Таким образом, Рузвельт, вопреки всем канонам, существовавшим и у республиканцев, и у значительной части демократов, энергично высказался за прямое и активное вмешательство государства в хозяйственную и социальную жизнь. Государство, по его мнению, не должно ограничиваться ролью «ночного сторожа», который, согласно представлениям классического либерализма, имеет минимальные обязательства — охраняет граждан от насилия, воровства, мошенничества, обеспечивает исполнение договоров, заключенных частными лицами и их объединениями. Рузвельт и его единомышленники отвергали старую прогрессистскую мечту о создании идеального общества мелких производителей. Они полагали, что необходимы глубокие структурные реформы по инициативе государства, которое должно исходить из современной реальности — существования корпоративного предпринимательства, но в то же время при сохранении мелкого и среднего производства и при удовлетворении первоочередных жизненных потребностей малоимущих слоев населения как в городе, так и в деревне.

Главным, зловещим фактором, определявшим весь характер президентской предвыборной кампании 1932 года, являлась Великая депрессия. В межпартийной борьбе экономические проблемы не просто переплетались, а были неразрывно связаны с политическими. Те, кто отвергал курс Герберта Гувера, естественно, исходили из того, что все беды, обрушившиеся на американский народ в 1929 году и еще не преодоленные, проистекали из его ошибок, нерешительности и просто недальновидности. Простому американцу было наплевать на то, что кризис носил мировой характер, что на европейские страны он обрушился ничуть не меньше, чем на Соединенные Штаты.

Такой ситуацией, естественно, воспользовались политики из Демократической партии. Подавляющее большинство их поддержало кандидатуру Франклина Рузвельта, который, по их мнению, на посту губернатора показал себя новатором, знатоком экономических проблем и смог в какой-то степени смягчить воздействие кризиса на низшие слои населения штата Нью-Йорк и прежде всего улучшить поначалу почти взрывную ситуацию в крупнейшем мегаполисе мира.

Он, однако, отлично понимал, что помимо ближайших советников остро нуждается в людях, имеющих академические знания и опыт, способных осуществлять долгосрочное планирование политики и намечать краткосрочные решения не на основании внутренних импульсов и догадок, а на базе серьезного анализа. Так стал формироваться «мозговой трест» Рузвельта (термин, придуманный Хоувом; вначале эта группа шутливо именовала себя «тайным советом»), первыми рекрутами которого стали уже известный нам Сэм Розенман и привлеченный им Раймонд Моли, 44-летний профессор-политолог Колумбийского университета. Рузвельт сразу очаровал Моли своей теплотой, активностью, а главное — идеями, которые были близки к тем, которые вынашивал он сам и которые, как он полагал, следовало развить в цельную систему^{252}.

Моли в свою очередь привлек в качестве консультантов своих коллег по Колумбийскому университету — авторитетного специалиста по аграрным проблемам Рексфорда Тагвелла и юриста Адольфа Бёрли.

Бёрли был своего рода вундеркиндом — в 17 лет окончил Гарвардский университет, а в 21 год получил ученую степень. Незадолго до согласия работать консультантом Рузвельта он стал известен своей книгой о корпорациях, написанной в соавторстве с Гардинером Минсом^{253}, в которой доказывалось, что концентрация крупной промышленности и экономической власти в руках всё сужавшегося круга собственников — процесс естественный, неизбежный и благоприятный для хозяйственного развития, однако он должен сочетаться с сохранением в экономике среднего класса и даже преобладанием его в отраслях, связанных с обслуживанием населения, а регулировать этот процесс должно правительство.

Что же касается Тагвелла, то он, принимая концепцию Бёрли применительно к промышленности, стремился в то же время найти научные решения преодоления катастрофического падения цен на сельскохозяйственные продукты, наблюдавшегося в последние годы. Резкой критике экономической политики правительства Гувера он посвятил одну из своих книг^{254}. Автор полагал, что элементы хозяйственного планирования, практиковавшиеся во время Первой мировой войны, были успешными, и в условиях кризиса выступал за проведение такого эксперимента в сельском хозяйстве, в частности за введение контроля над ценами и объемом производства^{255}. В 1927 году он два месяца провел в СССР, изучая советскую аграрную политику (это было время так называемого нового нэпа, когда власти сделали наибольшие уступки частным крестьянским хозяйствам). Наблюдения привели Тагвелла к выводу о возможности использовать советский «аграрный инструментарий» в американских условиях. Он, однако, решительно отказался от этой идеи, когда в Советском Союзе началась сталинская «сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса». Тем не менее он оставался наиболее левым из ученых — консультантов Рузвельта.

Может показаться удивительным, что члены «мозгового треста» в основном оказались сотрудниками Колумбийского университета, что Рузвельт не обратился за помощью к ученым из других престижных учебных заведений, включая свою альма-матер — Гарвард. Объяснение здесь весьма прозаическое: члены «мозгового треста» должны были встречаться часто, буквально по тревожному сигналу, а у штаба Рузвельта просто не было денег на оплату командировок. К тому же не следует забывать, что гражданская авиация только появлялась, а поездки по железной дороге требовали немало времени.

Оказавшиеся в окружении Франклина ученые удачно дополняли друг друга, и «мозговой трест» в целом работал хорошо, хотя, как любой живой организм, подчас давал сбои, приводившие к ошибочным решениям. Так или иначе, Рузвельту удалось собрать коллектив интеллектуалов, способных к творческому, неординарному мышлению, к динамической смене ориентиров, если они оказывались неудачными, преданных своему шефу и твердо верящих в его успех и высокую ценность для страны его политики.

Члены «мозгового треста» встречались регулярно. У них не было определенной повестки дня, они не читали докладов. Велся вроде бы непринужденный разговор о проблемах страны, к которому, разумеется, каждый из присутствовавших заранее готовился и представлял для обсуждения новые идеи. Такого рода коллективные усилия с тех пор получили название мозговых штурмов. Если члены «мозгового треста» считали себя недостаточно компетентными в каком-то вопросе, они приглашали экспертов, из которых буквально выдаивали конструктивные идеи. Рузвельт, не будучи высоколобым интеллектуалом, с удовольствием приходил на эти встречи, вел себя со специалистами на равных и упивался общением с ними[17].

Именно во время таких встреч, а затем и агитационной кампании появился термин new deal, что буквально на русский язык непереводимо. Хитрое слово deal имеет в английском языке множество значений: и большое, но неопределенное количество чего-нибудь, и торг, и переговоры, и тайное соглашение, благоприятное для обеих договаривающихся сторон; оно употребляется даже в карточной игре, означая право раздачи карт. По слухам, его применил к ситуации Моли, но скорее всего оно вошло в употребление спонтанно во время встреч советников.

Видно, немало потрудились сам Рузвельт и хитроумные члены его команды (таких мудрецов простые американцы из глубинки со смешанным чувством презрительного снисхождения и зависти называют яйцеголовыми), чтобы изобрести всеохватывающее название государственной политики будущего президента, которое бы ничего не говорило и в то же время было заманчивым, сулило светлое будущее.