Но главное, увлекшись реформами, Рузвельт вначале не осознал, что вторгся в святая святых американской демократии и в нем стали видеть сокрушителя основ. Ему рассказали распространенный в то время анекдот: психиатр, вознесенный на небеса, немедленно стал лечить Господа Бога, который страдал манией величия — думал, что он Рузвельт.

Отбрасывая шутки в сторону, президент постепенно убеждался, что, пытаясь перестроить себе в угоду высший судебный орган, он замахнулся на систему сдержек и противовесов, обеспечивающую устойчивость и гибкость американской демократии, что можно было воспринять как государственный переворот. В полной уверенности, что ни в коем случае не следует допускать даже мысли об этом, Рузвельт отказался от коренного реформирования Верховного суда. В июне 1937 года был принят закон, вносивший в судебную систему небольшие изменения, в частности предусматривавший, что судья, прослуживший десять лет после достижения семидесятилетнего возраста, сохраняет своей пост и оклад, но отходит от активной работы. О пополнении Верховного суда речи не было^{350}. Правда, было непонятно, как станет функционировать Верховный суд, если постепенно все его члены «отойдут от активной работы», о чем законодатели как-то не подумали. Но на практике дело утряслось — престарелые судьи теперь уходили на заслуженный отдых.

Соответственно несколько изменялись настроения прессы. Читая утренние газеты 13 апреля, Рузвельт нашел весьма любопытную передовую статью «Нью-Йорк геральд трибюн». Она называлась «Великое решение» и была посвящена закону Вагнера, который этаже газета жестоко критиковала еще полгода назад, а теперь, после его одобрения Верховным судом, поддержала.

Позиции Рузвельта и его администрации оказались несколько ослабленными в результате экономического спада, происшедшего в 1937—1938 годах. Он не достиг уровня Великой депрессии, но был значительным. Достаточно сказать, что безработица возросла до 11 миллионов человек.

Оппозиция, главным образом из среды Республиканской партии, стремилась возложить всю ответственность за очередные хозяйственные трудности на Рузвельта, объявляя их причиной «Новый курс», массированное вторжение государства вдела частного бизнеса. Звучали и обвинения другого рода — Рузвельт, мол, преждевременно сократил программу борьбы с безработицей.

Осенью 1937 года президент совершил свою первую «инспекционную» поездку по стране (в следующие годы они будут повторяться). Поезд из десяти вагонов, отправившийся с центрального вашингтонского вокзала Юнион, был оборудован по последнему слову бытовой и коммуникационной техники, вплоть до только что появившихся кондиционеров. Маршрут пролегал на запад. Была пересечена вся страна вплоть до тихоокеанского побережья. Поезд останавливался во многих городах, а иногда и на крохотных станциях, где, как сообщали Рузвельту, собралось много народу. Надо сказать, что при этом нарушался график движения обычных составов, что вызывало немалое недовольство.

Выйдя на площадку своего вагона, президент обращался с краткими речами к толпе, подчас, к раздражению бюрократов, игнорируя местных должностных лиц. В этом было немало демагогии, но она была нужна президенту, начинавшему чувствовать охлаждение к нему населения. Иногда его просто заносило. Однажды он даже уподобил себя герою древнегреческого мифа — великану Антею: президент заявил, что подобно Антею, черпавшему силы от земли, он восстанавливает их при встрече с народом, — и получил иронические комментарии прессы.

На обратном пути Рузвельт сделал остановку в Чикаго, чтобы открыть построенную Администрацией общественных работ городскую кольцевую шоссейную дорогу. 5 октября, выступая на торжестве, он вроде бы неожиданно затронул внешнеполитические вопросы. Однако то, как они были поставлены, свидетельствовало об их теснейшей увязке с делами внутренними, с преодолением экономического спада. Речь шла о необходимости противодействия агрессии, а значит, дальнейшего государственного стимулирования экономики. «Распространяется эпидемия всемирного беззакония, — говорил он. — Когда эпидемия инфекционных болезней расширяется, обычно создается та или другая форма карантина для больных, чтобы предотвратить заражение болезнью всех людей. То же должно быть сделано в отношении мира… Те, кто желает жить в мире, в условиях законности, кто следует моральным нормам… должны найти способ, чтобы их воля восторжествовала»^{351}.

Рузвельт утверждал, что новая депрессия порождена «забастовкой крупного капитала», который отказывается от необходимых инвестиций, стремясь подорвать его престиж. Это было верно, но лишь до определенной степени. Некоторые крупные бизнесмены, прежде всего Форд, действительно стремились к тому, чтобы в Белом доме был более покладистый хозяин. Однако сам Форд продолжал расширять производство автомобилей. В основном спад второй половины 1930-х годов был связан с непомерными государственными расходами, которые, в свою очередь, порождали нагнетание налогового пресса. Сделать Америку страной всеобщего благосостояния могла только научно-техническая революция, до которой оставались еще десятилетия. Будучи реалистически мыслящим политиком, Рузвельт всё более убеждался в том, что должен действовать только в пределах возможного. К тому же на промежуточных выборах 1938 года республиканцы приобрели новые места (восемь в палате представителей и семь в сенате), что также затруднило реформистскую деятельность.

Некоторые серьезные меры президент всё же смог провести через конгресс. Рузвельт стремился неуклонно следовать тем курсом, который он провозгласил дождливым днем 20 января 1936 года.

В 1938 году был подписан и введен в действие новый важный закон — о справедливых трудовых стандартах. Он впервые предусматривал в масштабах страны введение минимальной почасовой оплаты труда — 40 центов для всех лиц, занятых на предприятиях, производящих продукцию более чем для одного штата (через семь лет минимум был поднят до 50 центов). Для этих же групп рабочих и служащих вводилась 44-часовая рабочая неделя (через три года впервые в мире была установлена сорокачасовая). Запрещалось использование на предприятиях труда детей младше шестнадцати лет. Закон не распространялся на мелкие предприятия, производившие продукцию только для своего штата, — это считалось делом местной администрации. Но примеру национального законодательства последовали власти примерно половины штатов.

Чтобы закрепить победу, в Белый дом был приглашен председатель Конгресса производственных профсоюзов Джон Льюис, которому официально сообщили об этом известии, радостном для всех занятых наемным трудом. Жест был воспринят должным образом — КПП всё более активно поддерживал президента, хотя по-прежнему стремился к созданию третьей — рабочей или рабоче-фермерской — партии.

К идее третьей партии Рузвельт относился крайне отрицательно не только потому, что являлся активным деятелем Демократической партии — одной из опор двухпартийной системы. Он считал, что возникновение новой партии, тем более на левом фланге политического спектра, может серьезно нарушить баланс сил, а при экономических и социальных трудностях привести к непредсказуемым потрясениям.

В отдельных штатах появлялись местные рабоче-фермерские объединения, однако в национальном масштабе третья партия так и не была создана. Президент не желал идти на меры активного противодействия таким организациям, а своим сторонникам рекомендовал «приручать» их, чтобы раньше или позже они влились в местные отделения Демократической партии. Однако сближение демократов с Рабочей партией штата Нью-Йорк, Рабоче-фермерской партией Миннесоты и некоторыми другими подобными организациями вело к известному полевению самих сторонников «Нового курса» и усилению тенденций к поиску «третьего пути», отличного от капитализма и социализма.