— Чем я могу помочь?

Договаривались, куда ему нужно пойти, кому доказать, на чем настаивать.

В 1965 году пустили завод. На очереди были другие стройки: кинотеатр «Космос», городская больница, средняя школа № 2, школа-интернат, городской водопровод и канализация. «О чистоте не забывать!» — любил повторять Юра. Первый асфальт был положен в городе по Ленинградской (самой длинной) улице, около парка имени Солнцева.

Бывало, идем мы по улице, проходим мимо какой-нибудь стройки,— сын остановится, с рабочими поговорит и сразу: «В чем загвоздка? В чем нужда?»

Да и села депутат не забывал. Наш район первым в области был полностью электрифицирован. В Клушине построили Дворец культуры, благоустроили улицы деревни.

Очень болел Юра за университет культуры. Он также считал, что жители небольших городов и сел не меньше, чем столичные, нуждаются в культурном отдыхе. Умел заинтересовать родными местами известных артистов, композиторов, писателей. В Гжатск приезжали Тихон Хренников, Александра Пахмутова, Юрий Чичков, Александр Долуханян, Оскар Фельцман, Иосиф Кобзон, Владимир Дружников, Ия Саввина, Евгений Матвеев...

Не только в городе выступали они, ведь в районе было 14 «спутников» университета культуры. Вот артисты, композиторы и побывали в селах Токареве, Карманове, Пречистом, Мишине, Никольском.

Алексей Иванович однажды даже укорил:

— Все Гжатску да Гжатску! Другим что останется?!

Юра не согласился.

— Ты, отец, недооцениваешь энергию, силу убеждения других депутатов.

Вел Юра депутатский прием обычно в горкоме. Мне кажется, что в эти вечера он очень уставал. К депутату приходят с предложениями, но чаще за помощью. Да по таким вопросам, которые не сразу решишь. Юре хотелось всем помочь. Но ведь могло получиться — поможешь тому, кто обратился, а другого, кто к депутату не дошел, обидишь. Особенно это касалось жилищных вопросов. Выслушает он человека, вникнет в его нужду, запишет, но пока возможности предприятия в предоставлении квартиры не проверит — ответа не даст.

Вот и настаивал он на скорейшем строительстве благоустроенных многоэтажных домов в городе. Добился этого решения. Сейчас город наш неузнаваем, расстроился. А начали подниматься большие дома в шестидесятые годы.

Так и складывались дни в делах, заботах, будничных хлопотах. Неожиданно для меня в 1962 году пришло приглашение приехать в Латвию в Вольмиерскую восьмилетнюю школу на празднование 40-летия пионерской организации. Позднее — в Ленинград. Я в недоумении была оба раза, даже немного испугалась. Да еще в письмах просили о выступлениях... Что я скажу?

В нашей семье было заведено, что дети советуются с родителями. А теперь я подсказки ждала от сына. Юра послушал мои сомнения, сказал, что я не права.

— Как это не знаешь, мама, о чем рассказывать? Я всегда говорю, что родители меня научили трудиться, мама привила вкус к книге, к учебе. А ты считаешь, что и рассказывать нечего...

Но мне как-то было неудобно. Хорошо ли, думалось, сыном так похваляться? Юра понял мои колебания, сказал:

— А я считаю, что каждый человек, который чему-нибудь научился, чего-то достиг, должен свою науку дальше передать. Другим свои секреты открыть. Может, мама, и твой материнский опыт кому-нибудь поможет.

И мы поехали. В Латвию отправилась целая делегация из школы: учителя Лев Михайлович Беспалов, Зинаида Александровна Комарова, я и ученики. В Ленинград тоже мы ездили с ребятишками из школы № 1, завучем Геннадием Тимофеевичем Никитиным. Из нашей семьи были я да сестры Ольга Тимофеевна и Мария Тимофеевна.

Так мы более чем через сорок лет приехали в город, где прошли наши детские годы, на завод, где начинала я трудиться. Приехала и поразилась красоте Ленинграда. Ходили мы по улицам, не могли налюбоваться. Побывали на крейсере «Аврора», в Петродворце, Кронштадте. Кировский завод потряс меня своим могуществом. Но особенно порадовали новые дома для рабочих на улице Возрождения — бывшей Богомоловской. Рассказывала я ребятам о моем детстве, о детском труде, о жизни рабочих, о бесправии трудового люда при царизме. Когда возвратились мы из Ленинграда, впечатлений о поездке хватило надолго.

