— Это справедливо! — ответил Сизэра.

И, не прочитав извещения, он посмотрел лишь на окончание письма. Там крупными буквами стояла ужасная подпись: «Неизвестный».

Не говоря больше ни слова, лейтенант сложил ткань, завернул ее в просмоленую обертку и скомандовал:

— Два часовых!

Через несколько минут таинственный пакет был положен в матросскую сумку, которая тут же была запечатана Сизэра и Сэнт-Клером, в присутствии старшего матроса и двух часовых. В таком виде она оставлена была на палубе под специальной охраной часовых, и затем «Циклон» на всех парах понесся в Марсель.

Было около полудня, когда «Циклон» пристал к набережной Старого порта у конца Канебьеры…

Члены Всемирного конгресса только что собирались закончить утренний сеанс и разойтись часа на два, чтобы позавтракать.

Но в этот день им не суждено было завтракать.

В большой зале Лошанского дворца, где происходили заседания, президент конгресса г-н Уайт уже расположился закончить собрание, когда один пристав торопливо поднялся по ступеням до председательского кресла и что-то проговорил президенту на ухо.

Президент изумился, весь побагровел, затем побледнел, как полотно и вскочил со своего места. Жестикулируя обеими руками, он замахал президентским колокольчиком, и когда наступила ненарушимая полная тишина, произнес следующие неожиданные слова:

— Господа! Заседание продолжается! Неизвестный посылает конгрессу извещение.

Все были поражены и затем разразились бурей рукоплесканий. Наконец можно будет хоть что-нибудь узнать. И стесненные сердца почувствовали себя легче и появилась возможность вздохнуть.

Извещение от Неизвестного! Что это будет? Но что бы там ни было, все же это лучше, чем та мучительная неизвестность, в которой пребывали конгрессисты накануне принятия своего решения, от которого зависили судьбы мира.

Когда мало помалу рукоплескания стали стихать и затем совсем замерли, чей-то голос крикнул:

— Где же это извещение?

Президент жестом указал на молодого морского офицера, который входил в зал.

Новый взрыв рукоплесканий и оглушительных «браво» встретил лейтенанта. Сопровождаемый адмиралом Жерминэ, который пожелал проводить его на конгресс, лейтенант Сизэра поднялся до президентского кресла и положил прямо на стол матросскую сумку, запечатанную большими красными сургучными печатями.

— На трибуну, г-н офицер! На трибуну! — закричали со всех сторон огромной залы.

— Пусть расскажет, как он получил весть!

— Да! да! Пусть расскажет! На трибуну, офицер!

Президент, взглядом спросил адмирала, и тот утвердительно кивнул головой и затем сказал что-то командиру «Циклона», Сизэра улыбнулся и повернулся лицом к конгрессистам. Тогда Уайт замахал опять своим колокольчиком. Пристав провел офицера до трибуны, и офицер совершенно спокойно, среди глубокой воцарившейся тишины, описал шаг за шагом всю свою утреннюю рекогносцировку в открытом море и необычайное происшествие, которым оно закончилась.

Затем, под крики «браво» конгрессистов, он сошел с трибуны и прошел в официальные места, предназначенные для военных чинов морских и сухопутных сил.

Шум сейчас же возродился снова:

— Извещение! Читайте же извещение!

Все конгрессисты поднялись и волнуясь жестикулировали руками. В увлечении каждый из них заговорил на своем родном языке, вместо того, чтобы пользоваться официальным для конгресса французским языком. Какофония получилась настолько же непонятная, насколько оглушительная.

Президент бессильно опустил свой колокольчик и стал следить глазами за приставом, который, вооружившись ножом, разрезал бичевки, которыми завязана была сумка. Когда сумка открылась, президент опустил в нее руку и извлек оттуда небольшой сверток белой бумаги.

Эта была минута страшного напряжения. Внизу на ступенях амфитеатра застыли в своих креслах конгрессисты, с беспокойством и страхом не отрывая глаз от белого четырехугольника. А наверху — мертвенно-бледный стоял президент, держа в обеих своих дрожащих руках развернутый свиток…

Казалось, что в огромном зале можно было расслышать падение булавки. И вдруг чей-то крик раздался из глубины левой стороны залы, крик подавленный и тем не менее повелительный и властный:

— Читайте!

