Впрочем, результаты выборов были предрешены. Вмешательство в них независимого кандидата Роберта Лафоллета, основавшего Прогрессивную партию[14], которая отняла некоторое количество голосов именно у демократов и заставила тех, кто колебался между демократами и республиканцами, проголосовать за Кулиджа, еще более оттенило сокрушительное поражение партии Рузвельта. Дэвис получил только 28 процентов голосов избирателей — меньше, чем какой-либо из кандидатов этой партии со времен Гражданской войны.
Неудачи собственной партии не поколебали намерение Франклина Рузвельта участвовать в политических играх. Оказалось, что он был из тех политиков, которых поражения только закаляют, служат стимулом к дальнейшей, еще более упорной борьбе, к росту собственных амбиций.
Анализируя причины неудачи Смита, Рузвельт убеждался в том, что был прав, уговаривая кандидата не зацикливаться на Нью-Йорке, а ездить по стране, общаться с различными слоями населения Севера и Юга, Востока, Среднего Запада и тихоокеанского побережья. В тех случаях, когда Смит следовал этим советам, он добивался большего, но он мало считался с рекомендациями не фиксировать внимание избирателей на своем губернаторстве, учитывать традиционное раздражение провинциалов по отношению к «богатому» и «развратному» мегаполису.
Еще в одном твердо уверился Рузвельт, анализируя итоги кампании. Он не раз говорил Смиту о необходимости серьезно заняться финансами партии. Смит обычно отделывался заявлениями, что таковые находятся в хорошем состоянии благодаря щедрым взносам крупных банкиров Бернарда Баруха, Джона Рэскоба, Джона Пирпонта Моргана и других. Рузвельт же высказывал убеждение, что чрезмерная зависимость от крупного капитала опасна, поскольку население может воспринять кандидата именно в качестве представителя большого бизнеса, что необходимо собирать хотя бы небольшие суммы на предвыборную кампанию у рядовых членов партии, у представителей среднего класса. Смит лишь изредка считался с такого рода рекомендациями, обычно же игнорировал их{195}.
Обдумывая итоги съезда, Рузвельт сделал одно весьма важное предсказание, которое подтвердилось почти через десятилетие. В письме Уилларду Солсбери, юристу из Уилмингтона, штат Делавэр, от 9 декабря 1924 года он писал: «В 1920 году после поражения, которое мы понесли тогда, я говорил ряду моих друзей, что не думаю о возможности избрания демократа [на пост президента] до тех пор, пока республиканцы не вовлекут нас в серьезный период депрессии и безработицы. Я продолжаю думать, что это предсказание остается справедливым, так как, хотя демократы могут быть партией чести и прогресса, народ не выгонит республиканцев до тех пор, пока зарплата хороша и рынок процветает… Люди быстро устают от идеалов, и история сейчас повторяется»{196}. Действительно, в 1929 году, при правлении республиканцев, наступит Великая депрессия. Именно тогда авторитет этой партии и ее ставленника президента Гувера резко упадет, к власти возвратится Демократическая партия, и президентом станет не кто иной, как автор этого письма.
* * *
В ожидании нового тура политических битв Франклин Рузвельт занимался своими торговыми и юридическими делами. Одновременно он согласился на предложение Эла Смита, который оставался губернатором штата Нью-Йорк, возглавить комиссию по управлению государственным парком «Таконик».
Это поручение пришлось Франклину по душе не только потому, что он с молодых лет считал сохранение природных богатств одной из важнейших государственных задач, но и в связи с тем, что этот великолепный парк частично лежал в пределах его родного графства Датчес. Расположенный к северу от Нью-Йорка на склонах Таконских гор, с великолепными стремительными речками и водопадами, пересеченный туристскими тропами, этот лесной массив являлся одним из излюбленных мест отдыха жителей многомиллионного города, всерьез соперничая с пляжами океанского побережья.
