Мы получили территорию, на 90 % непригодную для земледелия, у англосаксов оказались благодатные земли, дающие полной мерой кукурузу, а также все сельскохозяйственные культуры, привезенные из Европы, начиная с пшеницы. У нас реки, скованные льдом на долгие месяцы, у них — незамерзающие водные артерии. У нас выход к ледяным морям, у них — к теплому незамерзающему океану. У нас кошмар долгих жестоких зим, у них — после долгого бабьего лета относительно короткая и легкая зима. У нас тайга сменяется на юге засушливыми степями, где суточные и сезонные перепады температур ставят мировые рекорды, у них — хорошо увлажненными прерии, идеально подходящие для зернового хозяйства.
Североамериканские индейцы, потрепанные заразными болезнями, привезенными из Европы, не могли оказать серьезного сопротивления европейским колонизаторам; «коренные американцы» не были знакомы даже с примитивной металлургией и, хотя приручали одичавших европейских лошадей, не применяли седел и стремян.
Русским в лесостепях и степях Сибири пришлось бороться с набегами племен, наследников великой Монгольской империи, прирожденных конников, изобретателей наездничества, владевших технологией выделки качественной стали, получавших огнестрельное оружие из Средней Азии. А на Дальнем Востоке русские пионеры столкнулись с Цинской империей периода наивысшей мощи…
Еще в конце XVI в. царь Борис посылал из Сольвычегодска крестьянские семьи в Сибирь. И даже Василий Шуйский, перед своим падением, выдал 150 руб. на подъем сотни пермских крестьян, переселявшихся в Табары. Однако долгое время Сибирь была краем, который осваивался в первую очередь служилыми людьми и отчаянными промысловиками. Государевы люди не только несли ратную службу, но, если имелись на то природные условия, пахали и «служилую пашню». [438]
В 1622 г. на 15 тыс. русских жителей Сибири приходилось служилых — 6,5 тыс., посадских — 4 тыс., ямщиков — около тысячи. Крестьянских семей было очень немного, зато чрезвычайно высока была доля транспортников. Это указывает на ту роль, которую играли дальние перевозки в снабжении русского населения Сибири. [439]
А преобладание государевых служилых людей показывает, что русская Сибирь создавалась «московским деспотизмом», который так не любят современные сибирские самостийники.
О размахе сибирских промыслов свидетельствуют данные за 1648 г. по уплате десятинной пошлины в четырех городах. В Мангазее, Томске, Енисейске, Туринске купцами внесено 17 905 руб. Это означает, что только через эти города было вывезено мехов на 179 тыс. руб. (по паритету покупательной способности сопоставимо с современными 200–250 млн долл.). «Пушные рубли» помогали огромной стране с бедным сельским хозяйством содержать большое войско, выписывать из-за границы мастеров и военное снаряжение, даже оказывать влияние на ход Тридцатилетней войны. [440]
В XVII в. районы Южной Сибири, пригодные для земледелия, либо вообще не принадлежали России, либо подвергались постоянным нашествиям степняков. Поставки хлеба в Сибирь в значительной степени находились в ведении правительства, которое следило за тем, чтобы он не стал объектом спекуляции. Например, к 1664 г. относится правительственное распоряжение, согласно которому воспрещалось служилым людям покупать хлеба свыше 5 или 6 четвертей. [441]
Лишь к концу века Западная Сибирь стала отчасти обеспечивать себя хлебом за счет южных районов четырех зауральских уездов, которые уже обрели достаточное крестьянское население — Верхотурского, Туринского, Тюменского и Тобольского.
Преобладала здесь типичная в то время для севера русской равнины и Урала система — когда очищенная и распаханная земля переставала хорошо родить хлеб, земледельцы оставляли ее надолго в залежь, до 20 лет, и шли делать новую лесную росчисть. [442]
В XVIII в. Петербург, выражавший интересы высшего дворянства, проявлял мало заботы о заселении Сибири.
На ее колонизацию правительство посылало, по сути, кого попало: казаков европейских войск (на Сибирскую линию), бессрочно отпускных солдат, ссыльных и каторжных. Штрафная колонизация (колонизация как наказание) приобретает в то время существенную роль. Времена Анны Иоанновны дали весьма большой контингент вынужденных переселенцев непростого происхождения, в особенности проворовавшихся чиновников — до 20 тыс. человек. Но дальше ссылка становится уделом простонародья. Вместе с повальной вестернизацией приходит эпоха шляхетских вольностей, господства землевладельческой олигархии, что сопровождалось усилением эксплуатации низших сословий.
Помещик со времени Екатерины II получил право сослать своего проштрафившегося крестьянина в Сибирь, правда, одновременно сужалось право на телесные наказания. Сосланные за Урал обретали свободу, становились государственными крестьянами. Те люди, которые в Европе попали бы на виселицу, у нас пахали «тоже русскую землю». [443]
Подавляющее большинство крестьян, прибывавших в XVIII в. в Сибирь по своей воле, были черносошными или беглыми помещичьими. Поскольку крестьянское переселение все же оказывалось выгодным государству, то мер по выдворению крестьян не предпринималось. Иногда правительство проводило мероприятия по направлению их в районы, где русское население требовалось из оборонительных соображений: на Сибирский тракт в Барабинской степи, в Прииртышье (Пресногорьевская, Кузнецкая, Иртышская линии), в Забайкалье, на Якутско-Охотский тракт.
Немалую роль в освоении Сибири сыграло и движение старообрядцев, во множестве своем посадских людей из московского региона и с севера России. По мнению А. Щапова, в столетие после реформы Никона их ушло в Сибирь до 100 тыс. человек. Многие из них поселились при новых заводах, возникших в эпоху Петра. [444]
Вплоть до начала XVIII в. служилые люди сибирских городов были единственной постоянной военной силой, которая защищала русскую колонизацию в Сибири — прежде всего это касалось гарнизонов Тобольска, Тюмени, Тары, Кузнецка. Без них заселение верховий Иртыша и Оби оказалось бы попросту невозможным. [445]
И в XVIII в. в Сибири по-прежнему велика была роль служилого люда, который в массе своей не вошел в состав «благородного шляхетства» и исполнял те же функции, что и в Московском государстве.
Городовое казачество включило в себя все допетровские служилые сословия нерегулярной службы — стрельцов, пушкарей, воротников, затинщиков, детей боярских, сибирских дворян (чин, не передаваемый по наследству).
Городовые казаки делились по городам: тобольские, томские и т. д. Места жительства и службы, как правило, совпадали, хотя казака могли направить в длительную служебную командировку в другой острог или крепость. Нес казак пограничную, гарнизонную и полицейскую службы, конвоировал транспорты, собирал ясак, разведывал новые земли.
Городовые казаки сохраняли право выбора голов и прочих начальников. [446]Особняком стояли беломестные, линейные казаки, служилые татары.
Согласно «Положению о Сибирском линейном казачьем войске» от 1846 г., срок службы казака-пограничника сокращался с пожизненного до тридцатилетнего, а его земельный надел увеличивался с 6 до 30 десятин. [447]
По мере продвижения границы на юг и восток служилые люди передавали свои земли крестьянским общинам или держателям казенных оброчных статей и шли за фронтиром.
Частное землевладение в Сибири ни в XVII в., ни даже в XIX в., в отличие от европейской части России, почти не прощупывалось. Разве что участки вышедших на пенсию казачьих офицеров передавались им в полную собственность и становились объектом купли-продажи.
