Контакты с местным населением не поощрялись, да и особой необходимости в них не было. По-мадьярски Спицын, как и положено нормальному советскому офицеру, не знал ни слова, а стимула изучать язык у него не было, так как единственное чувство, которое вызывали у него местные женщины, была оторопь. Ну, и ещё Дракула почему-то вспоминался, хотя Влад Цепеш, как известно, был мужчиной и проживал в соседней Румынии. Так что в течение года или полутора лет старший техник Спицын перемещался исключительно по маршруту аэродром – столовая – общежитие, честно заработанные форинты укрепляли надежду на покупку в Союзе автомобиля… как вдруг все изменилось.

Началось с того, что разбился один из полковых Су-7Б. Точнее, не разбился, а столкнулся с землёй, а ещё точнее – с болотом. Лётчик сумел катапультироваться, а самолёт ухнул в недра местной Гримпенской трясины. «Сушку» решили не доставать, но кое-какая аппаратура с самолёта в загребущие лапы разведки вероятного противника всё-таки попасть была не должна.

Для археологических раскопок отрядили целую команду, старшим которой по честному офицерскому жребию выпало быть, естественно, Спицыну.

Через четверть часа после начала работ стало ясно, что приехали зря. Достать самолёт из болота не удалось бы и взводу Дуремаров, не говоря о дохляках из ЦРУ. Да и не стали бы они нырять в вонючую, взбаламученную грязь за аппаратурой с Су-7Б.

Стоило только вычерпать из ямы часть жижи, как она с довольным чавканьем возвращалась обратно. Со стороны это выглядело так, как будто ненормальные русские решили перемешать болото. Осознав убыточность идеи, работы решили прекратить. Кое-как отмывшись в том же болоте, голодные и злые солдаты погрузились в «Урал».

Дорога в гарнизон проходило через мадьярское село, в котором играли свадьбу. Машину остановили и жестами объяснили, что за здоровье жениха и невесты следует выпить и закусить. Спицын заколебался. С одной стороны, молодой организм требовал своего, и при виде накрытых столов начал подавать недвусмысленные сигналы, но, с другой стороны, возможны провокации и куда девать пистолет?! «Если пьянку невозможно предотвратить, надо её возглавить», – лицемерно подумал старлей и скомандовал: «Из машины!».

Измученные трезвым образом жизни и армейской пайкой, воины мгновенно утратили боеготовность. Сладенькие венгерские вина в течение получаса снесли башни у всех солдат. Спицын держался дольше. Впоследствии он смутно припоминал, что хозяин дома повёл его осмотреть винный погреб. У каждой бочки, покрытой плесенью и пятнами селитры, он останавливался и предлагал попробовать «маленький стаканчик». До конца погреба не дошли.

Под утро хозяин вместе с гостями собрали русских гонведов, аккуратно уложили в кузов «Урала». Мадьяр сел за руль. У ворот КПП деликатно посигналил: «Забирайте своих»….

Через две недели Спицына вызвали к начальнику штаба.

– Планируются большие учения с перебазированием. Передовая команда убывает на новый аэродром через неделю, но надо съездить, посмотреть как там, и вообще. Поедешь вот сюда, – начальник штаба ткнул карандашом в карту, – досюда вроде электричка местная ходит, а там – на автобусе, ну или на попутке. Опыт общения с местным населением у тебя есть, – ухмыльнулся НШ, – езжай, алкоголик!

Спицын достал блокнот, наклонился над картой и содрогнулся. Простые, привычные русскому уху названия венгерских городов Секешфехервар, Ходмезевашархей и Терексентмиклош, взявшись за ручки, пустились перед его помутневшим взором в пляс.

Название конечного пункта Спицыну удалось перенести в блокнот с карты только с четвёртого раза, о том, чтобы его запомнить, не было и речи.

Кое-как добравшись на местном поезде до промежуточной точки, старлей впал в мрачную задумчивость. Какой ему нужен автобус он, понятно, не знал, а если бы знал, не смог бы спросить, а если бы смог спросить – не понял бы ответа. Оставалось одно – голосовать.

Спицын вышел на пустынную утреннюю дорогу. О том, что с водителем придётся тоже как-то объясняться, он старался не думать.