Г-н Уайт выпрямился и ясным, внятным, хотя и взволнованным голосом, прочел:

«Всемирному конгрессу.

…Господа.

Я прошу вас выслушать меня в заседании конгресса. Голосованием вотируйте, что никто не посягнет на мою свободу, каковы бы ни были те предложения, которые я вам представлю, и ответ, который на них вы дадите.

Если, вопреки нашему голосованию, мне нанесено будет малейшее оскорбление и если моя свобода будет нарушена хоть на один час, то все флоты Мира будут истреблены в пятнадцатидневный срок.

Флаг, поднятый над маяком Плянье, поставит меня в известность вашего решения. Если он будет красный, — значит вы отказываетесь меня выслушать. И если он будет белый, — значит вы соглашаетесь на те условия, которые я требую. И в этом случае я поднимусь на миноносец, который вы пошлете крейсировать вокруг маяка. Я жду до полудня завтрашего дня. Неизвестный».

Прочитав загадочную подпись, от которой трепетал весь мир, г-н Уайт опустил руки и посмотрел на собрание.

И тут словно электрический ток пронесся по всем конгрессистам. Как один человек они поднялись и закричали:

— Неизвестного! Неизвестного! Пусть он явится. Мы выслушаем его! Он останется свободным!

— Господа, от имени всех держав мира, которые вы здесь представляете, я объявляю, что Неизвестный может явиться сюда и что каждый из нас ручается за его безопасность. Белый флаг будет поднят над маяком Плянье. Один миноносец примет Неизвестного на свой борт. И после того, как мы его выслушаем, тот же миноносец отвезет Неизвестного в открытое море. Мы поручаем адмиралу Жерминэ исполнение этих решений и возлагаем на него ответственность за безопасность Неизвестного во время его пути сюда и возвращения из этих стен обратно. Адмирал Жерминэ, который меня слышит здесь, войдет в сношение с мэром, префектом и генерал-губернатором Марселя относительно необходимых мер для охраны порядка. Тем временем мы продлим это заседание и дождемся Неизвестного. Одобряете ли вы, господа такое решение?

— Одобряем! Одобряем! — в один голос закричали конгрессисты.

Сопровождаемый Сизэра и своими адъютантами, адмирал Жерминэ сошел с трибун и под гром одобрений и рукоплесканий конгрессистов покинул залу.

Четверть часа спустя, тем временем, как мэр, префект полиции и генерал-губернатор мобилизовали полицию и войска для поддержания порядка, адмирал Жерминэ вместе с Сизэра взошли на «Циклон». В каюте они были встречены мичманом Сэнт-Клер, и лейтенант немедленно принял от него командование судном.

На всех парах «Циклон» вышел из Старого порта, обогнул остров Иф и устремился к маяку Плянье. Там был спущен один матрос, который отправился поднять при помощи сторожей маяка, белый флаг над главным фонарем. Исполнив поручение, он вернулся на судно, и «Циклон» тихим ходом пошел крейсировать на протяжении одной мили от маяка.

На палубе у кормы держались адмирал и лейтенант. Мичман Сэнт-Клер наблюдал за маневром. Люди были размещены по своим местам. Все сильно волновались. Сам адмирал Жерминэ, под маской внешней невозмутимости и своей строгой манерой, волновался не менее последнего из матросов.

Часы Сизэра показывали без двух минут четыре часа, когда адмирал первый увидел в двух кабельтовых справа позади «Циклона» бурление воды.

— Стоп! — скомандовал он.

Почти моментально «Циклон» остановился.

И тогда увидели, как у правого борта миноносца появилось существо человеческого вида, все покрытое блестевшей на солнце серебристой чешуей. На голове его была стеклянная маска. Одним прыжком он выскочил из воды на палубу миноносца и предстал пред ошеломленными людьми.