Почти сразу, однако, возникли чисто бюрократические трудности. В силу своей должности Рузвельт — к тому времени политик государственного масштаба — оказался подчиненным сравнительно мелкому чиновнику штата, председателю совета по паркам Роберту Мозесу, который просто из зависти к его популярности, стремясь хоть как-то навредить знаменитости (его особенно бесило, что Рузвельт отказался получать зарплату за эту свою работу, считая ее общественной), стал ставить палки в колеса, причем в некоторых случаях с полным формальным основанием.
Началось с того, что Рузвельт, имея на это право по закону, назначил Луиса Хоува на платную должность, хотя было ясно, что тот будет не просто мелким администратором, а в основном продолжит работу в качестве советника Франклина. Мозес же сообщил Рузвельту, что не может воспрепятствовать назначению Хоува, но как только будет утвержден новый бюджет штата, выбросит его из администрации, если он не будет находиться на работе всё положенное время. Даже обращение Рузвельта к Смиту не дало результата. Губернатор поддержал чиновника, и Хоуву пришлось уйти с работы.
Более серьезный конфликт возник в связи с проектируемым строительством шоссейной дороги через парк. Рузвельт представил все необходимые финансовые расчеты, но Мозес сильно их сократил, а затем вообще отменил решение о строительстве, использовав ассигнованные средства на строительство дороги вдоль острова Лонг-Айленд на том основании, что там, на океанском берегу, отдыхает намного больше жителей Нью-Йорка{197}. И в этом вопросе скорее прав был Мозес, а не Рузвельт.
Всё это была мышиная возня, которая свидетельствовала, что и Рузвельт мог быть склочным, давал себя вовлечь в бюрократические пререкания, в жалобы по инстанциям. Мозес гордился тем, что выиграл бой у аристократа Рузвельта. Франклин же, вынужденный признать поражение, отказался от руководства комиссией, но на своего обидчика затаил немалую злобу. Настанет время, и он уже в качестве губернатора, а затем и президента будет мстить нью-йоркскому чиновнику, накладывая запреты на все его предложения. Члены правительства посмеивались, говоря: «Всё это только потому, что он ненавидит Мозеса». Действительно, как говорится, месть — это блюдо, которое следует есть холодным. Мстительности Рузвельт явно не был лишен.
В то время как в жизни Франклина происходили крутые повороты и тяжкие испытания, подрастали дети. Старшие уже выпархивали из родительского гнезда. Поскольку и отец, и мать были в основном заняты своими политическими, государственными, служебными делами, а воспитание и обучение младших членов семьи осуществляли в основном чужие люди, дети не чувствовали особой близости к Франклину и Элеоноре, хотя относились к ним с уважением, ценили их как общественных деятелей, а в случае необходимости и как советчиков.
Пример показывала старшая дочь Анна, которой в 1919 году исполнилось 19 лет. Она стала высокой и красивой блондинкой с жестким характером. Когда прерывали ее речь, она спрашивала ледяным голосом: «Что вы хотели сказать?» С отцом и бабушкой у Анны были более доверительные отношения, чем с матерью. Она сказала как-то, что для того, чтобы поговорить с Элеонорой, необходимо, чтобы она предварительно согласилась дать дочери аудиенцию.
В честь окончания школы Сара повезла внучку в Италию. Здесь были встречи не только с римским папой, но даже с фашистским диктатором Бенито Муссолини. Впрочем, очаровательная Анна скорее думала о тех юношах, которые ее бомбардировали письмами, пока так и не решив, кого из них предпочесть{198}. Правда, вскоре выбор состоялся. В 1926 году Анна вышла замуж за Кёртиса Дэлла, финансового брокера, который был старше ее на десять лет. Скорее всего замужество стало средством вырваться в вольную жизнь, избавиться от поучений. Отныне Анна сама будет давать советы своим родителям, а те подчас станут воспринимать ее суждения всерьез, следовать ее рекомендациям. Через год у Элеоноры и Франклина появился первый внук.
