Стараясь не шевелиться, я лежу на спине и разглядываю свои владения.

Справа от меня угрюмой глыбой на тонких тараканьих ножках высится сейф. Он окрашен суровой зелёной краской и больше всего похож на башню танка КВ. В таком сейфе можно спрятать половину библиотеки Ивана Грозного, небольшую атомную бомбу или золото партии. На самом деле, ничего интересного внутри нет. На верхней полке лежит мой пистолет и три штык-ножа, один сломан. (Свинская собака рядовой Манкуш кидал его в забор и, конечно, нож обломился у самой рукоятки). Теперь придётся выкатывать литр тыловикам, чтобы его списать. Но это проблемы ротного. Ещё в сейфе лежит пара технических описаний, книга документация начальника смены и пакет с бутербродами. Сейф – единственное место на точке, куда не могут забраться крысы. Пока не могут. Однажды я по неопытности оставил бутерброды в «дипломате». Крысы прогрызли в нем дырку. Осквернённый «дипломат» пришлось выбросить.

На сейфе стоит бюст Вождя. Как и положено, он производит впечатление тяжёлой и могучей глыбы марксистско-ленинской мысли. Но это обман: внутри бюст пустой. Его приволок на точку комсомолец части, готовясь к очередному политкарнавалу. В ленкомнате ему места не нашлось, и теперь это забиркованное чудо торчит на сейфе. Один раз я чуть не нажил инфаркт – проснулся ночью и сослепу, без очков, увидел, что сверху на меня пялится белое и безглазое привидение. С тех пор ночью я на Ильича надеваю свою фуражку. Замполит увидит – убьёт.

Сегодня полётов нет, и делать мне нечего. За стенкой в ленкомнате бойцы смотрят аэробику, сопровождая каждое новое упражнение ведущей в купальнике сладострастными возгласами. Надо бы встать и разогнать их по станциям, но, во-первых, лениво, а, во-вторых, «Не трогай технику в мирное время, и она тебя в бою не подведёт». Радиолокаторы у нас старые и, чем меньше по ним шарят бойцы, тем спокойнее. Лучше я сам перед полётами посмотрю.

На точке тихо и сонно. Где-то стучит дизель, у тумбочки переминается дневальный, в батарее булькает вода. Вдруг боковым зрением у двери замечаю какое-то неположенное шевеление. Так, здравия желаю, у нас гости. Крыса. Сидит на пороге и нахально умывается. Крысы – наша беда. Летом их не видно, а зимой, как выпадет снег, эти твари лезут в тепло, к человеку. Жрут все, даже кабели и свечи для аварийного освещения, на шапке ротного отъели уши (у шефа привычка, закусывая, вытирать руки о шапку). Ну-с, что будем делать? Пистолет в сейфе, да и не попаду я в крысу из ПМ, пробовал уже. На столе только полевой телефон и серый кирпичик Уставов. ТА-57, конечно, тяжелее, но от него тянется кабель и вообще… Значит, как всегда. Медленно, не сводя глаз с цели, тянусь за книгой и резко без замаха швыряю. Крыса с негодующим писком переворачивается через голову и скачет в спальное помещение солдат. От удара передние лапы у неё бегут рысью, а задние галопом. Уставам достаётся больше, часть страниц, наподобие листовок, рассыпается по комнате

– Дежурный! Дежурный! Де-жур-ный, твою мамашу!!!

– Трщ старший лейтенант, сержант Курбанов по вашему приказанию…

– Почему в расположении вверенного мне объекта крысы?!!

Курбанов видит, что я ору для порядка, его широкое лицо расплывается в хитрой улыбке:

– Очень умный зверь – крыса, ой какой умный! А хитрый какой, вот у нас в Ташкенте…

Рассуждения Курбаныча по крысиному вопросу внезапно прерывает треск телефона.

– Случаю, начальник дежурной смены!

– «Дренаж», я «Коршун». Тревога! Как поняли? Тревога!

– Курбанов, тревога! Заводи от дизеля! – машинально повторяю я и жму кнопку тревожной сигнализации. По точке разносится дурной, насморочный рёв. Бойцы с грохотом вываливаются из ленкомнаты.

