуляций Такмана и его помощников.

Но однажды, спустя месяц после первых постукиваний Селии, стол зажил собственной жизнью: он вдруг резко скакнул вперед, сбив нескольких человек со стульев. Прыжок был на несколько дюймов выше, чем позволяли магнитные импульсы — инфракрасная запись ясно показывала, как ножки стола оторвались от пола. Марк и Терри в один голос утверждали, что они тут ни при чем. После случившегося группа обступила стол. Просматривая записи, я начала сопоставлять имена и анкеты с лицами и делать пометки о взаимоотношениях внутри группы.

С каждым сеансом подобные проявления становились все более выраженными, и группа пришла к выводу, что Селия выбрала стол в качестве основного средства общения. Постепенно, при помощи стуков и движений стола, начал вырисовываться определенный образ. Селии нравился джаз, и иногда она «танцевала»: стол, неуклюже покачиваясь, кружил по комнате, слегка приподнимал три ножки и вращался на четвертой или подпрыгивал на всех четырех, отрываясь от пола. Она научилась зажигать узоры на «рождественских огоньках» в такт музыке и делала это, когда была в настроении. Она любила кино и оказалась поклонницей Тайрона Пауэра,[5] хотя ей нравились и современные фильмы. Молодой белый мужчина — его звали Иен, — который всегда сидел рядом с азиаткой, Аной, заметил, что Селии не нужно покупать билет в кинотеатр. Все засмеялись. Селия несколько секунд барабанила по столу, и группа решила, что она смеется вместе с ними. Единое общее мнение было здесь чем-то вроде закона.

Вкусы Селии относительно фильмов и музыки несколько менялись в зависимости от состава группы. Еще она, как сорока, любила все блестящее: часто опрокидывала дамские сумочки или игралась с украшениями. Несколько раз волосы Аны цеплялись за крупные серьги-подвески, и Ана, морщась, ждала, пока Иен их распутает.

Один из самых интересных сеансов случился, когда Кен, молодой индус, принес портрет Селии, сделанный им на компьютере. Портрет был очень похож на женскую фотографию, которую я видела на стене в комнате проведения сеансов, только волосы чуть темнее, и еще на картине Кен изобразил девушку от бедер и выше в довольно откровенном черном платье. Стол разразился возбужденным стуком и засновал по ковру, с нетерпением требуя показать портрет.

Кен достал лист бумаги из сумки и положил его на стол лицевой стороной вниз.

Стол затих и как-то даже осел, словно его притянуло к полу магнитами, хотя инфракрасный датчик не показывал никакой магнитной активности.

Кен ничего не заметил. Он обвел взглядом группу и стол.

— Что скажешь?

Тишина.

— Значит, не нравится.

Стол два раза громко стукнул — без участия Марка или Терри.

Кен помрачнел и с хмурым видом закусил нижнюю губу.

— Не нравится, да?

И снова два громких стука.

— Хорошо. Что именно тебе не нравится? Волосы?

Члены группы стали по очереди задавать вопросы о внешности Селии, пока Кен пытался карандашами подрисовать портрет в соответствии с ее пожеланиями. Ее ответы звучали довольно уверенно. И если участники эксперимента точно не знали, как выглядела Селия, сама она не колебалась ни секунды. Волосы были слишком темными, платье — слишком сексуальным, и еще ее не устроили пышные формы, которыми ее наградил Кен — он явно слегка перестарался. К концу сеанса группа уже не сомневалась в существовании Селии. Из комнаты они выходили довольные и задумчивые.

Когда через неделю Кен вернулся с новым портретом, стол заскакал и запрыгал в знак одобрения. Художник остался доволен ответом — более того, вздохнул с заметным облегчением. С этого дня стол от сеанса к сеансу становился все активнее и проявлял особую привязанность к Кену. Порой он увязывался за художником, как преданный пес. Никакая аппаратура не могла обеспечить подобных спецэффектов. Кен, в свою очередь, также отнесся к эксперименту более серьезно, он не отрывал взгляда от стола и то и дело покусывал нижнюю губу.