Внезапно он услышал до боли знакомый, можно сказать, родной звук. Из-за поворота вывернулся «Урал» характерно-зелёного цвета. Подобно Робинзону Крузо, увидевшему на горизонте парус, Спицын заметался на обочине. Спасение пришло в лице пехотного подполковника.

– На аэродром? Садись!

Спицын привычно полез в кузов.

– Ты куда?! – удивился пехотинец, – у нас так не делается!

В кузов был отправлен водитель «Урала» солдат, подполковник сел за руль, а Спицын, не привычный к таким церемониям, устроился на правом сидении.

На КПП к «Уралу» подлетел наглаженный сержант:

– Товарищ подполковник, помощник дежурного по КПП сержант Кириллов!

– Проводишь старшего лейтенанта до авиационного КП. Знаешь, где это?

– Так точно!

Сержант без команды подхватил спицынский чемодан.

На чисто выметенной аллее, обсаженной аккуратно подстриженными кустами, встречные солдаты при виде старшего лейтенанта переходили на строевой шаг и чётко по уставу приветствовали его; непривычный к такому строгому соблюдению правил воинской вежливости Спицын пугливо козырял в ответ. Когда у солдатской столовой ему отдал честь прапорщик, Спицын так растерялся, что не ответил на приветствие.

У забора из рваной колючки сержант остановился.

– Дальше мне, товарищ старший лейтенант, нельзя. А КП ваш – вон, его отсюда видно.

Раздвигая лопухи на основательно заросшей дорожке, Спицын подошёл к КП. Полуметровой толщины стальная дверь, перекрывающая главную потерну,[25] была задраена. Спицын поискал звонок и нажал кнопку. Ничего не произошло. «Звонок не работает или нет никого» – подумал он. Приложив ухо к холодной стали, Спицын опять нажал кнопку звонка. Ничего. Внезапно замок оглушительно лязгнул. Спицын отскочил. «Бублик» на двери закрутился, заскрипели петли. На пороге показался авиационный майор с перекошенной ото сна физиономией. На мятой рубашке с расстёгнутым воротом болтался галстук, резинка которого была заправлена под погон.

Полуослепший от яркого дневного света, майор жмурился и крутил головой, как сова. Наконец, с явным напряжением он зафиксировал цель и перешёл на режим сопровождения. Некоторое время он тупо рассматривал Спицына, наконец, прокашлялся, сплюнул и хрипло спросил:

– Ну и какого хера ты трезвонишь? Я слышал и в первый раз. Кто такой? Чего надо?

– Слава богу, – подумал Спицын, – наконец-то свои!

Начальник штаба второй эскадрильи майор Гаркуша сидел в канцелярии и рисовал чертей.

– Уже третья, – тоскливо думал он, старательно выводя на бумаге завитушку чертячьего хвоста, – что же это такое, а? В первой эскадре – нет такого, в третьей – тоже. А у нас, как полгода пройдёт – «здрасьте-пожалуйста». Пузо на нос – и в декрет. Что ж делать-то? Кому сказать – засмеют. Вот, извольте видеть: «Прошу предоставить мне декретный отпуск». НШ треснул кулаком по столу и обнаружил, что рисовал чертей как раз на окаянном рапорте. Обругав нечистого, Гаркуша принялся стирать ластиком неположенные картинки.

Начальника штаба можно было понять. Уход эскадрильской секретарши для начальника штаба – это катастрофа, мор, глад и семь казней египетских. Несколько лет штаб находился под опекой Киры Петровны. Пожилая Кира Петровна была замужем за лётчиком, всю жизнь промоталась с ним по гарнизонам, эскадрильское хозяйство знала, пожалуй, не хуже комэска, во всяком случае, ничего объяснять ей было не нужно, и Гаркуша с облегчением свалил на неё всю бумажную карусель, оставив за собой общее руководство работой штаба. Обнаглевшие технари в конце месяца иногда даже просили Киру Петровну помочь с заполнением карточек учёта неисправностей. И с этой работой она справлялась без видимого напряжения. Штабные подоконники были заставлены ухоженными цветами, на обоях красовался набор портретов Вероники Кастро, Муслима Магомаева и Софии Ротару, а на солдатской тумбочке всегда пыхтел электрический самовар.