По тревоге и на разведку погоды РЛС всегда запускают от дизелей, а в обычное время – от промышленной сети. По штату на каждую дизельную электростанцию положено два механика, но у меня на шесть дизелей маслопуп всего один, поэтому, чтобы уложиться в норматив, дизеля мы с ним заводим вдвоём, перебегая из станции в станцию, тем самым грубо нарушая одни руководящие документы, чтобы не нарушить другие. Армия есть армия. Цирк уехал, а клоуны задержались. Одни на два года, другие на двадцать лет.

– Массу – включить, сектор газа – на три четверти, стартер нажать, обороты движка, частоту генератора – выставить… Я механически выполняю привычные операции, а в голову лезут всякие пакостные мысли. «Тревога» среди бела дня – штука непонятная и поэтому неприятная. То есть «тревоги» у нас, конечно, бывают, и даже регулярно, но именно что регулярно, дежурный по связи всегда найдёт случай позвонить и намекнуть, что, дескать, завтра – повнимательней. А тут – в 2 часа дня, ни с того, ни с сего… И обстановка нехорошая, только Андропов умер, замполит вчера на построении блажил о повышении бдительности, отражении угроз и всё такое. Неужели, козлиная душа, накаркал войну?! И что теперь делать? Солдаты тоже почуяли, что дело нешуточное, вон, все нормативы перекрыли, уже дежурные средства включились, на минуту раньше, да когда такое было? Ладно, доложим.

– «Коршун» «Дренаж». К работе готов.

– Понял, «Дренаж».

И отключился. Ну, блин! В сейфе у меня конверт лежит, «Порядок действий по тревоге», самое время в него заглянуть. Так-с… что у нас там?

Подивившись неизбывной мудрости штабных, я взялся за дело.

Проще всего было организовать охрану и оборону. Я нацепил кобуру с пистолетом, выдал Курбанову штык-нож и отправил его дежурить к калитке. Больше никаких сил и средств поражения противника в моем распоряжении не было, поэтому я решил, что пункт 1 выполнен, и можно переходить к пункту 2. Дежурные средства у меня уже работали, но больше – не меньше! Через 10 минут на точке все крутилось, вертелось и качалось, мигая красными фонарями, как в чешском луна-парке, только аттракционы были зелёного цвета и из-за рёва дизелей не слышно было детского смеха.

Хуже всего оказалось с выполнением пункта 3. По моим расчётам из гарнизона давно должна была прийти машина с офицерами, солдатами отдыхающей смены, оружием, ОЗК, противогазами и прочей дребеденью, однако никто почему-то не приехал. Соответственно, выполнить главную задачу любого военного – переложить ответственность на плечи начальника – я не мог. От этого на душе было совсем паршиво.

Кстати, а почему это дежурное звено не взлетело?! Очень интересно. Нет, мужики, что-то очень хреновое происходит, очень хреновое, и спросить не у кого. Телевизор, после того, как наши агрегаты включились, не посмотришь, а радио у нас нет.

Разве что дежурному по части позвонить? Правда, если что по-настоящему случилось, ему будет не до меня, но… попробуем.

– «Кассета», набери 1-73.

– Дневальный за дежурного рядовой Хасянов!

– Дежурного позови.

– Он в штаб ушёл.

– А помдеж где?

– Не знаю.

Вот так я и представлял себе начало войны. Сначала никто ни хрена не знает, а потом… а никакого потом не будет, не 41-й год!

Ладно, будем рассуждать логически. Ежели супостат захочет по нашему аэродрому вдарить, то с чего он начнёт? Об атомной бомбе, всяких заринах-зоманах и прочих V-газах мы, товарищи, думать не будем, не хочется мне про них думать, нет у меня против них приёма, стало быть, остаётся оружие обычное, вроде «Шрайка» или «Харма».[37] Прилетит такой подарок ко мне на точку, выкопает котлован 2 на 3 и всё – окончена ратная служба. Значит, бойцов пока из станций убираем, пусть за капониром посидят от греха, убежища-то нет на точке. А я на себя все связи переключу и буду ждать.

Вызвал операторов из станций, прибежали, бледные, глаза по шесть копеек, тоже всё понимают. Ладно, будем ждать. Я прикинул: ничего не смогу сделать! Машины в автопарке не на ходу, аккумуляторов половины нет, да у меня и водителей столько не наберётся. Одну станцию сворачивать надо часов восемь полным расчётом, а у меня все бугры ими утыканы и солдат всего двенадцать человек. Хоть плачь или взрывай станции и уходи в партизаны! Гранат, кстати, тоже нет.