Его отослали обратно в школу сразу после похорон. Вряд ли можно было устроить мальчика как-то иначе, даже если он вдруг стал самым состоятельным ребенком в Великобритании.

Новый лорд Стрэтмор, Люсьен Фэрчайлд, страстно желал поскорее вернуться в Итон. Там, среди друзей, он сможет жить так, как раньше. Он сможет вообразить, что ничего не случилось. Когда занятия в школе закончатся, он поедет в Эшдаун и встретит отца, маму и сестру — живых и здравствующих.

Он, конечно, понимал, что произошло, но не был еще готов смириться с мыслью о необратимости смерти.

Пока отец был жив, мальчик носил титул виконта Мэлдона. Теперь же директор Итона при встрече называл его Стрэтмором, а слуги, принимавшие его багаж, шептали за его спиной: «граф-сиротка». Они были слишком патетичными, а этого мальчик не переносил.

Когда Люсьен вернулся в пансион, уже вечерело. Он заглянул в свою комнату, сбросил плащ и перчатки и отправился на поиски своих друзей. Они жили в том же доме и обычно собирались в комнате Рэйфа, самой большой и самой теплой.

Люсьен вошел без стука и увидел всех троих приятелей, расположившихся в самых живописных позах вокруг камина. Хотя Никлас был виконтом, Рэйф — маркизом, а Михаэль — младшим сыном герцога, титулы их ничего не значили. Это были всего-навсего «титулы учтивости»[1]. А Люсьен стал теперь пэром Англии. Чего бы он только не отдал, чтобы этого не произошло.

Мальчики обернулись на шум открывшейся двери и замерли в молчании. Они уже знали печальные новости.

Сердце Люсьена замерло. Больше всего сейчас он желал, чтобы его друзья остались прежними, и боялся, что не вынесет ни слишком бурного сочувствия, ни необычно бережного отношения к себе. Мальчик впервые почувствовал тоску и одиночество, которые, он уже понял это, останутся с ним на всю жизнь. И теперь только эти трое могли вернуть ему прежний мир.

Никлас первым, отложив в сторону книгу, встал навстречу Люсьену. В его жилах текла цыганская кровь, поэтому он был откровеннее в проявлении своих чувств. Никлас подошел к Люсьену, обнял его за плечи и подвел к огню.

— Рад тебя видеть. Ты как раз вовремя. Сейчас будем жарить сыр, — сказал он.

Люсьен почувствовал, что вновь возвращается к жизни. За последние две недели он не раз ловил себя на мысли, что ощущает себя тоже мертвым.

Люсьен опустился па ковер около камина. Мальчики отложили книги и сели вокруг. Они насаживали кусочки сыра на длинные вилки, жарили их на огне, намазывая затем па хлеб. Комната наполнялась аппетитными запахами. Чудесный ужин в холодный, дождливый вечер.

Беседа текла как обычно. Мальчики обсуждали школьные происшествия, случившиеся в отсутствие Люсьена. Люсьен боялся, что не сможет произнести ни слова. Комок стоял в горле. Но прошло совсем немного времени, и он включился в разговор. Казалось, камень свалился у него с души. Он вдруг с удивлением понял, что голоден. Впервые после того, как случилось несчастье, он подумал о еде.

Когда с сыром было покончено, Рэйф сказал:

— Я был в городе и раздобыл там кое-что для твоей коллекции, Люс. Думаю, эта штука тебе понравится.

Он встал, подошел к своему столу и вернулся, держа в руках маленький предмет.

Это была заводная механическая игрушка — черепаха, на панцире которой сидела крохотная бронзовая русалочка. На какое-то время печаль уступила место любопытству.

— А панцирь у нее настоящий, правда? — спросил он, взяв игрушку в руки. Мальчик перевернул черепаху, потом завел пружину и опустил игрушку на пол.

Черепаха осторожно двинулась вперед. Она катилась на маленьких колесиках, будто она и в самом деле была живой, а русалочка, сидящая на панцире, махала ручкой, посылая мальчикам воздушные поцелуи.