Такман попытался изолировать Кена, чтобы проверить, не он ли вызывает усиление активности. Однако стол исполнял свои трюки и в его отсутствие — правда, чуть более сдержанно. Если на сеанс приходило менее четырех человек, Селия не проявлялась вовсе — ни стука, ни мигания света, — независимо от состава участников. Такман перепробовал все комбинации, даже запускал в комнату Терри и Дениз, секретаря факультета — бесполезно, стол не двигался с места, а свет горел как обычно, пока в комнате не оказывались четверо или более членов экспериментальной группы… Только тогда начинались движение, стук, мигание ламп и шумы — то сильные, то слабые. Уровень паранормальной активности, похоже, не зависел оттого, сколько членов группы участвовало, помимо обязательных четырех, и кто именно. Тем не менее странная привязанность стола к Кену продолжалась довольно долгое время. А Терри и Дениз призрак вообще не замечал.

Прошло еще несколько часов, а я так и не успела просмотреть все диски и заметки. Становилось поздно, и я с трудом могла сосредоточиться. В конце концов я сдалась и поехала домой.

По дороге в Западный Сиэтл я размышляла над проектом. Теперь я понимала, почему Такман обеспокоен необычно высоким уровнем ПК-активности на записях, сделанных его командой. Выглядели они неправдоподобно, ведь даже чтобы двигать небольшие предметы, нужен весьма сильный призрак, а уж тридцатифунтовый стол, выделывающий коленца… Как мне наглядно продемонстрировал Квинтон, задействованное в проекте оборудование не обладало достаточной мощностью, чтобы так двигать мебель. До тех пор пока кто-нибудь не покажет мне механизм, при помощи которого можно проделать нечто подобное, придется считать, что стол двигался сам по себе — или, по меньшей мере, под воздействием энергии группы.

Еще меня тревожила очевидная активность силовой линии Мглы, которая явно выбивалась из общей сети. Обычно линии такого размера пролегают у земли, и я никак не могла понять, что она делает на высоте второго этажа. Словно связь с сетью дополнительно подпитывала полтергейст. Если группе удалось самостоятельно передвинуть целую силовую линию, столь поразительный факт сам по себе требовал объяснений… Впрочем, я вряд ли сумела бы втолковать это Такману.

Ничто из вышеперечисленного не проливало свет на загадочную гибель Марка Луполди. Этим делом занимался Солис, и он не захочет, чтобы я совала нос в его расследование, но что поделаешь: тут определенно прослеживалась некая связь. Марк был глубоко вовлечен в проект Такмана, и, если верить Фиби, это сказывалось и на его жизни вне эксперимента. Даппи, полтергейст — называйте, как хотите, ясно одно: перед смертью Марк как магнитом притягивал к себе всевозможные паранормальные явления. Способ убийства, судя по тому, что я успела разглядеть, был таким жутким, что даже Солис — а ведь у себя на родине, в Колумбии, он насмотрелся вещей, для которых у сиэтлских преступников кишка тонка, — потерял самообладание.

Погруженная в невеселые мысли, устало хмурясь, я с трудом поднялась по лестнице, открыла дверь… и очутилась посреди эпического кораблекрушения. Все до единой книги были сброшены с полок, четыре угла гостиной устланы пушистыми внутренностями подушки, которую предварительно безжалостно распотрошили, а большую часть моей обуви злоумышленник вынес из гардероба и раскидал, где ему вздумается. Виновную выдало характерное посапывание, доносившееся из моего синего кроссовка — мягкая вставка на лодыжке, со следами хоречьих зубов, была изрядно погрызена — негодяйка приспособила его под кроватку (довольно уютную, надо заметить), где и спала в данный момент. Мне оставалось лишь стоять и смотреть с открытым ртом, удивляясь способностям семейства куньих. Кто бы мог подумать, что всего девятьсот граммов живого веса таят в себе подобную разрушительную силу!

У меня не было сил ругаться, поэтому я просто выдернула Хаос из кроссовка и сунула в клетку. Либо утром я неплотно закрыла дверцу, либо за время моего отсутствия это чудо отрастило у себя на лапках большие пальцы. Она обнюхала клетку и почти сразу заснула, оставив уборку мне. От мысли, что я должна винить лишь себя, легче мне не стало: на приведение комнаты в порядок ушло два часа, и на стирку скопившегося за неделю белья меня уже не хватило. Без ног от усталости, я завалилась в кровать, решив, что постираю с утра пораньше — ну, или с утра попозже.