— То есть как это?

— Как взъярилась?

— Нет, как перестал?

— Перестал, и все тут. Тоже начал всякие теории разводить. Но, как ты понимаешь, я ему устроила такое…

— Погоди, какие же теории он выдвигал на этот раз? Что собаки обходятся без мыла?

— Нет, собак он теперь оставил в покое. Он плел что-то насчет вирусов. Не помню уже, что именно… И тогда я ему сказала, что с меня хватит.

— Но постарайся припомнить. Это интересно. При чем тут вирусы?

— Господи, конечно, ни при чем! И что может быть интересного в бреднях человека, который спятил? И неужели ты думаешь, что я способна была слушать? Да я убить его готова была в тот момент! Я бросилась на него с кулаками и колотила по спине, пока не отбила себе костяшки пальцев.

— Помогло?

— Только в том смысле, что я немного успокоилась. Честное слово, я примирилась бы и на этот раз. Ты учти: во всем остальном он оставался тем же обаятельным Левкой. Умница, талант, любящий муж. Я перестала злиться. В конце концов, он ведь никому худого не делал, только себе. Но когда я поняла, что у меня будет ребенок, мне взбрело в голову, что теперь во всем доме должна царить образцовая чистота. Я снова стала придираться к Левке. Вот в такой обстановке и произошла та сцена, о которой ты уже знаешь.

Мы расплатились и вышли из кафе. Я проводил Лисицу до автобуса. На остановке я спросил ее:

— А как же будет дальше? Предположим, Левка вернется. Трудно рассчитывать на то, что он выкинет из головы свои завиральные идеи.

— Ну и пусть. Разве это главное? Я теперь буду умней, я уже все продумала. Если любишь человека, надо принимать его таким, каков он есть. Нельзя же переламывать взрослого человека. Да никому это и не удастся. Ведь Левушка не требует, чтобы я изменяла свои привычки и следовала его примеру. Зачем же я буду навязывать ему свое мнение, учить его, словно маленького?..

Интонации Тамары Андреевны явственно звучали теперь в словах Лисицы. Сама она, может быть, считала, что излагает собственные мысли, но мне они были не очень интересны: накануне я уже слышал все это. Так сказать, в авторском исполнении.

— Чудит, чудит Левка, — пробормотал я, чтобы только сбить Лисицу с этого несвойственного ей тона. — И надо полагать, эти его чудачества приводят к некоторым практическим неудобствам.

— Нет, представь себе! Самое удивительное, что практически это, честно говоря, совершенно незаметно на нем. Может, потому, что он такой здоровый человек… Не знаю! Я вот тоже не курю, и зубы у меня пока что целые, но я даже в турпоходе не могу без щетки. Я сама себе противна, если не почищу зубы. А ему это все будто и в самом деле не нужно…

Приближался ее автобус. Она спросила:

— Ты мне поможешь искать его? Или надо считать, что поиски зашли в тупик?

— Помогу, — ответил я.

Но теперь у меня действительно не было никакого плана дальнейших действий.

Весь этот вечер, с той минуты, как мы расстались с Лисицей, меня преследовала, словно назойливая муха, одна и та же мысль… Нет, собственно, даже не мысль, а только ощущение того, что мысль находится где-то совсем рядом и что ее обязательно нужно поймать, уточнить, додумать. Я занимался совсем другими делами, а это ощущение не покидало меня.

Едва я проснулся утром — опять то же самое. Но теперь по крайней мере я понял, что это как-то касается «Кузьмича», старика со сбитой набок бороденкой. Портрета, написанного Левкой.

Где же я видел этого человека? Или, может, он просто очень похож на кого-то? На Мусоргского, что ли?

И стоило мне так подумать, как сразу вспомнилось Лемболово, лесник, у которого мы с Левкой ночевали, когда ездили по грибы, и Левкины слова: «Попробуй, напиши с такого портрет. Скажут: вариация на репинскую тему. И дело не в том, что те же печальные светлые глаза чуть навыкат, тот же красный нос, — нет, весь облик тот же. Просто Мусоргский, постаревший годков на двадцать».

