Впрочем, на британских политических деятелей Уэллес также произвел отрицательное впечатление. Они выражали злорадное удовлетворение, когда впоследствии стали известны пьяные дебоши этого высокопоставленного политика и его гомосексуальные связи преимущественное черными слугами, что в те благословенные времена считалось вершиной нарушения моральных норм.
Тем не менее Рузвельт на протяжении долгого времени оказывал Уэллесу покровительство, и многие авторы, включая его почти однофамильца, вице-президента Г. Уоллеса, выражали по этому поводу недоумение{466}. Фактически принижая госсекретаря Халла, Рузвельт повторял, что Уэллес — единственный человек в Госдепартаменте, который знает, что действительно происходит в различных частях земного шара. Видимо, своей показной преданностью и умением проявить демонстративную независимость суждений Самнер Уэллес и заслужил эту критиковавшуюся многими благосклонность президента.
Заместителю госсекретаря поручались самые ответственные задания. Например, он написал черновой вариант Атлантической хартии 1941 года, провозгласившей послевоенные цели США и Великобритании, к которой затем присоединились другие государства, включая СССР. Уэллес вынужден был уйти в отставку только в августе 1943 года.
* * *
Рузвельт хотя и не сожалел о миссии Уэллеса, поскольку благодаря ей стал отчетливо представлять себе спектр настроений в собственном внешнеполитическом ведомстве, однако не принял во внимание оценки Уэллеса. Еще незадолго до поездки заместителя госсекретаря президент выступил с важной инициативой — начал секретную переписку с членом британского правительства У. Черчиллем, в котором видел достойного партнера, хотя тот и был ниже его рангом. В мае 1940 года Черчилль стал премьер-министром Великобритании и оставался главным союзником Рузвельта на всем протяжении войны.
Первое письмо было написано 11 сентября 1939 года. Автор видел в адресате единомышленника по многим вопросам, связанным с войной, умного и умудренного опытом политика, от которого он может получать достоверную информацию по военным и прочим важным государственным вопросам. Он установил с Черчиллем связь, справедливо полагая, что в недалеком будущем тот выйдет на самые высокие политические позиции. В послании американский президент напоминал, что оба они имеют опыт в военно-морских делах и интерес к истории, а вслед за этим просил держать его в курсе последних событий. Черчилль ответил почти сразу, но это письмо не сохранилось. Во втором письме от 6 октября он выражал беспокойство по поводу того, что немцы могут устроить морскую провокацию — потопить корабль с американскими гражданами на борту и обвинить в этом британские военно-морские силы. Письмо было подписано псевдонимом «военный моряк»{467}. (Став премьер-министром, сэр Уинстон начал подписывать свои послания Рузвельту «бывший военный моряк».)
Письма передавались шифром по радио и поступали адресату сразу после расшифровки. Всего за годы войны американский президент и британский премьер обменялись 1949 письмами и телеграммами{468}.
Важной победой рузвельтовского «интернационалистского» курса было принятие очередного закона о нейтралитете, который, собственно говоря, назвать таковым было уже нельзя. 21 сентября президент направил конгрессу послание, в котором предлагал отменить ограничения на продажу оружия воюющим странам, которые фигурировали в последнем варианте закона о нейтралитете. Речь шла о свободных поставках вооружения дружественным странам, ведущим войну, при условии, что «все закупки должны оплачиваться наличными деньгами, а весь груз перевозиться на кораблях покупателя»{469}. Таким образом, подчеркивалось, что речь идет о чисто торговых сделках, не ставящих под угрозу нейтралитет США, за чем внимательно следили конгрессмены, опиравшиеся на мнение подавляющего большинства своих избирателей. Принцип «кэш энд кэрри» теперь должен был вступить в силу без каких-либо ограничений.
После сравнительно недолгих прений 4 ноября соответствующий закон был утвержден конгрессом, подписан президентом и вступил в силу. Закон отвергал эмбарго на поставку вооружения воюющим странам и предоставлял им право покупать вооружение без специального разрешения администрации, требовавшегося по предыдущему закону. Правда, американским кораблям запрещалось заходить в моря, являвшиеся зоной военных действий, но это было явно формальное предостережение, ибо по сути дела оно уже формулировалось в принципе «кэш энд кэрри».
Великобритания и Франция немедленно направили своих представителей за океан. Один за другим стали заключаться многомиллионные контракты, которые очень скоро истощили британскую казну. За 16 месяцев с начала войны англичане заплатили за уже полученное или только заказанное в США вооружение и другие военные материалы почти 4,5 миллиарда долларов, тогда как в британской казне оставалось не более двух миллиардов{470}. Принеся поначалу немалую пользу, закон «кэш энд кэрри» начинал терять смысл.
Расширение нацистской агрессии весной 1940 года — оккупация Дании и Норвегии, захват Бельгии и Голландии, вторжение во Францию — свидетельствовало о том, что у США, несмотря на удаленность от театра военных действий в Западной Европе, нет гарантий, что они не будут вовлечены в войну Хотя непосредственное нападение на территорию страны пока не фигурировало в качестве прямой угрозы, агрессивные действия со стороны Германии и ее союзницы Японии не исключались. Американцы, которые не желали вовлечения Соединенных Штатов в кровопролитную мировую войну, в то же время выражали большую обеспокоенность степенью готовности страны к отражению нападения. Немалую роль играл и национальный престиж — представители различных общественных слоев высказывались за более активные действия своей страны, правда, не выходящие за пределы нейтралитета.
Президент отвергал предложения (особенно настойчив в этом смысле был ярый «умиротворитель», посол в Великобритании Джозеф Кеннеди) взять на себя посредническую роль в мирных переговорах между Германией и Британией. В нем крепла уверенность, что реальный мир можно установить, только нанеся решительные удары по агрессивным державам. В то же время, отказываясь от роли миротворца, он продолжал призывать к восстановлению мира. Это жонглирование общими фразами прикрывало подготовку к войне.
На переход нацистской Германии от «странной войны» на Западном фронте к наступательным действиям Рузвельт откликнулся «беседой у камина» 26 мая 1940 года. Он достаточно подробно (это была одна из самых продолжительных его бесед) рассказал о состоянии вооруженных сил страны, убеждая слушателей, что США обладают всем необходимым для обороны, хотя и сделал оговорку, что вооружение стареет, нужны ассигнования на его обновление и строительство новых оборонных предприятий. При этом он подчеркнул, что правительство примет меры к тому, чтобы на войне не обогащались представители крупного бизнеса: «Американскому народу претит мысль о том, что хоть один американский гражданин наживется на крови, убийствах и людских страданиях».
Вместе с тем был поставлен и весьма скользкий вопрос — о возможности появления «пятой колонны» — пособников агрессора внутри страны, которые могли бы своим предательством ее погубить, «если мы не проявим достаточно бдительности»{471}. Конечно, разоблачение шпионов и саботажников во все времена, а тем более в условиях крайней политической напряженности, связанной с опасностью войны, — дело вполне естественное и необходимое; но такую необходимость всегда используют и во внутриполитических целях — для борьбы с соперниками и конкурентами. Рузвельт не предупреждал о такой опасности, причем это никак не могло быть результатом просчета или забывчивости президента и его советников. Разоблачение внутренних врагов становилось целью самодовлеющей, которая порой болезненно затрагивала американских граждан.