Люсьен улыбнулся, но только на мгновение. Тоска снова охватила его, а глаза наполнились слезами. Первую механическую игрушку подарил Люсьену отец. Он научил его конструировать эти любопытные механизмы. Его отец, который сейчас покоился в фамильном склепе в Эшдауне. Его отец, чьего смеха он больше никогда не услышит. Люсьен сдержал слезы. Ах, если бы он мог попасть в сказочную страну, где живут русалки и где никто никогда не умирает.

— Ты уверен, Райф, что хочешь расстаться с этой игрушкой, — спросил Люсьен, когда ему наконец удалось взять себя в руки. — Я никогда не видел ничего подобного.

— Если мне захочется на нее посмотреть, я знаю, куда пойти, — ответил Рэйф с улыбкой.

Черепаха остановилась, и Люсьен снова завел ее. Теперь он мог высказать то, что его тревожило.

— Они называют меня «сироткой-графом», — тихо произнес мальчик.

Воцарилось молчание, которое прервал Михаэль.

— Гнусное прозвище. Можно подумать, что ты какой-то попрошайка.

Все мальчики были с этим согласны. Люсьен не ошибался. Он знал, что друзья поймут его с полуслова.

— Нам нужно придумать новое прозвище, пока это к тебе не прилипло, — предложил Рэйф. — Люс, какое тебе нравится? Никлас щелкнул пальцами.

— Что вы скажете о «Змее Стрэтмора»? Звучит предостерегающе.

Люсьен задумался. Змея — существо изящное и смертельно опасное. Но все же…

— Неплохо, но не совсем то, что надо.

— У меня идея, — Михааль ухмыльнулся и показал пальцем на книгу, которую читал. Это был «Потерянный рай» Мильтона.

— Раз тебя зовут Люсьен, прозвище «Люцифер» вполне подойдет.

— Отлично! — с восторгом воскликнул Никлас, — Конечно Люцифер. Восставший ангел, который предпочел править в аду, а не прислуживать в раю. Ты и похож на него. Из тебя получилась бы отличная утренняя звезда.

— Чертовски подходящее имя, — согласился Рэйф, — Я вообще уверен, что Мильтон втайне восхищается Люцифером. Как действующее лицо он гораздо интереснее бога, который у него похож на деспотичного директора школы.

— Если мы будем называть тебя Люцифером, через две недели все мальчишки присоединятся к нам.

Глаза Михаэля сверкали от восторга.

— Конечно, учителя будут в ярости. Они скажут, что это святотатство.

Люсьен растянулся на кушетке и закрыл глаза. Он принимал решение. Прозвища играли очень важную роль. Если мальчик получал в Итоне какую-нибудь глупую кличку, например, «Пиписка», она могла преследовать его потом всю жизнь. Люцифер — достойное имя. Так звали того, кто мог посмеяться над самим Господом и никого не любил слишком сильно. И, уж конечно, этот гордый падший ангел не стал бы плакать по ночам.

Люсьен постарался придать своему лицу холодное, ироничное выражение. Да, это отличное решение.

— Хорошо, — произнес он медленно. — Я буду Люцифером.

Прошло два дня. Время слез закончилось. Пришло время действий. Она уже расспросила всех, кто мог знать хоть что-то, но ничего не узнала. Ничто, кроме ее интуиции, не говорило о том, что случилось что-то ужасное.

Но в данном случае интуиция ее не обманывала.

Благодарение богу, самого страшного еще не случилось. И если она будет действовать быстро, то сможет это предотвратить. Но что же ей предпринять? В ее положении надо было действовать крайне осторожно. Она вспомнила несколько человек, к которым можно было обратиться за помощью, но ни одному из них она не могла полностью довериться.

Она заставила себя успокоиться и перестала метаться по комнате. В конце концов, все считали ее умной женщиной, и надо было действовать в соответствии с этим.

Сев за стол и заточив гусиное перо, она начала записывать факты, уже накопившиеся по атому делу. Она записала даты и часы, затем ответы тех людей, которых расспрашивала, и, наконец, свою теорию происшедшего. Свои беседы она заполнила только наполовину, но то, что осталось в памяти, вполне укладывалось в ее теорию. Значит, следовало действовать в соответствии с ней, тем более что других предположений не было.