...Жизнь шла своим чередом. Подрастали дети. Юрины Леночка и Галочка, которые часто приезжали к нам, радовали своей приветливостью, ровным характером. Как все детишки, были они любопытными, что необычное заметят — тянутся. Вот увидели у соседей цыплят, разахались. Конечно, им, городским девчушкам, деревенское в новинку.

По Юриной просьбе сходила я к соседке, та подарила им цыпленка. Я в коробку посадила желтый комочек — пусть внучки играют, бабушку вспоминают. Наказала им его кормить да поить.

Старшая наша внучка Тамара закончила школу, поступила в Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова на экономический факультет. Жила она в Москве в общежитии университета, а на выходные дни часто ездила в Звездный. Юра об этом договорился с Зоей сразу же: «Не волнуйся, сестренка, Тамару не оставлю».

Да иначе и быть не могло. В нашей семье так издавна заведено. Ведь и сам Юра, когда в ремесленном учился, выходные проводил у сестры моей, вся семья Марии заботилась о мальчике. Как же ему было долг доброты забыть! Тем более что Зоя, можно сказать, Юру вырастила, не сестрой, матерью второй была. Да и с Тамарой у них было полное понимание, он ее любил, помогал ей, она его слушалась, делилась с ним всем-всем.

Письма Тамары тех лет полны рассказами об учебе, подругах и друзьях, о том, как с Юрой, Валей, девочками ездили они то в театр, то на спортивные состязания, а то и просто в гости в Клязьму к моим сестрам или в Москву к Савелию Ивановичу Гагарину.

Тамара, зная мое и Зоино желание представить их жизнь во всех подробностях, писала обстоятельно о том, какие слова стали говорить девочки, как чувствуют себя Юра, Валя, другие родственники. Тамара в одном из писем писала: Галка пришла с гулянья, раскраснелась, а Юра сказал, что она бесподобна, как помидор.

Внук Юра заканчивал школу. Нам с Зоей приходилось контролировать, как он учится. Мечтал он стать военным, окончил школу — поступил в училище.

Валентин с женой и тремя дочерьми еще в 1962 году переехал в Рязань. Там сын и Мария сразу пошли работать на завод синтетического волокна, девочки продолжали учиться в школе.

А в нашем доме опять ребенок. У Бориса и Азы появилась девочка Наташа. Нянчили ее по очереди: родители да мы — дедушка с бабушкой. Малыш всегда силы прибавляет, хотя годы брали свое. Мы с Алексеем Ивановичем не молодели, прибаливать стали. Вот и приходилось все чаще обращаться к врачам. Юра был по-сыновнему внимателен, всегда навещал в больнице.

Мне кажется, что после смерти Сергея Павловича Королева что-то изменилось в Юре. Как бы это точнее передать? Посуровел он, строже стал к себе. Не раз повторял, что неуютно ему как-то, что все почести за полеты — им, космонавтам. Даже в газете «Известия» написал: «Пишется очень много статей, очерков о космическом полете. И пишут все обо мне. Читаешь такой материал, и неудобно становится. Неудобно потому, что я выгляжу каким-то сверхидеальным человеком. Все у меня обязательно хорошо получалось. А у меня, как и у других людей, много ошибок».

Он весь ушел в работу. Потом уж мне сказали, что к полетам готовился так серьезно, что в январе 1967 года был утвержден дублером Владимира Михайловича Комарова.

А в апреле того года Владимир Михайлович погиб...

Юра весь почернел от горя. Мы его расспрашивали, как же так произошло, ведь полет-то уж был завершен. Оказывается, над землей неожиданно перекрутились стропы парашюта.

— Неизведанное всегда непредсказуемо, коварно,— ответил Юра. Объяснение вовсе не заглушало боль.

Опасность, которая раньше только проглядывала, показала себя. Теперь я стала бояться. Я ведь надеялась, что космонавты, уже побывавшие в полете, больше не подвергнутся этому испытанию. Но ведь Владимир Михайлович уже во второй раз совершал полет... А Юра, поняв мое состояние, старался ничем не тревожить меня, был неизменно ровен. Когда я его пыталась расспросить о работе, отшучивался, говорил, не подослала ли меня иностранная разведка.