И мое любимое: «“Декаданс” имеет классический силуэт».

На этом фоне модель «Венисуэлла» кажется образцом и идеалом грамотности и вкуса.

Смотрю Prime Suspect с Хелен Миррен. Перевод «профессиональный многоголосый», отвратительный, вроде бы официальный.

Хелен: Christ!..

Перевод: Черт!

Хелен: Shit!

Перевод: Боже!

Из интервью группы «Война» журналисту Олегу Кашину:

«– Если вдруг Медведев захочет с вами встретиться – пойдете? Если пойдете, о чем будете с ним говорить?

Коза: Не найдется общих тем. Разворовывание народных богатств нам противно. С равными нужно разговаривать. Равные общаются с равными, тогда интересно. А тут – что я скажу обоссышу Медвежонку? Что магазинные воришки делают для общества больше, чем президент, который четвертый год дупля не отбивает.

Вор: С обоссышами не встречаемся.

Пуша: А я приду на говне. И заберу Путьку, Медвежонка и Нургалиева с собой в ад».

Со стороны анархистов – Вор, Пуша, Коза и Ёбнутый. Со стороны власти – Бородавкин, Колотушкин, Плеткин и Засыпкин.

Живем как при Василии Темном, ей-богу.

Вот только сейчас я поняла, что всю жизнь неправильно понимала некрасовские строки, слышала их советским ухом. Я понимала «волю» как упорство, намерение, сильное желание – «воля к победе», «сила воли» и все такое из школьного идеологического словаря. Наша учительница именно так и подавала текст детям, потрясая сжатым кулаком: дескать, стиснуть зубы и работать! Через не могу.

А сейчас я посмотрела – ничего подобного. «Воля» – это свобода.

Да и вообще вся поэма «Дедушка» – про то, что воля, свобода продуктивны и прекрасны, а рабство сковывает.

Советская власть – рабская по сути своей – оглушила меня на много десятилетий.

Пипец. В Питере, оказывается, есть сеть меховых магазинов «Боярыня Морозова». Знала бы Феодосия Прокопьевна, как опошлят ее имя, ее муки в земляной яме, ее голодную смерть. «Умилосердися, раб Христов! Зело изнемогох от глада и алчу ясти, помилуй мя, даждь ми колачика». Не дали ни калачика, ни огурчика, ни «мало сухариков». А когда умерла – зарыли без отпевания, в рогоже. Без шубы. Без шубы, блять. Без шубы.

У живущих на Новослободской основной магазин – поганый «Перекресток». Он расположен в строении «Дружба», которым, говорят, владеют китайцы, поэтому в здании продается много непонятной китайской белиберды, а на самом верху сидит (сидел?) не говорящий по-русски китайский иглоукалыватель, который своим иглоукалыванием вылечил меня лет восемь назад от неизвестной смерти.

То есть вот я совершенно умирала неизвестно от чего, падала на ходу и чувствовала, как жизнь словно бы отлетает от меня, а он назначил мне пить отвар одуряюще вонючих деревяшек и 20 сеансов иголок. – А наутро она уж улыбалась-улыбалась под окошком своим, как всегда. – Впрочем, это мне вообще свойственно, наутро улыбаться.

А чего было-то, мы так и не узнаем. Китаец по-русски не говорил, а переводчик перевел только, что, мол, «у вас нарушена нервная система». Я подумала и не поверила: чего-чего, а нервной системы у меня отродясь не было.

Но не суть.

Я про поганый «Перекресток», он расположен так: сначала поддельные брильянты, потом несколько ступенек вверх – и ориентируешься на запах несвежей рыбы.

Ко мне должны были прийти две прекрасные подруги, Лора и Марианна, и я пошла купить уксус и горчицу, так как обещала приготовить маринованные грибы в особом маринаде и селедку в горчичном соусе. Не тащиться же за этими простыми вещами в дорогую «Азбуку вкуса»?

А хозяева поганого «Перекрестка» от людей слыхали, что товары надо раскладывать по особой схеме, чтобы дурить покупателей: пока идешь и ищешь, скажем, вино – пройдешь через стиральные порошки, через колбасную нарезку, через лампочки и фасоль. И не захочешь, а купишь. Поэтому надо все перемешать, чтобы человек не мог сориентироваться. И надписей не повесить: чай, не в Америке живем.

Нарезав два круга по ущельям, стараясь не сбить на пол коробки с яйцами (конечно же, несвежие, проверено: всплывают в воде) и не столкнуться с сумасшедшими старухами (всегда в любой момент времени в любом магазине есть сумасшедшая, хорошо одетая старуха; сегодняшняя брела и разговаривала сама с собой, вопрошая: «Отчего это масло такое дешевое?..»), я впала в ярость: стена с уксусом и горчицей была надежно упрятана невесть где.

Навстречу шла работница магазина. «Где у вас уксус и горчица?» – спросила я. – «Не знаю я ничего!» – «А кто знает?» – «Кому надо, тот и знает», – удивительно ответила работница.

Кипя, я пошла к кабинету менеджера – двери с сейфовым замком. Рядом с ним, в полутьме, кто-то рылся в накладных. «Вы менеджер?» – «Жок». – «Где у вас уксус и горчица?» – «Мен билбептирмин унутуптурмун», или что-то в этом роде отвечал мне роющийся и ткнул в висящий на стене телефон. Рядом была надпись, из которой следовало, что менеджеру надо звонить.

Я позвонила. «По какому вопросу?» – буркнул угрюмый голос. – «Подойдите ко мне, и я задам вам этот вопрос», – отвечала я. Там помолчали. «Где вы находитесь?» – спросил дурак на том конце провода. «Дверь откройте – увидите». Дурак открыл дверь и увидел меня: я, естественно, стояла в метре от него, так как телефон висел именно там. Он вышел с неохотой. «Что вам?» – опять спросил детина, не глядя на меня. «Где у вас уксус и горчица?» – в третий раз спросила я.

«В зале», – ответил менеджер. Повернулся и ушел в свою дверь, под сейфовый замок.

Какая-то женщина посочувствовала мне и взялась отвести туда, где. Там и правда все было, хоть и плохое: оттого, что немец на горчице напишет «русская», она русской не станет. Точно так же, если русский на горчице напишет «дижонская», она не станет дижонской.

Тут я увидела знакомое лицо: приятную и спокойную даму, работницу поганого «Перекрестка», терпеливо помогавшую мне в прошлый раз, позапрошлый раз и позапозапрошлый раз, когда я искала фруктозу, а меня гоняли то в отдел велосипедных шин, то в отдел бельевых прищепок.

«Послушайте, – сказала я приятной даме, – поскольку вы человек адекватный и вменяемый, я вам просто сообщаю, для общего сведения. У вас там есть менеджер, так вот, он – кретин и непрофессиональный мудак. Просто для общего сведения».

Адекватная дама приблизила ко мне свое лицо и шепнула заговорщически: «А я вас узнала. Вы Татьяна Тарасова!» – «Нет!» – отреклась я. – «Да будет вам! Вы Тарасова!» – игриво настаивала вменяемая.

Я взяла свой уксус и пошла. Это еще будни. А в праздник, под Новый год, тут бродили среди толпы и играли на гармони Дед Мороз и Панда. Дом-то китайский.

Вообще-то одного Лермонтова я знала. Ну как знала? – видела один раз. Он был бригадиром артели криворуких ремонтников, пытавшихся на скорую руку сымитировать ремонт моей полуподвальной квартиры, еще когда я жила в Замоскворечье, в двухэтажном доме. Это был год 1987-й от Р. Х.