— Чолом!

Згур взмахнул правой рукой, запоздало сообразив, что поздоровался по-огрски, словно перед Кеевыми кметами. Он хотел исправиться, повторив то же по-венетски, но этого не потребовалось. Седой внезапно захохотал.

— Чолом! — Рука в кольчужной чешуе взметнулась вверх. — Боги! Быть не может так! Ты что, есть сполот, парень?

Згур обомлел, но растерянность длилась всего мгновение. Почему бы бродягам-скандам не знать о сполотах?

— Я не сполот, — Згур проговорил это на родном наречии. — Тепло, но не горячо! Может, снова попробуешь?

— Ты волотич, — голос того, кто был моложе, внезапно дрогнул. — Хальг, он волотич! Великий Дий!

Згур вновь изумился — «черный» говорил по-сполотски, чисто, словно в Кей-городе родился.

— Так-так! — седой покачал головой, на худом бритом лице мелькнула усмешка. — А мы с тобой, Мислабури, понять не могли все, кто есть страшный маленький Згури-Смерть!

Мислабури? Вспомнилось — у Хальга есть родич. Кажется, его зовут Мислабури Рацимирсон…

— Хорошо есть! — седой сложил на груди длинные руки, окинул гостя внимательным взглядом. — Значит, это ты, маленький Згури Иворсон? А я есть старенький дряхлый Хальг, что очень-очень боится тебя!

Светлые глаза смеялись. Сканд вовсе не выглядел дряхлым, несмотря на седину и глубокие морщины, избороздившие лоб. Можно было лишь гадать, сколько им прожито — шесть десятков? семь?

— Я Мислабури… Мислобор, — черный нерешительно протянул вперед огромную тяжелую ладонь. — Чолом, Згур! Как там… у нас?

У нас?! Теперь уже сомнений не оставалось. Мислобор! Имя сполотское, хотя и редкое…

— Пошли к огню, — седой сканд оглянулся, повел плечами. — Мы сегодня долго-долго ехали. Надо погреть мои очень старые кости…

У костра они остались втроем. Воины в рогатых шлемах отошли подальше, к самой опушке. Згур присел на сухую прошлогоднюю траву, протянул ладони к огню.

— «У нас»? Это где, Мислабури? В Савмате? В Коростене?

— В Ории, — Мислобор грустно улыбнулся. — У нас… Говорят, для изгнанника и дым отечества сладок…

На миг Згуру стало не по себе. Он вдруг представил, как сам расспрашивает случайного знакомца о доме. Но о чем сказать? О горящих волнах Денора? О новой смуте?

— Ты видел дядю Войчу?

— Кого? — поразился Згур. — Какого Войчу?

— Есть такой маленький-маленький Войча, — усмехнулся седой сканд. — Теперь он стал большой-большой Светлый Ксй. Наверно, он уже совсем забыть о свой маленький племяш и обо мне, старом Хальге. Но мы его помним.

И тут словно молния блеснула. Мислабури Рацимирсон — Мислобор, сын… Рацимира! Светлого Рацимира…

— Кей?!

Згур еле удержался, чтобы не вскочить, не замереть, подняв вверх подбородок и бросив руки на бедра, словно на большом смотре в Савмате, когда перед строем выносят алый Стяг с когтистым Орлом.

— Я был Кеем, Згур! — Темные глаза конуга блеснули затаенной болью. — Я был сыном Светлого… Но к чему вспоминать? Этого уже нет… Как там у нас, расскажи!

Говорить было трудно. Мысли перескакивали — Ко-ростень, Учельня, страшная Ночь Солнцеворота, сполоты и волотичи под Стягом Железного Сердца — и новая рознь, резня в харпийской земле, спор о Железном Венце, огры за широким Денором, хэйкан Сварг, чаклунья Танэла и всесильная Челеди…

Мислобор слушал, не перебивая, яркие губы сжались, нахмурились черные брови. На бритом костистом лице Хальга нельзя было заметить ничего — кроме легкой усмешки.

— Так-так, — проговорил он, когда Згур, выговорившись, умолк. — Бедному маленькому Войче тоже несладко есть. Бедный маленький Войча совсем забыть. Бедный маленький Войча никак не вспомнить, кто есть наследник Венца…

Наследник? Почему наследник? Згур попытался сообразить. По сполотскому обычаю наследовать должен младший. Потому и готовы многие в Савмате поддержать Веле-госта — согласно давнему праву. Но есть еще какой-то Кеев закон. Им в Учельне рассказывали… Лествица! Наследует старший в семье. После Войчемира старшим будет… сын Светлого Рацимира!

— Не надо, Хальг! — Мислобор выпрямился, губы дернулись злой усмешкой. — Ты хочешь, чтобы туда пришли еще и мы? Нет, хватит! Я не подниму меч на родичей!

— Ты, Мислобор, добрый-добрый есть! — Хальг покачал седой головой, повернулся к Згуру: — Жаль, что ты не увидишь маленького Войчу! Ты бы передал ему привет от старого злого Хальга. Я очень скучать по нему…

— Я передам. Я скоро поеду домой… — вырвалось у Згура, но слова застыли на языке. Домой? Поэтому он и здесь?

— О, да-да! — Хальг засмеялся. — Я тоже очень-очень хотеть домой, маленький страшный Згури! Мы все хотим домой, но остаемся здесь! Мы очень любим Великую-Великую Сурь! Какую половину ты любишь больше, Згури? Полночь? Полдень? На полночи девицы ленивы, но купцы жирны. На полдне, говорят, все наоборот. Был бы я молод, то предпочел бы шустрых-шустрых девиц. Но старый Хальг очень-очень стар, он любит жирных купцов…

Седой сканд шутил, но Згур понимал — шутки кончились. Для этого его и пригласили сюда. «Старый Хальг» тоже догадался, что Венец распадается пополам.

— А Лайва Торунсона очень-очень старый Хальг тоже любит? — поинтересовался он.

Ответом была довольная усмешка:

— Старый Хальг всех вас очень-очень любит. Мой самый лучший друг Лайв Торунсон очень-очень добрый есть! Он согласен подарить мне полночь, а сам хочет править в Белом Кроме. Но он совсем немножечко жадный, мой лучший друг! Ну почему бы ему не уступить мне Белый Кром? Я так много-много плакать!

Перевода не требовалось. Сканды не поделили Сурь. И теперь Хальг готов договориться-с ним, Згуром, если тот уступит ему столицу. На миг Згур почувствовал омерзение. Ему предлагают резать на куски несчастную, разоренную страну — словно отрез богатой ткани, взятой при грабеже. Но возмущаться легко. А вот справиться с Лайвом, имея в заполье пять тысяч воинов Хальга, даже не трудно — невозможно.

— На полночи тебя все равно не поддержат, Згур, — негромко проговорил Мислобор. — Здесь верят в Вознесенного. Тебя боятся.

И это было правдой. Старые боги сплотили Полуденную Сурь, но они же оттолкнули полуночных венетов. Выбора не было, но Згур молчал. Это не его земля. Он просто наемник, за которого схватились в миг отчаяния, как за соломинку. Разве может он решать такое?

Вдали, за стеной высоких деревьев, послышался громкий, протяжный крик. Ночная птица — сыч или неясыть — -спешила за добычей. Но Згуру показалось, что это голос тех, кто говорил с ним на Курьей горе. Его торопили. Чьи-то всесильные руки уже разломили Венец пополам.

— Решаю не один я, — Згур отвернулся, чтобы не видеть хитрой усмешки седого конуга. — Если Лайв будет разбит, в Белый Кром может войти… кто-то другой.

Имени называть не стал — ни к чему. Хальг, наверно, знает — должен знать. Згура не примут в столице. Но великий боярин Асмут — свой, его любит «крестова людь». Сына Луга охотнее признают великим кнесом, чем сканд-ского заброду. И тогда чернобородый вспомнит обо всем — и о лохматом венете, и об огрской девушке по имени Ве-шенка, и об Ивице. Да и Згуру с его «катакитами» едва ли позволят уйти, унося заработанное серебро.

— Кто-то, — задумчиво повторил Хальг. — Ай-ай-ай! Этот глюпий кто-то тоже очень жадный есть! Но пусть маленький страшный Згури не бояться! Пусть этот кто-то идет в Белый Кром! Один! Совсем один!

— С двумя сотнями латников, — усмехнулся Згур.

— Ай-ай-ай! Нам с Мислабури очень страшно есть! Две сотни латников! Но ничего, у старого-старого Хальга очень много ушей и очень много глаз. Если этот глюпий кто-то подойдет к столице, я успею убежать далеко-далеко! Я хорошо спрячусь, маленький Згури! Я стану мышкой и нырну в очень-очень глубокую норку!

Светлые глаза смеялись. Згур понял. Конечно, у Хальга много ушей и много глаз. Асмута не пустят в столицу. Ни одного, ни с его конницей.

— Наверно, маленький Згури хочет, чтобы этому кто-то не причинили зла? О да, мы не причиним ему зла. Нет-нет! Мы пришлем тебе его голову, и она скажет, что мы были с ним очень-очень добры…