Конечно, это лемболовский лесник! Только еще лет на пять постарше. Значит, Левка не потерял с ним связи. Ведь и Лисица говорила, что он ездит «куда-то по сосновской линии». Скорее всего Левка именно там, у Кузьмича. Ну конечно, там, достаточно вспомнить, как ему понравился лемболовский лес, как, размечтавшись, он говорил: «Пожить бы здесь, поработать бы всласть, пожрать тушеной картошки с грибами, мохом обрасти!» Почему все это, так ясно вспоминающееся теперь, начисто исчезало куда-то из памяти?

Я вскочил и в одних трусах снова стал листать записную книжку. Может, он так и записан — «Кузьмичом»?.. Курдов, Крыжовников, Ковенчук, Коломиец, Корин, «Костер»… Нет, на «К» — ничего похожего. Поищем «Лемболово»… На «Л» тоже нет. А между тем какой-то лемболовский адрес, кажется, уже попадался. Где же он?.. Вспомнить бы фамилию лесника! Черта с два ее вспомнишь: по фамилии мы его не называли. В глаза — Кузьмичом, за глаза — Мусоргским.

Я решил систематически перечесть все записи: не найдется ли человек, у которого второй инициал — «К»? Байрамова М. К. была, разумеется, отвергнута. Но уже через две странички меня ждала удача! «Дорохов А. К., — прочел я. — Лемболово, 5-й километр». Вот он, этот лемболовский адрес, — видимо, второпях я перелистнул его.

Значит, фамилия лесника — Дорохов. Алексей Кузьмич? Андрей Кузьмич? Да, кажется, так.

За один этот день (прихватив, правда, часть ночи) я написал очерк, не вытанцовывавшийся две недели. В пятницу утром поехал в редакцию, сдал очерк и оттуда же позвонил Лисице. Понимая, как легко может рассыпаться шаткое здание моих догадок, я не хотел говорить ей о том, что немедленно выезжаю в Лемболово. Выдержав иронические взгляды двух товарищей, находившихся в комнате, я сказал, что на денек или на два уезжаю в редакционную командировку. И обещал позвонить не позже понедельника.

В вагоне было полно грибников, корзины стояли и на багажных полках, и под скамьями, и на коленях у пассажиров. Кроме меня, почти у всех были корзины. И я пожалел, что составляю исключение: еще удастся ли найти Левку, а грибов, хоть немного, небось нашел бы.

Сойдя с поезда на станции Лемболово, я вскоре свернул с шоссе на проселочную дорогу, на пятом километре которой стоит домик лесника. И примерно на полпути встретил направлявшегося куда-то хозяина этого домика.

— Товарищ Дорохов! — воскликнул я.

— Он самый, — сказал старик, вопросительно глядя на меня светлыми печальными глазами.

— Андрей Кузьмич, если не ошибаюсь?

— Точно, точно. Авдей Кузьмич.

— Вы меня, конечно, не помните, Авдей Кузьмич. Я как-то ночевал у вас несколько лет назад. Мы тогда вдвоем с приятелем были, с Юрием Левченко, художником, вы его знаете, он с вас портрет писал.

— Портрет писал, это точно. А вас, извините, не припоминаю. У меня много народу ночует. Летом грибники или, скажем, ягодницы, зимой лыжники.

— А он сейчас не здесь? Не у вас?

— Юрий-то?

— Да.

— Юрий у нас. Вы идите, располагайтесь, а мне надо в магазин сходить…

Левка даже не пытался скрыть свое удивление, когда я появился в домике лесника. Да что там говорить — я и сам был несколько удивлен, что тонкая ниточка рассуждений и домыслов нигде не оборвалась, привела меня к цели. В двух словах я рассказал ему о миссии, возложенной на меня Лисицей.

— Делать тебе нечего, — наши семейные дела налаживать, — смущенно пробормотал он. — Впрочем, я рад, что Лисица догадалась позвонить тебе.

— Я тоже.

— Но либо я совершенно никудышный конспиратор, либо ты отличный детектив.

Вежливость не позволила мне поддержать первое из этих предположений, скромность не позволила поддержать второе. Поэтому я промолчал.

— Есть хочешь? — спросил Левка.

— Небось грибы?

— Ага. Тушеные, с картошечкой. Пища богов! И молоко.

Я не стал отказываться, но не без тайного умысла сказал, подойдя к рукомойнику: