Шутки, конечно, шутками, как без них, но от Ластивки Згур старался держаться подальше. Серебро, правда, не взял. Бабка Гауза дважды подходила, но каждый раз Згур отнекивался, а после, вспомнив о «ниточке», заявил, что Дий Громовик, который всем богам бог, такого стерпеть не сможет, потому как справедливость в расчетах блюдет, и не ему, человеку маленькому, с Громовиком спорить. Кажется, старуха изрядно расстроилась, и Згур невольно задумался. Может, и вправду какая-то «ниточка» есть? Впрочем, он знал ответ. То, что связало его с Уладой, прочнее любой нити, даже той, которой умельцы-бронники намертво сшивают кожаные доспехи. И ничего с этим поделать уже нельзя. Можно только забыть, не помнить. Или хотя бы попытаться…

Только через месяц, в первую оттепель, когда стрелы Небесного Всадника начали жечь почерневший снег, стало ясно, что венет выдюжит. То ли барсучий потрох помог, то ли землеройка, то ли бабкины травы, но Ярчуку стало заметно лучше. Его уже не тошнило, спал жар, порозовели щеки. Венет уже вставал, но дальше завалинки его не пускали. Ярчук рвался сопровождать «молодого боярина» и в село, и в лес, дабы оберегать от всякой напасти, но Згур отмахивался. Особых напастей ни в селе, ни в ближней округе пока еще не встречалось, а далеко он и сам уходить не собирался. Тоже до поры до времени. Вот сойдут снега…

Вечер выдался неожиданно теплым. Солнце — Небесный Всадник — не спешило уходить на покой. Наступала «весна света» — пора оттепелей и последних, запоздалых морозов. Но пока что Воевода Студень явно оказался не у дел. За день снег подтаял, и на подворье уже хлюпали первые лужи.

Згур, намахавшись за день топором, присел на завалинку, с удовольствием вдыхая свежий, чуть прелый воздух. Хорошо! Не за горами весна, а там — зеленый лес, по которому иди хоть до самого Савмата!

Ярчук, накинув полушубок на плечи, пристроился рядом. Вслед за ним из дома вышла Ластивка, оглянулась и подсела поближе к венету. Згур заметил, что за эти недели девочка и «чугастр» как-то незаметно успели сдружиться. Они могли беседовать часами, причем венет разом терял всю свою суровость, становясь похожим на доброго дедушку, наставляющего внучку. Иногда он доставал «литерник» и принимался объяснять «внучке», что есть «литеры» и зачем они нужны. Згур, знавший от Гаузы, что юная науз-ница читает и пишет не только по-сполотски, но и по-рум-ски, только посмеивался в кулак. Девочка же внимала со всей серьезностью, но время от времени Згур ловил ее любопытный взгляд, словно Ластивка проверяла, замечает ли он ее внимание к косматому гостю. Однажды Згуру даже пришло на ум, что юная наузница хочет заставить его ревновать. Так ли, нет, но и сегодня они завели долгую беседу. Вначале Згур не прислушивался, а когда все же понял, о чем речь, едва удержался от улыбки. Венет долго и обстоятельно пояснял «юнице», как должна вести себя «женка», дабы ни себя не осрамить, ни мужнину честь не уронить. При этом он наставительно поднимал вверх мослатый палец и время от времени оглаживал отросшую за это время бородищу, доходившую почти до пояса. Девочка кивала, но в глазах ее что-то подозрительно поблескивало.

— …Оная женка, — втолковывал разошедшийся не на шутку Ярчук, — котора злоязыка да нравом дурна, не токмо мужа срамит, но и роду всему порухой будет. А женка-то роду и голова, и душа! Про то друг мой верш склал. Верш дивный! Ино, послухай, Ластивка, польза тебе великая будет!

Згур не выдержал — хмыкнул. Ну все, «верши» пошли! Держись, Ластивка!

Венет вновь поднял вверх палец, откашлялся и начал мерно вещать:

Сварлива жона и днесь — загибель человеку, Яко же некдись бысть в стародавнем веку. Многие убо тогда чрез жон погибоша Мужие, что себе им в область дадоша…

— Дядя Ярчук, а что такое «дадоша»? — не выдержала Ластивка. — Имя такое?

При этом она подмигнула Згуру и вновь приняла самый серьезный вид.

Ярчук глубоко задумался, наконец рассудил, что имя ли, не имя, неведомо, однако же слово не зря в «верш» вставлено. Другу его, что «верши» складает, виднее. А посему…Затем, боже, сохраняй сам доброго мужа От такой твари злой, штоб не постигла нужа. Бо лепш, мовят, железо у воде варити, Неже тую личину, жону злу, учити!

— А мне нельзя выходить замуж! — внезапно заявила Ластивка. — Так что, дядя Ярчук, это не про меня.

Венет, кажется, растерялся, затем упрямо мотнул головой:

— Кожна добра женка к мужу прилепиться должна. А без того…

— И без того можно! Я ведь наузница. А наузницам замуж нельзя. И бабка моя наузница, и мама. Вот ребенка рожу и воспитывать буду. А к мужьям пусть другие прилепляются!

Тут Згур сообразил, что ему корчат рожу и при этом показывают длинный розовый язык. Похоже, наставления венета пропали даром.

— Эх вы! Такие взрослые — и такие скучные! — Ластивка вскочила и, дав Згуру лишний миг полюбоваться высунутым языком, зашлепала по лужам.

Мужчины переглянулись.

— Видать, правда, — согласился Згур. — Скучные. Венет тяжело вздохнул:

— Учить надоть! Вот, у меня почти така. Скоро замуж отдавать! Отбилась, поди, от рук-то!

Згур начал быстро считать. Ластивке не меньше двенадцати…

— Ярчук, так сколько же тебе лет?

— А-а! — понял венет. — Моя-то не родная. Приемна, считай. Родители сгинули, вот и пристала. За хорошую людь отдать хочу. Есть у меня друг…

— Тот, что «верши» складает? — догадался Згур.

— Он и есть. И «верши» складает, и литеры разбирает, и звезды считать умеет. Мудрец, однако!

— Звезды я и сам считать умею, — улыбнулся Згур. — Однажды насчитал двести двадцать одну.

Хотелось посоветовать венету, чтобы тот строго-настрого запретил будущему зятю складать «верши», но Згур все же сдержался. Может, и сам догадается?

Становилось свежо, и Згур решил, что пора уходить. Ярчуку еще рано глотать холодный воздух. Згур встал, оглянулся, любуясь ранними сиреневыми сумерками…

— Згур! Згур! Дядя Ярчук! Беда! Беда! Ластивка бежала, не разбирая дороги — по лужам, через ноздреватые сугробы, по черной оттаявшей земле.

— Беда! Беда! Бежать надо!

— Оружие! Быстро! — Згур вскочил, повернулся к двери, но Ярчук, опередив, уже заскочил в дом. Подбежала Ластивка, запыхавшаяся, мокрая, в грязи.

— Уходить надо! «Катакиты»! У околицы! Целая тыща! Из дома выскочил Ярчук, уже с секирой, кинул Згуру пояс с мечом. Тот кивнул, благодаря, и вновь повернулся к

девочке.

— Еще раз! Кто, где, сколько?

— «Катакиты», — с трудом переведя дыхание, повторила Ластивка. — Которых разбили. Их тыща целая. Соседей уже пожгли, теперь на наше село идут! Бежим!

Все стало ясно. Остатки мятежников уходят подальше от Рум-города. Уходят, оставляя пепел…

— Скажи бабушке! Собирайте вещи — и в лес! Девочка скрылась в доме. Згур быстро прикинул: враги у околицы, добро собрать не удастся, а впереди еще морозы…

— Погинут! — Ярчук подумал о том же. — На снегу да без харчей!..

—Да…

Згур на мгновение задумался. Они-то с венетом не пропадут — даже в лесу. Уйти, скрыться подальше, найти глухой угол, куда никто не доберется…

— Надевай кольчугу! И шлем. Быстро!

Ярчук кивнул и бросился в дом. Згур еще помедлил чуток. «Тыща» не «тыща», а сотня наверняка будет…

Кольчуга привычно скользнула по телу. Згур накинул полушубок, поправил пояс с мечом. Меч да нож — негусто. Правда, еще есть «вольна людь». Такой и сотню напугает!

По дому деловито сновала Гауза, привычно кидая вещи в большой узел. Наверно, в неспокойной Нистрии такое не в первый раз. Еще немного — и запылает новый дом…

— Ярчук!

Венет, уже успевший надеть кольчугу и возившийся с ремешком шлема, быстро обернулся.

— Если «катакиты» близко, селяне даже вещи не соберут. Понимаешь? Надо задержать.

Рука «чугастра» тут же уткнулась в бороду. Послышалось задумчивое «Хм-м!».

— Нас двое, но «катикиты» этого не знают. Если с умом…

Венет покосился на темнеющее окошко, нахмурился:

— Клятву дал я, что уберегу тебя, боярин молодой! Овинником клялся да тем, кто во ржи сидит. Был бы я один…